Нина Косман | Как мой мяч уплыл за границу

КАК МОЙ МЯЧ УПЛЫЛ ЗА ГРАНИЦУ

Kогда мне было пять лет, мы поехали отдыхать на Черное море. Родители сняли комнату недалеко от моря. Мы ходили на пляж каждый день. Мы плавали в море и лежали на солнце. Я играла в надувной мяч, который папина сестра привезла нам из Англии.

Это был особый мяч: ярко-красный, синий, желтый и зеленый, с золотистыми точками. Ни у кого такого не было. Из него можно было выпустить воздух, потом снова надуть, и потом снова выпустить, и снова надуть.

Один раз мы играли в воде. Я бросила мяч моему брату, но волна унесла его от нас. Миша пустился было за ним вплавь, но мяч уплывал все дальше и дальше. Он так далеко уплыл, что казался не больше точки. Отдыхающие на пляже молча наблюдали за ним. Кто-то сказал:

— А ведь мячик-то в Турцию поплыл.

Я легла на мохнатое полотенце и спросила маму:

— Мам, а где Турция?

— За границей, — сказала мама. — Туда нельзя.

Папина сестра привезла нам этот мяч из-за границы, и теперь он сам туда вернулся. За границей — это, наверно, как дом для пляжных мячей. Им не нравится быть слишком далеко от дома, — так же, как я не люблю быть далеко от мамы и папы.

Кто-то на пляже стал смотреть через специальные очки — бинокль называется. Когда смотришь через этот бинокль, то все, что далеко, кажется ближе. Мне дали бинокль, и я увидела, как мой красный, синий, желтый и зеленый с золотистыми точками мяч прыгает на волнах.

— Может, он заблудился и не может найти дорогу в Турцию?— я сказала с надеждой.

— А ты хотела бы показать, в какую сторону ему плыть? — сказал мальчишка, который дал нам подержать бинокль своих родителей.

— Нет, я хочу его вернуть, — сказала я.

По дороге в город мы проходили мимо парома, который ожидал пассажиров для проката вдоль берега. Я подбежала к человеку, который стоял рядом с трапом. На голове у него была фуражка, чтобы всем было ясно, что он моряк.

— Вы можете взять меня с собой в Турцию?

— В Турцию? В Турцию нельзя, — сказал он твердо. — Турция за границей.

Он странно посмотрел на меня.

— А зачем тебе в Турцию?

— Мой мяч уплыл в Турцию. Он, наверно, приплывёт туда сегодня вечером, — сказала я.

— Никак не могу помочь, — сказал моряк, пожимая плечами. — За границу за мячом… ну, нельзя, и все тут.

Тут подошел папа, взял меня за руку и сказал человеку в фуражке:

— Простите мою дочку, товарищ капитан. Ребенок! Чепуху говорит.

Дома, т.е. в комнате, которую мы снимали, родители мне сказали перестать говорить о Турции с незнакомыми людьми.

— Турция — это как Би-Би-Си. То, о чем не говорят с первым встречным, — сказали они.

Когда мы с братом остались одни, я сказала:

— Если нам нельзя поехать за границу за моим мячом, то знаешь что?

— Что? — сказал он чуть насмешливо или, может, мне просто так показалось.

— Давай выкопаем туннель и уйдем туда ночью? Никто нас не увидит. Мы войдем на этой стороне туннеля и выйдем на другой стороне.

— Пока будешь рыть свой туннель, мяч уплывёт так далеко, никто его не найдет, — сказал Миша.

— А сколько времени надо, чтобы прорыть туннель?

— Много лет, — сказал он.

Я задумалась. Что же теперь делать? Мне казалось, будто мой мяч зовёт меня. Я должна была придумать способ его вернуть.

— Вообще не должно быть никаких границ между странами! Тогда каждый мог бы поехать за границу, чтобы найти свой мяч.

— А как избавиться от границ?— спросил мой брат. Мне снова показалось, будто он посмеивается надо мной. Он вынул карту и показал мне границы Советского Союза и других стран.

— А вот как!

Я взяла ластик от карандаша, который лежал на столе.

— Я просто сотру все эти границы, и тогда весь мир будет вместе. Не будет стран, не будет войн и не будет проблем.

— Ах, если б это было так просто!

Папа зашел, чтобы уложить меня спать. Он пообещал достать мне другой надувной мяч. Но мне не нужен был другой. Мне нужен был мой. Каждую ночь, засыпая, я видела, как он прыгает на волнах, словно неуклюжий тюлень, как он плачет, мой бедный красный, синий, желтый и зеленый мяч, заблудившись в море между двумя странами.

ПАВЛИК МОРОЗОВ

Во втором классе мы читали рассказ про Павлика Морозова.

— Павлик Морозов был настоящим героем, хотя он был простым мальчиком, — сказала учительница. — Что же сделало его героем?

Аня Памякова подняла руку.

— Он доложил на своих родителей.

— Почему он доложил на своих родителей? Неужели он их не любил? — спросила учительница.

— Его родители были плохие,— ответила Аня. — Они были кулаки, а кулаков нельзя любить, даже если это твои родители.

— А кто может нам сказать, кто они были, эти кулаки?

— Кулаки — это буржуи, богатые крестьяне. Все остальные были бедные, а у них были деньги, поэтому они были плохие,— сказала Аня.

— Очень хорошо, Аня, — сказала учительница.

Аня вела себя, как отличница: её руки лежали на парте так, как нас учили, и голову она держала очень прямо. Когда она хотела ответить на вопрос, она не трясла руку в воздухе, как это делали некоторые из нас. Она руку медленно и ровно поднимала: локоть оставался на столе, а пальцы, как стрела, были направлены вверх.

Глядя на Аню, слушая, как учительница ее хвалит, я подумала, что, может быть, Аня немного похожа на Павлика Морозова.

Вечером я спросила маму:

— Почему он это сделал?

— Кто?

Я рассказала ей о Павлике.

— Я знаю, почему он доложил на своих родителей, — сказала я. — Он — как Аня Памякова. Она хочет, чтобы её хвалили, поэтому так поднимает руку.

— Но как это связано с Павликом Морозовым? — спросила мама.

— Ну, Аня поднимает руку так, чтобы её хвалили, а Павлик Морозов доложил на своих родителей — тоже, чтобы его все хвалили! Ты же не хочешь, чтобы я была, как они?

— Ниночка, разве я сказала, чтобы ты была как Павлик Морозов? Что же касается того, как поднимать руку в классе — ведь и ты могла бы, это не так трудно.

На следующий день мы должны были письменно ответить на вопрос «Как я поступлю на месте Павлика Морозова?» Когда мы обсуждали это раньше, все говорили, что Павлик Морозов был прав, что наше государство зависит от таких, как Павлик, и что каждый из нас сделал бы то же самое, если бы его родители были позором нашей Советской родины. Сначала это слово «позор» сказала наша учительница, а потом все стали повторять за ней.

Я начала писать: «Я не как Павлик Морозов. Я люблю своих родителей больше всего на свете, поэтому я не могла бы доложить на…»

Я взглянула в тетрадку Лены С., моей соседки по парте. Она писала: «Я надеюсь, что смогу быть такой же смелой, как Павлик Морозов.»

Я протянула ногу и толкнула Игоря — он сидел за партой прямо передо мной. Я хотела посмотреть, что он пишет. Он писал: «Павлик любил своих родителей, но родина важнее родителей. Я хотел бы быть таким же решительным, как и он…»

Тогда я стала писать с начала: «Если мои родители будут, как родители Павлика, то я должна буду выбирать между ними и родиной».

Мне не понравилось такое начало, поэтому я помотала ручкой над страницей, и капля чернил упала на фамилию Павлика, так что только первая буква «М» была видна. Я, конечно, знала, что учительница будет меня ругать за это, но мне было все равно. Раз нам нужно писать ложно, то пусть нельзя будет ничего разобрать из-за клякс и плохого почерка.

Я не рассказала родителям об этом сочинении и продолжала любить их больше всего на свете.

Нина Косман