Любовь Розенфельд | Шлимазл

Раньше их называли бродягами. Беспаспортных или странников, как они сами себя называли, преследовали, наказывали, заставляли работать. Теперь нет «бродяг», есть бомжи, что означает людей без определённого места жительства. К сожалению, эта аббревиатура уже не нуждается в расшифровке: бомжей так много, явление настолько привычное, что буковки теперь пишут маленькими, строчными.

Изя Кляйнер не был бомжем никогда. Он – инженер, проработал свыше тридцати лет на одном заводе, имеет грамоты, благодарности, награды «за безупречный и долголетний труд».

Когда ему исполнилось 47 лет, внезапно умерла его жена Сара. Это ему показалось, что внезапно, а она болела тихо и незаметно, продолжая выполнять домашнюю работу. И умерла так же тихо, как и жила. Это была милая аккуратная женщина, очень преданная; всю свою любовь и нежность, всю заботу она отдавала мужу Изе, детей у них не было. А муж воспринимал её как нечто само собой разумеющееся, привычное, родное и вечное. Сара не ходила к врачам, если ей было плохо, она ложилась на полчасика на кровать, а потом вставала и впрягалась в привычную работу: стирка без машины, уборка, мытьё окон, магазины, обеды…

Когда её не стало, Изе показалось, что всё рухнуло. К тому времени на заводе, где он трудился, не стало работы. Чудное время настало! Рабочих отпускали «сидеть за свой счёт», найти работу было нереально, иные шли на рынок, тут покупали что-то, а там продавали немного дороже… Изя, как привык за долгие годы, рано утром уходил на завод. А куда ещё? Он ничего не умел больше делать. Иногда администрации удавалось достать какой-нибудь мелкий заказ: мини-косилку для подсобного хозяйства, плуг для приусадебного участка, раскладушку, наконец. Тогда появлялись деньги, которые тут же таяли. В эти счастливые дни зарплаты рабочие устраивали совместные обеды, возлияния, перекуры. Убирать в цехах и подсобных помещениях было некому, появилось много пустых бутылок, но приёмные пункты стеклотары не работали, как и всё остальное.

В доме у Изи стало неуютно, голодно. Закончились Сарочкины запасы круп, макарон, стиральных порошков. А казалось, что этого всего хватит на сто лет. Потом на завод пришли новые хозяева, арендаторы. Они ломали перегородки в цехах, меняли полы, вывозили мусор целыми машинами, вытаскивали из туалетов пустые бутылки. Они обкладывали белой плиточкой подсобные помещения, стелили на пол ковролин в кабинетах, заменяя вспухший и прогнивший паркет.

А Изя, привычно переступая порог завода, ощущал запах металла. Он суетился, помогал новым людям убирать, путался у всех под ногами, он учился мыть и перемывать полы, иногда сидел вместо вахтёра внизу, возле бывшей проходной. Он бросался к телефону, звал к аппарату начальников… С ним расплачивались наличными ежедневно, и это было чем-то новым, необычным. Он тут же шёл в прежнюю заводскую столовую, которая вдруг ожила, появилась толстая повариха, она так вкусно готовила, что Изя всё чаще и чаще вспоминал Сару. Как её не хватало! Он обедал, старался даже отложить «на чёрный день», как всегда делала жена… Но ремонт в бывшем помещении завода закончился, с Изей рассчитались, но сказали, что больше в его услугах не нуждаются, так как на вспомогательные работы они пригласили молодых девушек.

Вышел Изя за ворота. Куда идти, что делать? Побрёл домой, ощущая полную опустошённость и ненужность. А тут встретил соседку, в своё время Сара приглашала её, помочь по хозяйству, если предстояла трудная работа – помыть окна, например, сделать генеральную уборку. Изя как-то обрадовался, встретив её, даже вспомнил имя женщины.

– Оксана Петровна! Здравствуйте! Что же вы не заходите к нам? Не к нам, конечно, а ко мне. Вы знаете, что моя супруга, Сара умерла? Вы куда-то уезжали тогда, да? Заходите, мы же не обижали вас, правда.

При Сарочке Оксане Петровне всегда платили, сколько она скажет, а ещё сажали поесть. Когда эта женщина работала, Сара и Изя были у неё в подсобниках, то тряпку подай, то вынесите воду, то принесите тазик. Работы хватало всем… Сейчас эта женщина продавала возле дома пучки молодой редиски. Каждый крутится, как может, редиску она покупала на рынке, а продавала недалеко от дома немного дороже, чем покупала. Сейчас Изя купил пучок редиски, хотя сам не знал, как сможет её есть, к зубному врачу давно не ходил, всё некогда. Ничего, можно на тёрочке стереть редиску, подсолнечное масло есть немного, на донышке бутылки. А ведь сегодня расплатились. Где найти работу? Заводы закрыты, денег надолго не хватит.

Через два дня Оксана Петровна зашла к Изе, она только руками всплеснула, увидев, во что превратилась чистенькая квартирка Сары. Оксана Петровна немного убрала, пообещала принести чистые простыни. Она и в самом деле несколько раз приходила, варила Изе суп, даже котлеты пожарила. Изя расплатился, а Оксана Петровна стала его уговаривать, чтобы взял её себе в опекуны.

– Я буду у вас жить, да, только ночевать на самом деле, а вам всё сделаю, сварю, постираю. Вас и купать нужно, вы ведь совсем без сил.

Изя колебался, соседи отговаривали его от этого шага.

– Кого вы собрались прописывать?! Это же аферистка конченая!

Но Изя, уставший от бесприютности и одиночества, возражал:

– Ну, зачем мне целых три комнаты?! Сколько мне надо. Пусть живёт, она говорит, что дети её выгоняют. Что это за дети такие…

Так Изя прописал Оксану Петровну в квартире. Немного позднее она привезла из села своих родителей, их прописали теперь уже на площадь дочери (Оксаны Петровны), а Изе «выделили» одну, самую маленькую комнатку. Он стал вроде бы приживалом в своём доме. Если раньше Оксана Петровна на самом деле и варила, и убирала, то теперь она стала кричать на Изю:

– Вы что, инвалид? Почему не работаете?

– Я всю жизнь трудился, но завод закрыли, я не знаю, куда мне идти.

В квартире часто было шумно, Оксана Петровна приглашала гостей, соседи сердились на Изю, говорили, что предупреждали, чтобы не прописывал эту аферистку… Когда в квартире собиралась весёлая и пьяная компания, Изю стали выгонять на улицу, «чтобы не воняло». Потом к Оксане Петровне приехал из деревни огромный детина, брат. В один из таких дней Изю вытащили из его комнатки, Оксана Петровна, указывая на него пальцем, кричала:

– Этот грязный жид ночью лез ко мне в постель!

Изя в ужасе пятился, он и подумать не мог о том, чтобы после чистенькой Сарочки лезть к этой пьяной бабе с вонючими волосатыми подмышками.

– Что вы, Боже милостивый, да я… никогда.

Но огромный детина надвигался на него угрожающе, а Изя пятился. Потом его избили и вышвырнули на улицу, предупредив, чтобы не появлялся.

– Ещё раз увижу – убью, – неслось вдогонку.

Изя спустился по лестнице. На миг приоткрылась дверь соседней квартиры, но тотчас захлопнулась. Изя бродил по улицам, усталый, маленький, обтрёпанный, чем-то похожий на клоуна по имени Карандаш. Он настолько плохо выглядел, что одна женщина подала ему мелочь, когда он присел на лавочку в скверике. Глаз его заплыл синяком, Изя не возвращался домой, где остались его документы, вещи.

Так он уже почти месяц жил на улице. Потом стало холодно, ночевать на лавке невозможно. В поисках тепла Изя ходил по дворам, он нашёл во дворе большого дома какое-то отверстие, откуда шёл тёплый дух, отверстие куда-то вело, там было светло, Изя пробрался в подвал, где проходили трубы отопления и тускло горели под потолком лампочки. Изя прижался к самой толстой трубе и так провёл ночь.

Утром он решил осмотреть подвал, увидел какие-то ниши, где лежало тряпьё, матрасы, старое кресло. Изя понял, что место обжито… Вскоре он увидел людей.

– А дед! Смотрите, кто к нам пришёл! Ты чей? Ничей! Да, не бойся! Давай к нам. Изе выдали матрас, набитый опилками, покормили, а вечером послали просить милостыню.

– Ты старый, притом, еврей, тебе подадут, тебя пожалеют. А кто нас пожалеет?

Изю выпроводили из подвала, лил холодный осенний дождь, ему подавали немного, хотя вид у него был обтрёпанный, дождь смешался со слезами, Изя замёрз, вернулся в подвал к новым соседям, но его опять отправили просить.

– Куда столько денег, добери ещё немного. Нам же надо купить поесть и бутылочку. Давай, давай! Ты что, забыл, кто не работает, тот не ест!

Изя выбрался через пролом, присел на лавку, вспомнил Сару, дом, работу, которую он любил, и заплакал… Шапка лежала у его ног, люди бросали туда монетки. Когда он возвратился в подвал, бомжи пересчитали деньги и послали Изю за водкой. Почти все магазины были закрыты, в центре он нашёл какой-то ларёк, бутылку купил, устал страшно. Но зато его впустили в тепло, налили водки в гранёный стаканчик, дали выпить. Изя раскашлялся с непривычки, ему дали закусить пирожками с горохом, он заснул в тепле и, как ему показалось, в полной сытости. «И так можно жить…»

Самое страшное начиналось в праздники. Его компаньонам казалось, что он мало приносит денег, его били, оторвали рукав пальто, чтобы видна была торчащая из него вата. «Терпи, будут жалеть». Изя бродил, однажды в аптечном ларьке в подземном переходе он встретил знакомую женщину, она разменяла ему мелочь на бумажные деньги, а Изя решился попросить у неё средство от зуда. Женщина завела его в крохотную подсобку, Изя снял рубаху, оказалось, что он давно завшивлен, насекомые были везде. Женщина обрызгала его чем-то и велела придти на следующий день, чтобы повторить процедуру. Изя рассказал о себе, эта женщина рассказала об Изе мне, а я решила помочь старику (определить, сколько ему лет было невозможно) репатриироваться в Израиль.

Но в аптечный ларёк Изя не пришёл. Расспросила я женщину из этого киоска, где приблизительно подвал – обиталище Изи.

– Пошли вместе! – просила я.

– Нет, ты что, я боюсь, ни за что туда не полезу.

Пошла одна. Побродила по дворам описанного района, нашла пролом, проникла в подвал. Глаза постепенно привыкли к полумраку. Разбегались одичавшие кошки, остро воняло мочой. Пошла по одному из рукавов подвала, нашла нишу, где лежали бомжи. Спросила, не тут ли ночует Изя. Подтвердили, что да, такой есть, скоро явится.

– Вы его заберёте? Не годится старику жить в таких условиях, – сказал один из них.

И тут показался маленький человечек в длинном грязном пальто без пуговиц с оборванным рукавом, в бесформенной кепке с огромным синяком под глазом…

А потом Изе показалось, что он попал в рай. Молодые верующие люди поместили его в каморку вахтёра при гостинице, его обмыли, сожгли старую одежду, принесли всё новое, чистое. Он преобразился. Новые опекуны не стали судиться с семейством, занявшим Изино жильё, сказали просто, что Бог воздаст им по заслугам… Но только с помощью милиции Изе удалось забрать свой паспорт из квартиры. Пока шло оформление заграничного паспорта, Изя ни в чём не нуждался. Он совсем преобразился, помолодел.

Как-то вечером чистый, приодетый Изя зашёл в тот самый аптечный ларёк, его знакомая, дежурный фармацевт, не сразу узнала Кляйнера. Даже прослезилась:

– Ну, просто жених, и ведь совсем не старый!

Через некоторое время Изя улетел в Израиль. Он знал, что ему дадут уголок в больнице, где он будет работать, помогать больным, лежачим, беспомощным людям. С мечтой о тепле и с надеждой летел он в Израиль.

Спустя несколько месяцев в израильской газете поведали об очередном теракте: «Взлетел на воздух автомобиль, начинённый взрывчаткой и припаркованный у выхода из кафе. Взрыв прозвучал спонтанно, в этот момент кафе ещё было закрыто. Пострадал случайный прохожий, недавний репатриант из СНГ, 49-летний Израиль Кряйнер. В состоянии средней тяжести он доставлен в ближайшую больницу».

Когда Изю вносили в санитарную машину, он ничего не помнил. Потом сквозь обрывки сознания, как сквозь туман он увидел женщину – это была его мама, а может быть, Сара. Она сказала, махнув рукой в его сторону: «Шлимазл!» В этот миг ледяной комок в сердце стал как будто таять – это через капельницу постепенно возвращалась к нему жизнь.

*шлимазл – невезучий, несчастный, неудачник.

Любовь Розенфельд

Фотоиллюстрация Yackov Yacki Sechenko