Юлия Тимур | Старая чинара

Он опять идет нам навстречу, по-старчески шаркая ногами, обутыми в сланцы, в толстенных носках, в неизменно сером тренировочном костюме и в той самой шапочке, которую невозможно не приметить: серо-буро-малинового цвета (теперь я знаю, как он выглядит!) с многочисленными пузырчатыми пумпонами по всей поверхности то ли дамского, то ли мужского фасона этого странного головного убора.

Обладатель необычной шапки небольшого роста, с палочкой в крупной красно-натруженной кисти руки, которая крепко держит этот тонкий посох. Вся фигура немного наклонена к зябко-надежной точке опоры.

Рядом бежит его собака, нет, она не бежит, а так же, как и хозяин, под грузом своих лет и увесистого пуза, переваливается с одной лапы-коротышки на другую, такую же короткую, смешно ими перебирая. Собака моется только под дождем, впрочем, как и ее хозяин, густая длинная шерсть на этом коротколапом терьере сбилась в клочья, которые кое-где прочно склеила глина, один глаз закрыт косматой свалявшейся челкой, второй — недоверчиво выглядывает из-под нее. Определить цвет собаки столь же трудно, как и возраст ее хозяина: 60, 70, а может, 80 лет?

Иногда он попадается мне на рынке идущим через ряды торговцев. Он внимательно всматривается в лица торгующих и то тот, то другой из них, нет да и сунет в его котомку помидор, огурец, яблочко или других сезонных фруктов.

Порой он перебрасывается парой фраз с продавцами:

— Как дела?

— Хорошо. Как ты, Абдулла?

В ответ он просто кивает головой: «хорошо-хорошо».

Стандартные слова приветствия. Но теперь я знаю, что зовут его Абдулла. Абдулла амджа (дядя).

Живет дядя Абдулла на нашей улице, в пространстве меж двух зданий, в старом давно неухоженном саду, где поржавели и покрылись коррозией трактор и маленькая легковушка, когда-то наверняка бывшие на ходу, как и сам их хозяин. В саду стоит умывальник, газовая конфорка с неизменным здесь двойным чайником: в нижнем чайнике кипит вода, а в верхнем — пропаривается заварка. Есть старый холодильник, который давно уже не служит по назначению, а предлагает свои полки в качестве шкафа. Завершает картину жилища кровать под старой чинарой, такой старой, что когда-то в нее умудрилась попасть молния, от чего обьемный ствол дерева стал полым, а верхняя часть чинары полностью обгорела. От дождя и ветра это странное жилище предохраняет тент, закрепленный на верхушках деревьев.

Когда становится холодно, а по нашим меркам это 5-10 градусов тепла, Абдулла на ночь перебирается в стоящий рядом и тоже заброшенный магазин, за стеклом которого видна кровать с кучей тряпья на ней.

У дяди Абдуллы имеется мотоцикл, на котором он разъезжает по району, это средство передвижения имеет крышу и импровизированную кабину, сооруженную из целофана, закрепленного на мотоцикле реечками. В этой связи не заметить его на дороге тоже трудно.

Проходя мимо его «жилья» сын все время просит меня перейти с ним на другую сторону: необыальник, газовая конфорка с неизменным здесь двойным чайником: в нижнем чайнчный вид мужчины пугает ребенка. Абдулла же, напротив, заприметив малыша, шаркает своими сланцами навстречу нам из глубины сада.

— Эй, малыш! — кричит он моему сыну, отчего последний пускается в бег мимо странного сада и испуганно округлив глаза, кричит мне:

— Пошли скорее, мама!!!

— Это старый человек, он не сделает нам дурного, — пытаюсь улыбаться я, хотя на самом деле и сама, стыдно признаться, испытываю весьма странные чувства — смесь жалости и брезгливости, последнее особо удручает меня.

И в этот раз нам удалось проскочить, с облегчением вздыхаем оба.

Иногда, нечасто, к старику приезжают женщины, по виду из деревни: в традиционных шароварах и с покрытой платком головой. Тогда Абдулла вытаскивает не поймешь откуда взявшийся стол, расставляет стаканы-тюльпанчики (традиционные в Турции стаканы для чаепития) и за столом протекает неторопливая беседа. Похоже, что и стиранные вещи старику привозят они: после их визитов его излюбленный серый спортивный костюм выглядит чистым по-особому.

Пес Абдуллы по-хозяйски любит возлежать на мостовой, посреди автомобильного движения, благо не особо напряженного в нашем поселке. На проезжающие мимо машины он не обращает никакого внимания. Шоферы, привыкшие к такому вот соседу на дороге, старательно обьезжают собачку. Пёс лениво поднимает голову и, прищурившись, всматривается в глубину сада: не появится ли Абдулла? Завидев знакомый силуэт, собака медленно поднимает свое тело-булочку, некоторое время покачиваясь на затекших от длительного лежания конечностях, и неровной походочкой устремляется навстречу Абдулле.

Мы пытаемся подкармливать собачку: то кусочком курицы с нашего стола, то косточкой. Сын издалека протягивает курочку в направлении собаки. Та, не торопясь, принюхивается, вытянув к нам свою морду, а потом осторожно выходит к нам из сада.

— А, спасибо, сынок за угощение! — слышим мы голос хозяина и, не успев ретироваться, здороваемся.

Сын прячется за меня и, несмотря на мои уговоры, никак не хочет выйти из укрытия.

— Держи шоколадку! — протягивает руку с угощением Абдулла.

Сын ловко выхватывает шоколад и тут же возвращается с ним ко мне за спину.

— Абдулла бей, как ваши дела? — вежливо спрашиваю я.

— Хорошо, дочка, ты откуда?

— Из России, — говорю я.

— А… — многозначительно произносит старик. — Это далеко. У вас там холодно. В своем доме живешь здесь?

— Да, — лепечу я и почему-то краснею: никак не могу привыкнуть, что в маленьком поселке люди быстро начинают задавать неудобные в нашем городском понимании вопросы.

— Дом большой? — не унимается Абдулла.

— Квартира, — поправляю я его.

— Хорошо, — одобряет старик.

Вернувшись домой, я начинаю лихорадочно рыться в вещах мужа, чтобы найти пригодную для старика одежду.

И в следующий раз мы прихватываем угощение для наших новых знакомых: булочки и старую куртку мужа — для Абдуллы, косточки — для его собаки.

— Проходите-проходите! — завидев нас, выходит старик из глубины сада. — Присаживайтесь, места здесь хватит.

Сын продолжается жаться к моим ногам.

— Сынок, возьми шоколадку и садись, — предлагает сыну хозяин.

Я молча удивляюсь постоянному наличию шоколада для ребятишек у Абдуллы.

Старик ставит чайник, а я вынимаю булочки.

— А вот это лишнее, дочка, — решительно отодвигает угощение Абдулла.

— Почему? — уже не скрываю своего удивления я.

— Нам, старикам, сладкое и сдобное вредно. Это вам, молодым, много энергии надо, а для нас сладкое — яд.

Тут же вспоминаю всех своих знакомых пожилых турок, уплетающих сладости за обе щеки, пожимаю плечами и развожу руками.

— Удивил тебя? — смеется старик.

— У вас сахар повышен? — предполагаю я.

— А кто ж его знает? Я соль люблю, — достает он зеленую сливу, с трудом разламывает на две половинки и щедро поливает лимоном и сыпет соль. — Пробуй!

Протягивает мне щедро посоленную и политую лимонным соком сливу.

Не хочу обидеть старика, мысленно готовлюсь к вкусу «вырви глаз», но, о, чудо: кислая слива в такой странной компании освежает и имеет интересный вкус.

— Спасибо, вкусно!

— Приятного аппетита, дочка!

— Вам тут нескучно одному? — решаюсь я задать неудобный вопрос, который меня всегда мучает при виде старика. Есть и еще более неудобные вопросы, но их я оставляю при себе.

— Скучно? — удивляется старик. — С людьми и с их бесконечными разговорами гораздо скучнее.

«Интересный старик», — продолжаю недоумевать я.

— А дети у вас есть?

— А как же! У нормального мужчины должны быть дети. У меня и внуки есть.

— Живут далеко, наверное, — предполагаю я.

— Почему же? В соседней деревне, — отвечает Абдулла.

— А вы к ним не хотите? — ругаю себя за любопытство, но продолжаю сыпать вопросами.

— Я там совершенно не свободный и совсем не нужный, — не моргнув глазом, продолжает мой собеседник.

— Понятно, простите…

— Да что тебе понятно? — сверлит меня глазами Абдулла.

— Вам здесь лучше, конечно! — пытаюсь я загладить собственную неловкость перед Абдуллой и ругаю себя: «И зачем я спрашивала его об этом».

— Конечно! Я здесь абсолютно свободен и нужен себе! — с готовностью отвечает Абдулла

— Как так?

— А вот смотри. Проснулся я утром, открыл глаза. Вставать нужно, завтракать. Мне завтрак никто не принесет — поднимаюсь и иду сам: я сам себе нужен! Продукты закончились. Кто их привезет? Иди, Абдулла, говорю себе, заводи мотор. Собачка хвостом крутит, радуется: проснулся Абдулла. А приеду к детям, невестки вокруг меня бегают, от работы домашней отрываются, когда им за внуками моими и детьми смотреть? А я что, ребенок? Они детям малым нужней.

Сначала я силюсь понять Абдуллу, а потом просто сижу и слушаю.

— Ты видишь в моем саду старую чинару?

— Вижу, похоже, в нее молния ударила? — спрашиваю я.

— Ударила. Она не всегда такой была. Много лет она скрывала мой дом в тени своих раскидистых ветвей от нещадно палящего летом солнца, зимой — хранила от ветров, осенью — от дождей. Птицы прятались в ее густой листве, вили свои гнезда, радовали слух своим пением.

А теперь она просто живет, несмотря на удар молнии, видишь, по бокам новые побеги проросли, в трухлявом стволе сохранились жилы: бежит по ним вода от корней медленно, не торопясь. И чинара продолжает жить, пускай и не так, как раньше, по-другому, радуясь своими небольшим возможностям: дать зеленый проросток, погреться под солнышком, распахнув навстречу ему свежий лист, омыться от пыли теплым дождем, который напоит корни, пошуметь листвой, отдавшись власти ветра. И нам у природы надо учиться ценить пролетающие мгновения, дочка!

Юлия Тимур