Яков Фрейдин | Остров «Быть»

Моему старому приятелю Алану Т. (старому — в буквальном смысле слова) в этом году исполняется 102 года. Причём, по иронии судьбы исполняется в трагический день 11 сентября, в чём он видит мистический символ своей долгой жизни.

В прежние годы мы с ним встречались периодически. Пока была жива его жена Мэгги, они ежегодно на зиму перемещались из своей промозглой Филадельфии в калифорнийский Сан- Диего, где снимали на три месяца квартиру буквально через дорогу от моего дома. Главным их развлечением была игра в гольф, потому они с утра до вечера бродили по зелёным лужайкам, которых немало в наших тёплых краях, и до самозабвения шлёпали клюшками по твёрдым мячикам, иногда даже попадая ими в лунки. Уставшие, но довольные, вечерами они либо заходили ко мне на чай или кое-что покрепче, либо я навещал их, и мы беседовали на разные интересные темы. Алан, в прошлом успешный бизнесмен, изобретатель и писатель, был чудным рассказчиком. Возраст давал себя знать, поэтому говорил он неторопливо, аккуратно подбирая слова, но всегда интересно и для меня познавательно. Он любил вспоминать о временах давних: о Великой Депрессии, когда он был подростком, о Второй Мировой войне, на которой четыре года воевал, и о многом другом, чему был свидетелем и участником. Я ему тоже рассказывал о своей прошлой жизни по ту сторону Железного Занавеса, хотя появился я на свет без малого через три десятка лет после его рождения, и было в ней, в жизни моей, куда меньше занимательных событий.

Алана как писателя интересовала русская литература, причем не та, что хорошо известна в Америке, вроде «Войны и Мира», «Преступления и Наказания» и «Доктора Живаго», а та, о которой по эту сторону Атлантики знают мало. Поэтому я рассказывал ему о книгах Бабеля, Гроссмана и Аксёнова, о стихах Пушкина, Ахматовой и Мандельштама… Однажды, когда в его квартире мы сидели в креслах и посасывали — Алан скотч из хрустального стакана, а я свою трубку, вдруг припомнился мне Лазарь Гинзбург. Под псевдонимом Л. Лагин он был известен благодаря своей популярной книге для детей «Старик Хоттабыч». В годы моей наивной юности я любил перечитывать другую его книгу «Остров Разочарования», которая тогда казалась мне невероятно увлекательной и правдивой. В ней рассказывалось о том, как американский корабль, перевозивший во время войны грузы по Лэнд-Лизу, был потоплен немецкой подлодкой, а выжившие пять человек, англичане, американцы и советский военпред, оказались на тропическом острове, затерянном в Атлантическом Океане. Ступив на землю, робинзоны обнаружили, что в то же время из немецкой подлодки высадилась группа эсэсовцев для испытания на острове атомной бомбы. Отважный советский моряк решил бороться с фашистами, несмотря на сопротивление его спутников — англо-американских буржуев и кровососов, которые хотели с гитлеровцами не воевать, а дружить.

Однако, самым занятным для меня в этой истории было то, что на придуманном Лагиным острове обитали туземцы, у которых были имена: Гамлет, Яго, Отелло и другие из шекспировских пьес. В те годы я сам увлекался Шекспиром, может потому меня и привлекла эта история. Много позже, уже живя в Америке, я книгу Лагина перечитал, и она произвела на меня совсем другое впечатление. Мне неприятно резал слух её советский пропагандистский настрой, где американцы и англичане — бессовестные эксплуататоры, расисты и стяжатели, а отважный моряк Егорычев — советский патриот, гуманист и бескорыстный коммунист. Впрочем, что было удивляться? Книга писалась в конце 40-х годов прошлого века и у талантливого писателя Гинзбурга-Лагина в мрачные времена борьбы с космополитизмом было только два варианта: либо затаиться, ничего не писать и жить впроголодь, или писать пропаганду. Не мне его судить из моего прекрасного далека, но сама история с шекспировскими именами казалась мне забавной, и я решил рассказать сюжет Алану.

Сначала я кратко упомянул биографию автора и детскую книжку про старого джина Хоттабыча, а затем стал разворачивать сюжет «Острова Разочарования». Когда я сказал, что на острове, куда высадились чудом спасшиеся герои повести, появились немцы с атомной бомбой, а местное население носило имена шекспировских персонажей, мой собеседник неожиданно пришел в невероятное возбуждение. Опрокинув стакан с виски, он резко вскочил со своего кресла, подошёл ко мне вплотную и скрипучим голосом сказал, глядя в глаза:

— Вы меня разыгрываете? Да? Откуда вы это знаете? Впрочем, нет! Вы этого знать не можете …

Я удивлённо ответил, что просто пересказываю сюжет фантастической книги Лагина, которая была издана в СССР ещё в 1951 году. Это объяснение Алана не убедило, а похоже даже разозлило. Он мотал головой и повторял:

— Не рассказывайте мне сказки! Какая там ещё русская фантастическая книга, какой там 51-й год! Признавайтесь, кто это вам рассказал? У нас ведь с вами нет общих знакомых, так откуда вы знаете?

Тут уж я пришёл в полное замешательство, не понимая, что он имеет в виду. У меня даже мелькнула мысль, не тронулся ли мой приятель умом на старости лет? Я примирительно сказал:

— Да не волнуйтесь вы так, ей Богу. Никто мне ничего не рассказывал. Честное слово, я ещё в детстве прочитал эту сказку в книжке. Если не верите, её наверняка сегодня можно найти через интернет. Не принимайте всерьёз наивные фантазии советского писателя…

— Хочу вам верить, но не понимаю, как эта история могла быть придумана и написана шестьдесят лет назад в России, если то, что вы сейчас сказали, вовсе не вымысел, это действительно произошло. Я сам там был, на том острове. Я видел всё своими глазами. Всё, всё там было, как вы говорите: ядерное оружие, немецкая подлодка, чёрные аборигены, у которых были шекспировские имена — всё это правда. Долгие годы это был большой секрет, и ни одна живая душа никогда про это не говорила и не писала, а сейчас из той команды я вообще единственный, кто дожил до сих пор. Так что же вы мне заливаете, будто какой-то русский писатель это опубликовал ещё в 51-м году? Этого не может быть!

— Бог с ней, с книжкой, — сказал я примирительно, — может это не более, чем совпадение. Бывает ведь, что талантливая фантазия попадает в точку. Вспомните, к примеру, как английский репортёр Робертсон описал в деталях гибель Титаника за 15 лет до катастрофы. Вы же сами писатель. Лучше расскажите, что знаете. Что вы там видели на том острове? Надеюсь, этот старый секрет больше не секрет…

Алан молча походил по комнате, вытер салфеткой со столика пролитый виски и налил себе новую порцию. Потом уселся в кресло и рассказал мне невероятную историю. Привожу её, как запомнил.

— — —

— Вторая мировая война для меня началась вскоре после Перл-Харбора. Я к тому времени уже закончил университет и работал в Нью-Йорке в одной проектной компании. В январе 1942 года попросился добровольцем на флот. Три месяца провёл на ускоренных курсах и в звании младшего лейтенанта получил назначение на эсминец “Blue” в Тихом Океане. В августе 1942-го в морском бою у Восточных Соломоновых островов в наш корабль врезался самолёт камикадзе; я был ранен, но, как видите, выжил. Меня из воды выловили, доставили на санитарный корабль и привезли в Америку. В госпитале Сан Диего я провёл месяц, вылечили, и после отпуска попросился снова во флот; на этот раз меня направили в Атлантику. Кстати, я тогда очень прикипел к Сан Диего, потому и приезжаю сюда при каждой возможности.

Два с половиной года служил опять же на эсминце. Мы сопровождали транспортные корабли, которые по Лэнд-Лизу через океан везли грузы в Англию и Россию. Это было куда опаснее, чем может показаться — немецкие подлодки охотились за нашими караванами и множество судов было потоплено. Особенно напряжённо было весной 44-го года, когда интенсивность перевозок возросла — готовились к высадке в Нормандии. После того, как наши ребята стали воевать во Франции, эсминец, где я служил, перебросили для сопровождения караванов в Иран, через который шли поставки в Россию. Это был южный путь по так называемому «персидскому коридору». Транспортные корабли брали груз во Флориде, обычно в Джексонвилле, и оттуда вокруг Африки, мимо Мыса Доброй Надежды, через Индийский Океан шли в Персидский Залив. Долгий путь, и на нём немецкие подлодки тоже не оставляли нас в покое, хотя потерь было всё же меньше, чем на северных трассах.

В марте 1945 года, когда мы шли из Джексонвилла на юго-восток, где-то в трёхстах милях от Французской Гвианы, наш конвой неожиданно атаковала немецкая подлодка. Одна торпеда попала в грузовой корабль, а вторая в мой эсминец. С подлодкой мы справились, закидали её глубинными бомбами, но наш корабль был сильно повреждён. Как могли, пробоину залатали, однако продолжать поход в таком состоянии было невозможно. Тогда решили почти всю команду перевести на другие корабли. Оставили на борту группу лишь в десять человек во главе с капитаном, чтобы возвращаться обратно во Флориду для ремонта. Я был среди этой группы.

На подбитом корабле работал только один двигатель; мы медленно шли на север, когда небо стало чернеть, подул сильный ветер и вскоре начался шторм. Думаю, что мы попали в хвост урагана, и справится с ним нашему раненному кораблю было невозможно. Трюм наполнялся водой, опасно кренило на правый борт, и стало ясно, что эсминец обречён. Капитан дал команду спустить шлюпки и покинуть корабль. Я оказался в первой шлюпке с двумя матросами и механиком, остальные шесть человек, включая капитана, были в другой. Не буду рассказывать, как нас кидало по волнам, но обошлось. Через два дня шторм ушёл, небо прояснилось, но ни второй шлюпки, ни корабля, сколько ни обшаривали в бинокль горизонт, мы найти не смогли. Поняли тогда, что остались вчетвером посреди бескрайнего океана. Запаса воды и еды было достаточно на неделю, но горючего для мотора могло хватить лишь на пару часов. Мы решили его зазря не расходовать, а отдать свои судьбы в руки случая и надеяться, что южное пассатное течение вынесет нас на север ближе к родным берегам.

Через три дня заметили на горизонте землю. Что это было: материк или остров — пока неясно. Включили мотор и через час пристали на небольшой песчаный пляж, прижатый к океану подковой пальмовых зарослей. На песке валялись кокосовые орехи и серые высушенные солнцем и морской водой коряги, похожие на кости доисторических животных. В тот момент я почувствовал себя Робинзоном Крузо, хотя и в лучшем положении. Все же у нас была шлюпка с мотором, нас было четверо, в шлюпке имелся стандартный комплект выживания: палатка, верёвки, лопата, топор, медикаменты и прочее. Кроме того, у нас было оружие: два пистолета и один Томпсон — это автомат-пулемёт с боекомплектом.

Мы вытащили шлюпку на берег, завалили её для маскировки пальмовыми ветками, подсушили одежду и оставили механика Джима и одного матроса сторожить. Дали им один пистолет на двоих и бинокль чтобы наблюдать за морем — не появится ли какое судно. Нужно быть осторожными, всё же война, и всякое может случиться. Другой матрос, его звали Сэм, с автоматом через плечо и я пошли на разведку в джунгли. После недавнего шторма везде были лужи, всё сочилось водой, тёплый воздух был пропитан пряным ароматом влажного мха и тропических цветов. Шли мы недолго и вскоре наткнулись на тропинку (значит тут живут люди, если тропинку протоптали) и пошли по ней дальше в чащу. Тропический лес был густой и шумный; со стволов свисали верёвки лиан, трещали цикады, а над головами с криком летали небольшие цветастые птицы, похожие на попугаев. Где-то через четверть часа тропинка вывела нас на большую поляну, на которой дугой стояли десятка два цилиндрических хижин с конусными крышами из желтой травы. Перед одной горел костёр. Нанизанная на толстую палку, между вкопанными в землю распорками над огнём ароматно жарилась туша какого-то небольшого животного. Людей не было видно. Мы осторожно попятились назад к лесу — в посёлке явно жили туземцы. Кто знает, как они отнесутся к чужакам?

Неожиданно из крайней хижины выскочил чернокожий мальчуган лет пяти. Увидел нас, замер в изумлении и затем громко крикнул по-английски: «Мама! Смотри!» На его тревожный голос из хижины выбежала молодая негритянка в цветастом облачении ниже пояса, взглянув в нашу сторону, схватила малыша в охапку и скрылась в хижине. Тут же вышли двое мужчин-туземцев в набедренных повязках. Они настороженно осмотрели нас, потом один крикнул на каком-то странном, старомодном английском:

— Милорды! Наше племя ждало вас после сезона дождей. Какая срочная надобность привела ваши милости на Нижнюю Землю в это время?

Я велел Сэму стоять на месте, а сам расставив руки в стороны пошёл навстречу туземцам со словами:

— Господа, не знаю, кого вы ждёте, но мы не те люди. Я и мои спутники оказались здесь по воле случая. Наш корабль затонул во время шторма. Моё имя Алан, моего друга зовут Сэм. Скажите, что это за земля, как называется ваше селение, и есть ли здесь кто-то другой, кроме вашего племени?

— Милорд, — учтиво сказал по виду старший из них и низко поклонился, — это Нижняя Земля, здесь две деревни. Вы сейчас в Эльсиноре, а деревня Верона — в дюжине фурлонгов по ту сторону леса, где солнце уходит в море. Мы все — одно племя, других нет. Люди с белой кожей на большой лодке приезжают с Верхней Земли к нам два раза в год: после сезона дождей и потом ещё после сбора тамаринда.

Я стал расспрашивать этих дружелюбных аборигенов: остров это или материк, сколько тут людей, кого и откуда они ждут после сезона дождей? Но они лишь сказали, что все вопросы лучше задавать королю, к которому они нас готовы отвести прямо сейчас, и с поклоном пригласили следовать за ними.

Туземцы повели нас мимо хижин, из которых, как по команде, появилось множество негров обоего пола и куча совершенно голых пузатых детишек. У большинства была иссиня-чёрная кожа, но попадались и более светлые, видимо мулаты. Все с нескрываемым любопытством разглядывали нас, а когда мы проходили мимо, женщины приседали в книксене, а мужчины кланялись с удивительной церемониальной грацией, так несоответствующей внешнему облику обитателей джунглей. Это был какой-то сюрреализм наяву. Помню, меня удивило, что здесь жили негры, а не индейцы — всё же мы были где-то в районе Южной Америки. На лицах туземцев не было ни страха, ни даже тревоги. Самые смелые малыши окружили нас, а один сорванец цвета какао с молоком даже пытался потрогать пальцем Томпсон на плече Сэма, но отскочил и спрятался за спиной матери, когда Сэм строго погрозил ему пальцем. Мы прошли мимо ряда хижин и позади них в просеке джунглей увидели ещё много таких же строений. Вскоре с сопровождающим нас табунчиком любопытных мы подошли к самой большой хижине. Сэму и мне велели подождать снаружи, а двое наших провожатых откинули циновку, заменяющую дверь, и зашли внутрь.

Через пару минут они вернулись и стали по обе стороны входа. Оттуда вышел высокий пожилой мулат с церемониальным головным убором из разноцветных птичьих перьев. Он склонил голову и жестом пригласил нас зайти внутрь:

— Приветствую вас в Эльсиноре, добрые господа. Я король Генрих. Прошу в покои.

Можете себе представить, как я удивился, узнав, что туземного короля зовут Генрих, а хижина — это «покои»! Впрочем, не только слова, но и всё поведение туземцев выглядело как-то ненатурально, скорее по театральному. Внутри «покоев» был полумрак, свет проникал лишь через дверь. Стояли две плетёные скамейки и стол с таким же плетёным верхом. На полу лежали циновки с замысловатым орнаментом. В глубине хижины с двух столбов свисало некое подобие гамака — видимо королевская кровать. Генрих поставил на стол две глиняные плошки, затем из тёмной стеклянной бутыли налил в них мутноватую жидкость — угощение. На бутыли была видна потёртая этикетка с надписью по-испански: “Viña de Columbia”, хотя жидкость ни по виду, ни по вкусу на вино никак не походила. Скорее, это была настойка из трав, довольно приятная на вкус.

Мы с Сэмом объяснили «его величеству», что у нашего корабля была пробоина, он попал в шторм и затонул, а мы вчетвером смогли на лодке добраться до берега. Он слушал молча и понимающе кивал головой. Потом я стал расспрашивать его, и он охотно рассказал, что в двух деревнях живёт около пятисот человек его племени, а других людей здесь нет. Нижняя Земля со всех сторон окружена водой, иными словами — это остров, у которого, на наш слух, было довольно странное название “To-be Island” (Остров Быть). Король добавил, что на далёкой Верхней Земле (видимо, материк), никто из племени не бывал, но оттуда иногда приходит корабль с белыми людьми, которые говорят на непонятном языке. Они привозят разные вещи: ножи, мачете, гвозди, одежду из тканей, «огненную воду», и прочие полезные предметы. Меняют их на кокосы, тамаринд и циновки из трав и тонких лиан, которые весьма искусно плетут жители острова Быть.

Я спросил, как получилось, что их деревня называется Эльсинор, а его самого зовут Генрих. Король улыбнулся и сказал:

— А разве досточтимые господа не знакомы с Шекспиром? Эльсинор — это название деревни, где в прежние времена жил принц Гамлет. Обитатели острова Быть с детства заучивают наизусть роли разных персонажей. По заведённой традиции всем жителям Нижней Земли при рождении даётся имя какого-то героя из пьес досточтимого джентльмена Шекспира. Когда ребёнок вырастает, ему могут имя поменять согласно его поведению. Скажем, если он вырастет храбрым и ловким, то назовут его Отелло или Фортинбрас или Гамлет. Если будет хитрым и жадным — станет он Гильдестерном, Розенкранцем или даже Яго. Девочкам мы часто даём имена Джульетта, Эмилия и Офелия. Когда заканчивается сбор тамаринда и кокосов, мы всегда представляем какую-то пьесу и роли исполняют те, у кого есть нужное имя. В этот раз будем изображать «Короля Лира». Мой брат Лир, он живёт в Вероне, на сцене станет королём Лиром, а его дочери Корделия, Гонерилья и Регана изобразят дочерей короля из пьесы.

— Это поразительно, — сказал я, — как же получилось, что здесь на острове вдали от, как вы говорите, Верхней Земли знают и чтут Шекспира? Каким образом его имя и пьесы стали вам известны? Кроме него, каких ещё авторов вы знаете?

Тут настал черёд удивиться королю Генриху:

— А разве могут быть другие авторы? Есть Шекспир, а никаких иных пьес мы не знаем. Наши предки, также, как и вы, досточтимые господа, много лет назад попали на Нижнюю Землю после сильной бури (он использовал старомодное слово “tempest” — по названию одной из пьес Шекспира). Их вывел на берег и обучил белый человек по имени Хозяин. Он сначала сам не знал, смогут ли они хорошо жить на Нижней Земле, и, как принц Гамлет, часто говаривал: To be or not to be? That is the question! (Быть иль не быть? Вот в чём вопрос!) Оказалось, что жить здесь хорошо и потому он назвал Нижнюю Землю словом «Быть». Пойдёмте, я покажу вам покои Хозяина.

Он встал из-за стола и пригласил нас следовать за ним. Покои белого человека, которого звали «Хозяином», оказались довольно большим рубленным домом — именно домом, а не хижиной. Потемневшие от времени и тропических дождей тонкие брёвна были туго связанны лианами, a крыша, как и у хижин, была из травы и пальмовых листьев. Дверь была сплетена из ветвей бальзового дерева, ставни из травы плотно закрывали снаружи два небольших окна. Генрих открыл ставни, не без труда отворил дверь, и мы вошли в просторную пустую комнату с земляным полом. Король пояснил, что заходить сюда могут лишь он и члены его семьи. Приходят они редко чтобы почистить или что-то починить. На его памяти в покои приводили только одного белого человека с Верхней Земли, который приезжал за урожаем тамаринда, но он не понимал наш язык и его ничего тут не интересовало.

Вид изнутри был нежилой, не было ни стульев, ни стола, ни кровати. В правом углу лежал какой-то большой тюк, перетянутый кожаными ремнями, а в левом стоял небольшой кованый сундучок с застёжками, но без замка.

— Милорды, — сказал король, склонив голову, — вы первые из белых людей, кто понимает наш язык. В этом ящике (он указал на сундучок) сохранены вещи Хозяина. Они лежат здесь много лет с тех пор, как он умер. Мы не понимаем, что они значат. Благодарность моя будет соизмерима лишь моему к вам почтению, если вы, добрые господа, посмотрите на эти предметы и проясните для меня их предназначение.

Он открыл защёлки и поднял крышку. Из сундука пахнуло влагой и плесенью. Сверху лежало несколько пожелтевших носовых платков, а под ними я увидел две книги в тёмных кожаных переплётах, пятизарядный кольт «Бэби Драгун», свернутую в рулон морскую карту, толстую записную книжку, несколько свинцовых карандашей, брегет, и прочие личные вещи. Я вынул из сундука одну книгу, отёр с обложки плесень и открыл. Это был сборник пьес Шекспира, изданный в Филадельфии в начале 19-го века.

Затем я стал доставать вещи одну за другой и объяснять королю их предназначение. Большое впечатление на него произвели часы и свинцовые карандаши, но особенно он был поражён книгами. Король был неграмотен и до него не доходило, что слова можно записать на бумагу и читать вслух. Ему было непонятно, как я, глядя на странные знаки на страницах, мог произносить фразы, которые он знал наизусть с детства. Это его очень забавляло. Я открывал книгу наугад в каком-то месте и начинал читать:

Король, и до конца ногтей — король.
Взгляну в упор, и подданный трепещет.

А он подхватывал и продолжал по памяти:

Дарую жизнь тебе. Что ты свершил?
Прелюбодейство? Это не проступок,
За это не казнят. Ты не умрёшь…

Позабавившись таким образом с «его величеством», я опять стал перебирать содержимое сундучка, взял в руки записную книжку, крест-накрест перевязанную бечёвкой, развязал и стал листать. На титульной странице было написано: 1851 и имя: Кристиан Хопс. Видимо, это и было имя Хозяина. Вначале шли разрозненные записи торгового обмена и инвентаризации: столько-то бочек пороха, голов свиней, бутылей джина, мешков маиса, и тому подобное, столько-то рабов мужского пола, столько-то женского. На последних страницах была довольно длинная запись, начинавшаяся словами: «Предчувствуя скорый конец, излагаю последнюю мою волю…»

Конечно же не помню всё на память, но смысл того, что прочитал в записной книжке, расскажу. Этот Кристиан Хопс, рождённый, если не ошибаюсь, в 1815 году в Бостоне, осиротел в пять лет и был отдан в странно-приютный дом, откуда подростком бежал и поступил в труппу бродячего театра. Сначала был там в услужении: ведал реквизитом, строил декорации, продавал билеты, вообще был на все руки мастер, а потом стал ведущим актёром и переиграл почти все мужские роли в шекспировских пьесах. В возрасте тридцати лет бродячая жизнь ему надоела, он из театра ушел и отправился в южные штаты искать счастья и денег. В штате Джорджия устроился управляющим к одному работорговцу, который снаряжал экспедиции в Африку для закупки негров. На Юге чёрные рабы шли по высокой цене и это был очень прибыльный бизнес.

Через шесть лет, скопив солидную сумму, Хопс ушёл от своего хозяина, арендовал 100-футовую трёхмачтовую шхуну, нанял капитана, который, как и он, бывал в Африке неоднократно, а также набрал команду из полторы дюжины матросов, после чего отправился через океан в Сенегал. Там у местного царька за два мешка одежды и стеклянных безделушек, а также три Винчестера, выменял партию рабов: мужчин, женщин и нескольких детей. Погрузил живой товар в трюм и отправился в обратный путь через океан.

По дороге он заметил американский военный корабль, который просигналил ему остановиться для инспекции. В те годы завоз рабов из Африки был запрещён, но южные штаты этот закон игнорировали. Инспекция ничего хорошего Хопсу не сулила — если поймают, всё конфискуют, да ещё отправят за решётку или даже на виселицу. Он приказал поднять паруса и пустился наутёк. От преследования удалось уйти, но вскоре на корабле вспыхнула эпидемия неизвестной болезни, причём заболела только белая команда, но не чёрные невольники. На ногах оставались лишь сам Хопс и помощник капитана Кларк. А тут ещё налетел шторм. Осень в южной в Атлантике — это время ураганов. Паруса на шхуне были подняты, а вдвоём спустить их не было никакой возможности. Встретить шторм с поднятыми парусами — смерти подобно, корабль наверняка будет перевёрнут. Хопс понял, что шансов нет никаких, вдвоём они со шхуной не справятся, поэтому приказал Кларку отпереть двери трюма, спустить на воду шлюпку, посадить на вёсла самых крепких невольников, взять с собой провиант, бочонок с водой, оружие и кое-какие личные вещи, а на свободные места в шлюпке разместить ещё несколько рабов обоего пола. Под покровом ночи, вой ветра и в пелене ураганного дождя они покинули корабль, оставив на волю стихии и Бога заболевшую команду и две дюжины африканцев.

Шхуну они вскоре потеряли из вида, а когда шторм утих и небо прояснилось, заметили на горизонте землю. Это и был остров, который Хопс впоследствии назвал «Быть». Там он поселился вместе с Кларком и чёрными рабами: семь мужчин и пятеро женщин. Остров оказался необитаемым, был гористый, бóльшая часть его была покрытa джунглями. До материка добраться не было никакой возможности, да и где он был этот материк? Постепенно стали налаживать жизнь. На их счастье это оказалось совсем неплохим местом: на острове в изобилии росли фруктовые деревья (манго, тамаринд, кокосы), текли ручьи с пресной водой и даже обнаружилось стадо диких свиней. Хопс обучал африканцев всевозможным ремёслам, в коих сам был сведущ ещё со времён службы в бродячем театре. Приказал всем называть себя «Хозяин» и разговаривать с ним, с Кларком и между собой только по-английски. С этой целью он организовал школу, где обучал невольников разговорному языку и счёту. Строго наказывал, если слышал хоть одно африканское слово.

Население острова быстро увеличивалось — женщины чуть ли не каждый год рожали младенцев — чёрных и мулатов, ибо Хопс и Кларк не обходили африканских дам своим вниманием. Для собственного увеселения Хопс построил театр со сценой и занавесом, сплетённым из травы, где ставил пьесы своего любимого Шекспира. Невольникам он давал шекспировские имена, а всех детей с малолетства заставлял наизусть выучивать роли. Он оказался неплохим режиссёром: строил мизансцены, обучал своих подданных мимике, движению на сцене, добивался чёткой артикуляции, учил манерам поведения, изготовлению реквизита и костюмов из подручных материалов, и множеству прочих театральных премудростей.

Через пять лет случилась беда — Кларк утонул, и Хопс остался один на всё чернокожее население острова Быть.

Прошло много лет. Хозяин дряхлел, зрение слабело, одолевали болезни. Однажды он понял, что жизнь его подходит к концу. Предчувствуя скорый уход в лучший мир, он поручил управление островом самому смышлёному мулату Фальстафу, в котором не без оснований полагал своего сына. Велел после своей смерти сохранить в целости все его личные вещи, обитателей острова объявил свободными людьми и даровал им право распоряжаться своей судьбой. Последняя запись была датирована 1885 годом, ровно за 60 лет до того, как записная книжка Хопса попала в мои руки. Вот и вся история затерянного в океане тропического острова, который ваш русский писатель-выдумщик назвал «Островом Разочарования». Про то, что произошло дальше, расскажу завтра вечером.

— — —

Когда на другой день Алан и Мэгги вдоволь наигрались в гольф и мы снова встретились, на этот раз у меня дома, Алан продолжил свой рассказ:

— На острове «Быть» мы провели месяца полтора. Гостеприимные туземцы для нас четверых построили отдельную хижину, вкусно кормили, оказывали всяческие почести и даже иногда развлекали шекспировскими спектаклями. Вернее, пьесы целиком для нас они не ставили, а только свои любимые сцены. Репертуар у них был невелик, всего пять или шесть пьес, в том числе Гамлет, Отелло, Король Лир. У посёлка Верона на большой поляне возвышалась сцена. Всё было, как в настоящем театре: занавес, задник, кулисы и даже некое подобие декораций и реквизита. Единственное, чего не было — это грима. На представление собиралось всё население острова, от мала до велика. Зрители сидели на траве, скрестив ноги, причём в первых рядах располагались женщины и дети, а за ними — мужчины. Публика принимала самое активное участие в представлении — все роли островитяне с детства знали наизусть, а потому эмоционально и бурно, криками, смехом и аплодисментами реагировали на каждое слово и каждый жест. Порой было даже трудно понять — кто из них актёры, а кто зрители. Если актёр на сцене путал текст или делал неверный шаг, из «зала» сразу кричали подсказки и указания. На нас это всё производило впечатление совершенно нереальное. Сами подумайте, каково мне было видеть Отелло и чёрную Дездемону в туземных одеяниях!

Островитяне говорили на вполне понятном английском языке, хотя словарный запас у них был весьма невелик, причём многие слова были старомодные, из шекспировских пьес. Речь их имела странноватый акцент, похожий на диалект Патуа, на котором говорят коренные жители Ямайки. Жизнь на острове была размеренна и подчинена строгому распорядку. Все поднимались с восходом солнца, завтракали и работали до полудня: строили и чинили хижины, плели циновки, готовили еду, ухаживали за стадом свиней в загоне. После полудня был отдых, а затем обязательная репетиция какой-либо шекспировской сцены. Ближе к вечеру опять работа и коллективный ужин.

После четырёх лет войны для нас это оказался просто курорт, хотя мы постоянно обдумывали способы, как оттуда выбраться. Материк от нас был на западе, но как далеко, мы не знали, а в шлюпке горючего оставалось не более, чем на час хода. Рисковать мы не хотели, тем более что где-то через месяц с материка ожидался корабль закупщиков кокосов, и мы надеялись вернуться с ним в цивилизацию. Разумеется, мы постоянно следили за океаном в надежде увидеть какое-то судно.

Однажды, это было раннее утро, солнце ещё не взошло, и мы спали. В нашу хижину забежал один из островитян по имени Горацио, разбудил нас и тревожно сказал:

— Милорды, там в море недалеко от берега всплыла большая чёрная рыба, а по её шкуре ходят белые люди.

Мы схватили оружие и впятером кинулись к берегу. Когда подбежали к пляжу, около которого в зарослях была спрятана наша шлюпка, притаились за большим валуном и в полумили от берега увидели большую черную «рыбу». Разумеется, это была подлодка, явно немецкая. На её башне можно было разглядеть номер: U–234. В бинокль было хорошо видно, как около башни у открытого люка копошились два матроса в чёрной униформе. Они вытащили из него большой тюк, который оказался надувной шлюпкой. Спустили её на воду, туда сели три человека и на вёслах пошли к берегу. За спинами у них висели автоматы. Мы приготовились к бою: у Джима и меня были револьверы, Сэм держал в руках Томпсон, а матрос Чак — увесистую дубинку, которую он прихватил ещё в Эльсиноре. Безоружным был только Горацио.

Когда шлюпка пристала к берегу, немцы втащили её на песок, один из них уселся на борт и закурил, а двое других пошли в лес. Чтобы не спугнуть их раньше времени, мы решили действовать осторожно, отошли в глубь чащи, спрятались в кустах у тропинки, а Горацио по-обезьяньи ловко залез на пальму. Я дал команду моим спутникам не стрелять, а брать их живыми, без шума и суматохи.

Немцы шли в нашу сторону довольно беспечно, автоматы болтались у них за спинами, один что-то насвистывал, а второй протирал запотевшие очки. Когда они зашли в чащу, увидели тропинку и, поняв, что здесь могут быть люди, насторожились и стали оглядываться. Выждав нужный момент, я махнул рукой и сразу же на одного из них с пальмы спрыгнул Горацио, сбил его с ног и своей широкой ладонью зажал ему рот. В тот же момент Чак выскочил из-за куста и деликатно с точностью опытного бейсболиста долбанул второго дубинкой по затылку. Тот беззвучно плюхнулся лицом в мох. Джим приставил ко лбу первого немца револьвер и знаками дал ему понять, чтобы помалкивал. Тот утвердительно заморгал и Горацио отнял руку с его рта.

Сначала немец с испугом уставился на чёрную физиономию Горацио, но, когда перевёл глаза на Джима и разглядел его американскую униформу, лицо его расплылось в улыбке. Он что-то зашептал по-немецки, а поскольку я с детства неплохо помнил идиш, на котором говорили мои родители, то смог понять, что он благодарил Бога, что мы американцы. Чак повесил оба их автомата себе на плечо, мы пленников обыскали и уволокли поглубже в чащу. Немец, который получил дубинкой по голове, вскоре пришёл в себя, не сопротивлялся и лишь оторопело хлопал глазами. Мы посадили их у дерева, а Горацио связал им руки тонкими лианами. Я спросил, говорят ли они по-английски, и тот, который был старше по званию, кивнул и на приличном английском ответил:

— Да, сэр, я говорю. Поверьте, мы высадились здесь с благими намерениями…

— Мы ещё поглядим, какие там у вас намерения, — сказал я. — На этом острове расположен американский гарнизон, и вы являетесь военнопленными Соединённых Штатов. Назовите ваше имя, звание, кто командир вашей подлодки и цель захода в наши воды.

— Я обер-лейтенант Альфред Клингенберг, подлодкой командует коммодор Йоганн Фелер. Мою группу послали сюда на рекогносцировку чтобы узнать, есть ли здесь пресная вода. Капитан ищет контакты с американскими представителями, поэтому, сэр, я рад, поверьте, искренне рад быть вашим пленником…

— С какой же целью вы ищите контакты? — спросил я.

— Война проиграна, сэр, это давно всем понятно, — ответил обер-лейтенант, — никто не хочет бессмысленной смерти. Надоело. Мы хотим домой. Капитан принял решение о сдаче в плен, и команда его поддержала.

Я спросил, какое у них было боевое задание, и он мне ответил:

— Подлодка U-234 не боевая, сэр. Её конструкция предназначена для перевозки грузов и пассажиров. У нас, правда, есть два торпедных аппарата и две зенитные пушки, но это с целью защиты. Четыре недели назад мы вышли из Kристианзанда в Норвегии с приказом доставить в Японию груз и группу пассажиров. Что это за груз мне неизвестно. На лодке команда в 14 человек, включая матросов и офицеров, и ещё группа пассажиров: четверо офицеров Люфтваффе, один эсэсовец, двое штатских и до прошлой недели было ещё два офицера Императорского флота Японии. Штатские — это учёные, их имён я не знаю. Похоже, что они сопровождают груз. Мы шли на юг вдоль берега Африки. Когда капитан принял решение о сдаче в плен, повернули на северо-запад в сторону американского континента. Днями шли в погружении на глубине шноркеля, ночами всплывали, а вчера вечером увидели этот остров, который не обозначен на наших картах. Коммодор приказал встать на якорь, и сегодня утром послал нас троих на рекогносцировку. Это всё, что я могу сообщить, сэр.

— Ну хорошо, — сказал я, — если это действительно так, как вы говорите, то дело принимает иной оборот. Я сам не могу принять решение, как поступить дальше с подлодкой и всей командой. Мы сделаем вот что. Я позволю вам вернуться на борт с такой инструкцией вашему капитану: с якоря не сниматься, всем членам команды оставаться на своих местах согласно штатному расписанию, на берег не высаживаться. Над башней поднять белый флаг. Капитану следует одному без сопровождения прибыть сюда на остров. Оружия при себе не иметь; он должен взять с собой судовой журнал, коды для связи с командованием и сопровождающие документы на груз, что находится на судне. Даю на всё один час. Если мои требования не будут выполнены, то… Впрочем, сами понимаете.

Пленнику развязали руки, и он побежал к берегу. Вдвоём с тем матросом, что караулил шлюпку, они стали спешно грести к подлодке. Второго пленного Горацио увёл в Эльсинор, а я стал продумывать план, как себя вести с капитаном, если он сюда прибудет. Вскоре мы увидели, что над подлодкой появился белый флаг; не прошло и получаса, как от неё отчалила надувная шлюпка. На вёслах был один человек. Сэм и Чак вышли на берег, и когда он причалил, помогли ему втащить шлюпку на песок, а затем вынули из неё небольшой кофр с ручками по бокам. Немца они обыскали, а затем, прихватив с собой кофр, повели его ко мне в лес. Это был невысокий худощавый офицер с серыми глазами и глубокой ямочкой на подбородке. Увидев меня, он козырнул и показал на кофр:

— Сэр, я коммодор Фелер, капитан подлодки U–234. Здесь находятся документы, что вы затребовали, и прибор для кодирования связи с германским адмиралтейством.

Этот прибор величиной с пишущую машинку, как я узнал много позже, была сверхсекретная «Энигма»; впрочем, для наших британских союзников она уже давно секретом не была. Я сказал:

— Коммодор, я капитан флота Соединенных Штатов Алан Т., командую гарнизоном на этом острове. Сообщите, о цели вашего похода и вообще, доложите о планах.

Он мне рассказал, что по личному приказу Адмирала Дёница в норвежском порту на подлодку в полной секретности поместили довольно объёмистый груз, включая около сотни каких-то небольших, но очень тяжёлых ящиков. О содержимом ему не сообщили, однако он обратил внимание, что на большинстве ящиков были белые цифры U235. Капитан решил, что это ошибка, так как его подлодка имела номер U-234. На борт взяли четырёх офицеров Люфтваффе, одного офицера СС, двух штатских учёных-физиков, японского военного атташе и его заместителя. Состав команды был уменьшен до абсолютного минимума в 14 человек. Взяли курс на порт Миязаки в Японии.

После трёх недель в пути по согласованию с офицерами и командой, он принял решение не идти в Японию, а сдаться в плен Соединённым Штатам. Когда он объявил, что более не видит смысла выполнять приказы германского командования и планирует сдачу в плен, японцы сообщили капитану, что в этой ситуации единственное, что им остаётся, это покончить с собой. Он пытался их отговорить, но безуспешно. Они раздали членам команды подарки и личные вещи, ушли в свою каюту и там сделали себе харакири. Их похоронили в море с воинскими почестями. Короче говоря, этот немец подтвердил всё, что до того нам рассказал обер-лейтенант. Коммодор добавил, что идти прямиком к территориальным водам США он не хотел, так как опасался, что они могут быть атакованы американскими подлодками или кораблями береговой охраны. Решили пока пристать у этого острова чтобы взять запас воды, и уж потом двигаться на север в надводном состоянии, подняв белый флаг. Сказал, что очень рад встретить здесь представителей США и просит принять U-234 в качестве трофея, а команду и пассажиров, как военнопленных.

Тут у меня возникла проблема — что мне с ними делать? Я же не мог подать вида, что на острове есть всего четыре американца — какой уж там «гарнизон», а главное, что у нас нет никакой связи с материком. Тогда я сказал капитану:

— Наш гарнизон не приспособлен для содержания пленных. Для дальнейшей судьбы вашей лично и всей команды будет куда лучше, если вы сами свяжетесь по радио с командованием Второго флота США и открытым текстом запросите принять вас в качестве военнопленных. Обязательно добавьте, что действуете по рекомендации капитана Алана Т., командующего американским гарнизоном острова, мой личный номер такой-то, далее укажите координаты этого места и сообщите, что имеете на борту специальный груз и пассажиров. Запросите инструкции. Дайте мне знать, какой вы получите ответ.

Дальше всё получилось просто замечательно. Он вернулся на подлодку, там сразу же подняли антенну и передали нашему командованию в Норфолке то, что я ему сказал. Как я потом узнал, там сперва решили, что это чья-то глупая шутка, но велели ждать дальнейших инструкций. Однако, когда проверили мой личный номер и поняли, что я выжил потерю нашего эсминца, то послали по указанным в немецкой радиограмме координатам самолёт-разведчик. Пилот с воздуха увидел неизвестный остров и на рейде немецкую подлодку с белым флагом. Тогда к нам направили три корабля: противолодочный, эсминец и буксир.

Противолодочный пришел через день, а двум другим заняло ещё пять дней дойти от Флориды до острова Быть, который оказался примерно в 200 милях от бразильского берега. Примечательно, что корабли подошли к острову 10 мая и тогда мы узнали, что два дня назад война в Европе закончилась полной победой союзников.

Военнопленных немцев перевели на эсминец, оставив на подлодке лишь двух механиков и капитана Фелера. Остальные места заняли наши моряки. Решили своим ходом не идти, а взяли лодку на буксир и потащили её на базу во Флориду. Я и мои спутники распрощались с гостеприимными островитянами, оставили им в подарок множество полезных вещей, и на эсминце вернулись в тот самый флоридский порт, откуда началось наше столь необычное плаванье. Так закончилось моё пребывание в роли Робинзона Крузо.

— — —

— Погодите, Алан, — сказал я, — но вы мне говорили, что как и в книге Лагина, там была атомная бомба. Это что, правда?

— Ах, да, — ответил он, — бомба была, но не совсем такая, какую вы имеете в виду. Через несколько лет после войны я встретился с одним из тех двух немецких физиков-ядерщиков, что были на U–234. Сразу после прибытия в Штаты их подключили к Манхэттенскому проекту, хотя и в его последней стадии. Направили работать на завод по обогащению урана в штате Теннеси. После войны этот немецкий физик преподавал в Принстоне и пару раз приезжал ко мне в Филадельфию. От него я узнал следующее.

Гитлеровская Германия начала разрабатывать ядерное оружие ещё в 1939 году. Американцам об этом стало известно, но серьёзно к этому не относились — никто тогда не понимал, что это такое. Впрочем, и в Германии идеям термоядерной реакции большого значения не придавали. Однако за месяц до начала Второй Мировой Войны, Эйнштейн по просьбе Лео Сцилларда написал письмо Президенту Рузвельту с предупреждением об опасности и советовал начать работы над атомной бомбой. Он указал, что немцы прекратили экспорт урановой руды из оккупированной Чехословакии, а значит она им самим нужна для военных целей. Это письмо послужило толчком к «Манхэттенскому Проекту» и созданию в США атомной бомбы.

Немецкие учёные первыми поняли, что расщепление ядра урана должно высвободить колоссальное количество энергии, и нацисты, хотя поначалу не особо верили в военное применение атомной энергии, направили на работу над этой проблемой своих лучших физиков. Но тут по американской поговорке они «выстрелили себе в ногу» — к тому времени из Германии уже были изгнаны практически все крупные учёные-евреи. А как хорошо известно, серьёзной науки без евреев не бывает. Разумеется, и среди других народов были и есть прекрасные учёные, но именно евреи в силу своего исторического развития выработали большие способности к абстрактному и аналитическому мышлению — главный талант для учёного. Будь Гитлер поумнее и не изгони он из страны евреев, кто знает, он мог бы первым получить атомную бомбу и с ней завоевать весь мир. Но его эмоции были сильнее мозгов.

— Алан, — спросил я, — вы что, серьёзно думаете, евреи стали бы для Гитлера делать атомное оружие?

— А почему нет? Делали ведь они Бомбу для Сталина, диктатора куда более страшного и не менее антисемитского, чем Гитлер. Вообще обе ядерные программы и в США, и позднее в СССР были во многом еврейскими проектами. А вот у Гитлера евреев не осталось — уехали Эйнштейн, Сциллард, Ганс Бете, Лиза Майтнер, Макс Борн — вообще все великие физики с еврейскими корнями. Оставались, разумеется, немцы Планк, Штрассман, фон Арденне и Гейзенберг, но это была капля в море. Ещё в 1933 году Макс Планк, человек в высшей степени порядочный, встретился с Гитлером и пытался убедить его, что изгнание евреев принесёт Германии большой вред, но Гитлер велел ему заткнуться.

Ядерная программа в Германии в основном развивалась на базе Института Кайзера Вильгельма, урановую руду добывали в Чехословакии и Бельгийском Конго, тяжёлую воду и обогащение руды делали в Норвегии и других оккупированных странах, но вот саму бомбу они построить не могли — ни мозгов, ни ресурсов не хватало. К концу войны у немцев скопилось большое количество обогащённого изотопа урана 235 (U²³⁵) и они резонно опасались, что он попадёт в руки русских. Впрочем, часть всё-таки попала, но оставался ещё солидный запас в Норвегии.

Шли последние месяцы войны, и немцам стало совершенно ясно, что никакую атомную бомбу они сделать уже не смогут. Единственная надежда у них была на своего союзника Японию, которая сдаваться не собиралась. Тогда Геринг решил передать Японии технологию по изготовлению ракет Фау и запас обогащённого урана. Ему подсказали, что сделать атомную бомбу японцы тоже не смогут, но вполне реально изготовить «грязную» бомбу, то есть ракету, начинённую радиоактивным ураном. Ядерного взрыва не произойдёт, но разброс такого материала над территорией противника приведёт к заражению местности и навсегда сделает её непригодной для жизни, вроде как это получилось сорок лет спустя в Чернобыле. Нацистам терять было нечего, и они хотели унести с собой в могилу весь мир. Геринг приказал адмиралу Дёницу погрузить на подлодку запас обогащённого урана и техдокументацию для изготовления ракет Фау (V-2). Таким образом, на подлодке U-234 в Японию везли уран U²³⁵ — ну не ирония ли с этими номерами: лодка 234 везёт уран 235! Груз сопровождали эксперты по урану и производству ракет — четыре офицера Люфтваффе и два физика-ядерщика.

В это время война в Европе закончилась, и капитан Фелер благоразумно сдал лодку со всем грузом американцам. Таким образом, США получили неожиданный подарок в виде урана и детальных чертежей Фау, что помогло Вернеру фон Брауну, который в те же самые дни тоже сдался в плен, ускорить разработку американских ракет.

Вот вам и вся история с островом Быть и немецкой подлодкой. Хотя я всё же не могу взять в толк — как про это более 60 лет назад мог узнать ваш русский писатель? Не верю, что он это всё выдумал. Слишком много совпадений…

— Алан, вспомните, может вы сами про это писали или кому-то рассказывали?

— Ну да, — сказал он, — сразу после возвращения домой ко мне пришли люди из OSS, это в те годы была военная разведка, которая потом превратилась в ЦРУ. Они попросили меня написать подробный отчёт о том, что произошло с эсминцем, как я попал на остров Быть и про немецкую подлодку. Я и написал, как это всё случилось и что я там увидел. В те годы, любая информация, как-то связанная с ядерной программой, была строго засекречена, потому от меня потребовали, чтобы я держал язык за зубами и никому ничего не рассказывал. Я и не рассказывал…

— Ага, — сказал я, — тогда у меня есть гипотеза. Только гипотеза, не более того, но быть может произошло вот что. Уверен, вы знаете, что в конце 40-х годов прошлого века многие правительственные учреждения и даже Белый дом были нашпигованы советскими агентами. К примеру, в Госдепартаменте были Алджер Хисс, Лоренц Дагган и множество других, известных и неизвестных полезных идиотов, которые поставляли Советам секретную информацию. Не исключено, что кто-то из них снял копию с вашего отчёта и переправил её в Москву. В то время Железный Занавес уже опустился и вовсю разворачивалась холодная война, поэтому советские решили, что из истории острова «Быть» и немецкой подлодки с грузом урана можно сделать неплохой пропагандистский материал для скармливания своему населению, и поручили эту работу писателю Лагину. Вот так мог быть написан роман «Остров Разочарования».

© Jacob Fraden, 2019

Рассказы Якова Фрейдина можно прочитать на его веб–сайте: www.fraden.com/рассказы

Книги Якова Фрейдина можно приобрести через: http://www.fraden.com/books