Переводы с иврита Елены Тамаркиной
Его жена
Обернётся к нему – и по имени
Громко зовёт.
Я свой крик удержу – голос мой
Подведёт!
Всюду с ним она рядом – на людях,
При свете дневном.
Я – лишь в сумерек тёмную пору,
Тайком.
Золотое колечко у ней на руке
Слепит глаз.
Но железны мои кандалы – и прочнее
В семь раз.
Печатью… Положи…
«Мы как два волка плясали на цепи,
и это мы называли любовью.»
И. Эренбург
«Положи меня печатью на сердце твое…»
(Песнь песней)
Уста сошлись, слились, сердца – отдалены,
Испуганы сердца –
То пляс степных волков, чьи судьбы сплетены,
Как цепи два кольца.
И в бряцаньи оков, в угаре пляски той
Две крови – вдоль межи. –
Не взмолится никто с надеждою святой:
«…Печатью … положи…»
Своей рукой
Двери в сердце навек замкну,
в море кину заветный ключ.
Станет рваться – назад верну:
слышу голос твой из-за туч.
Серым сумраком станут дни,
ночи – вздохами, да тоской.
А утешусь я лишь одним:
всё вершила своей рукой.
Книга моих стихов
В отчаяньи горьком я криком кричала
от боли, нужды и оков.
Та боль ожерельем из слов моих стала
и белою книгой стихов.
Распахнуты все потаённые дверцы,
раскрыт сокровенный секрет. –
Отныне печали скорбящего сердца
доступный любому предмет.
Грустный напев
Ты услышишь ли далеко-вдали,
ты услышишь ли, как мой крик летит?
Он зовёт тебя на краю земли
и тебя хранить небесам велит.
Этот мир велик, в нём не счесть дорог.
Длится встреча миг, а разлука – век.
Молишь о пути, когда нету ног.
И о прошлом зря молит человек.
День последний мой близок за спиной.
Соль прощальных слёз больно щёки жжёт.
Буду ждать тебя, пока свет со мной. –
Так Рахель* в веках друга ждёт.
*Библейский образ праматери Рахели (Рахили).
Покорённость
Угасает мой бунт бедовый;
гордый, алый – хрипит с трудом.
Бессловесной старухой вдовой
Покорённость шагает в дом.
С силой челюсти мне раздвинет –
разожмёт мои кулаки,
на золу горсти пепла кинет
и загасит в ней огоньки.
В уголке притулится где-то,
свесит голову, будто ждёт.
И пойму я, что гостья эта
от меня уже не уйдёт.
Посланник ночью приходил
Посланник ночью приходил,
передо мной сидел –
торчали рёбра из груди,
глазницами глядел.
И осознать пришла пора:
рассохся старый мост,
который в завтра из вчера
меня доныне нёс.
Взвился кулак из темноты,
раздался злой смешок:
«Ну, вот и написала ты
последний свой стишок!»
А быть может…
А быть может, и не было так никогда…
Может быть,
не спешила с зарёй никогда
сад водою и потом поить?
Никогда в сенокос в тишине долгих дней,
знойных дней,
с высоты нагружённой снопами телеги
я песни не пела твоей?
Никогда в твоих водах не черпала я
голубой чистоты?
Мой Кинерет! Кинерет мой, был –
или снился мне ты?!
***
Неужели – конец? Как простор ещё чист,
и как будто за дымкою жизнь мне видна;
ещё небо лазурно, трава зелена,
ярок лист.
Я приму приговор и не стану роптать.
Были алы закаты, и ясен рассвет…
Вдоль тропинки цветы улыбались опять
мне вослед…
Мои мертвецы
С ними лишь останусь – их не отберёшь:
не пронзает дважды смерти острый нож.
Повернёт дорога на исходе дня –
и обступят строго, проводить меня.
Узы наши прочны – неразрывна нить.
Лишь потерям прошлым век со мною быть.
Елена Тамаркина, переводы с иврита