Сергей ЗАМОЗ | Кувшин и путник

КУВШИН И ПУТНИК

В гостиной кувшин оказался случайно. Прежний хозяин любил угощать из него виноградным суслом почётных гостей — настолько превосходно обозначал сосуд ароматы муската. Но со временем его стали держать на кухне или во дворе, чтобы угостить вином менее значимых визитёров. Безжалостное время коснулось керамических стен, покрыв их паутиной трещин. Изогнутую ручку уродовал скол, а пузатое туловище обезображивали въевшиеся винные пятна. Новые хозяева будто стеснялись его невзрачности и кособокости, но почему-то не выкидывали. То ли не позволяла скупость, то ли он действительно был удобен в использовании, но верой и правдой старый сосуд прослужил три десятка лет отцу и перешёл к наследнику-сыну.

Среди новой, посуды он выглядел до обидного несуразно. Часто жена молодого хозяина грозилась запрятать его подальше от глаз в тёмный чулан, где хранились ненужные вещи.

— Убери это позорище или выброси, — раздражённо напоминала мужу. — Не место ему на светлой кухне.

Но робкий супруг всё же не решался расстаться с подарком отца и вечно прятал от благоверной.

Теперь же стоял сосуд на столе, стесняясь своего вида. С полок стеклянного шкафа на него надменно глядел хрустальный сервиз и торжественно переливался резными гранями.

— Эх, — стыдливо вздохнул кувшин. — Моих трещин ничем не скрыть.

На что сервиз брезгливо поморщился.

— Фу, — выдохнул он. — Какое жуткое амбре от тебя! Абсолютная наглость находится в обществе благородной посуды! Твои место — кухня и погреб!

Кувшин хотел возразить едкой колкости, но ему стало так обидно, что он заплакал.

— Ты настолько пропитан этим суррогатом, что и плачешь им, — зло рассмеялся сервиз.

Действительно, на округлых боках кувшина выступили винные капли и потекли по глиняным стенкам.

— Я стал никому не нужен, — обречённо вздохнул он. — Молодой хозяин плохо моет меня, и я дурно пахну, а жена его и вовсе ненавидит. Думаю, мне лучше уйти.

Он подобрался к краю столешницы и попытался спуститься, но в комнату вошли хозяйка с мужем.

— Какое дело отвлекло тебя, что оставил это барахло здесь?! — возмутилась она. — «Папин подарок! Память о папе!» Снеси-ка эту память на свалку! Грошовая безделица, пришла твоя пора!

Слабовольный муж повиновался прихотям жены. Он снял сосуд со стола и понёс его на лужок за домом. Мужчина сошёл с обочины дороги, ступил на сочную траву, размахнулся и… Остановился.

— Прости, — опустил руку с кувшином. — Не могу я ослушаться жену. Авось всё сладится и тебя подберёт добрый человек. Как видишь, хозяин из меня аховый.

Он оставил кувшин у луговой кромки и ушёл домой.

Одиноко и растерянно простоял сосуд остаток утра в траве, гадая, что же делать дальше. От него всё так же разило ссохшимися винными дрожжами. Дурной дух шёл по лугу, и на него слетелись мухи.

— Как вкусно пахнет, — потёрла лапки самая жирная из них. — Не устроить ли пирушку, пока не выветрилось лакомство?

Насекомые облепили бока сосуда, самые пронырливые забрались вовнутрь. Напрасно возмущался кувшин непрошеным едокам, их стало так много, что даже сильный ветер не смог отогнать, как ни старался. И неизвестно, сколько продолжалась бы вакханалия, но пошёл дождь и разогнал опьяневших мух.

— Ни стыда, ни совести, — поливало их дождём облако. — Облепили, дармоеды.

— Дай-ка, я тебя отмою, — обратилось к кувшину, заполнив дождевой водой до краёв. — Чистым ты быстрее кому-нибудь глянешься…

После дождя вышло солнце. Оно согрело глиняные стенки сосуда, и дождевая вода в нём стала тёплой.

— Как приятно ощущать себя чистым, — обрадовался он. — Так хорошо мне давно не было. Замечательно…

Тут на обод его горлышка с пёстрого цветка упала невзрачная гусеница и чуть было не скатилась в воду, но всё же удержалась.

— Хух, — грустно вздохнула она, балансируя на краю. — Совсем жизнь опостылела. Все считают меня мерзкой. Утонуть, что ли? Может хоть кто-то пожалеет?

Но кувшин плеснул каплей дождевой воды на гостью, и та превратилась в красавицу-бабочку.

— Я преобразилась, — удивилась она, расправив крылья. — Теперь никто не назовёт меня гадкой? Пришла пора радоваться жизни!

Насекомое улыбнулось солнцу и улетело, так и не поняв, кем свершилось чудо. А кувшин удивился произошедшему:

— Я всего лишь хотел обнадёжить её и сделать красивой, — признался он.

Но тут же замолчал, потому что почувствовал, что к нему кто-то подходит. Это был бродяга, который скитался в поисках пропитания из города в город и жил тем, что подадут сердобольные граждане. Может, он прошёл бы дальше, не заметив кувшина, но дождевая вода в нём отразила блики солнца, и путник зажмурился.

— Вот тебе, на! — удивился он находке. — Целый, ещё годный кувшин. Чего только люди не выкидывают! Возьму-ка его себе. Сгодится. Наверняка получится продать. Хоть на четвертинку хлеба.

Бродяга слил в траву воду и упрятал кувшин в пыльную дорожную котомку.

— Ты бы мог умыться дождевой водой, — посетовал сосуд, но побирушка его не услышал. Он пустился дальше в путь, насвистывая весёлую мелодию.

Сразу же по прибытии в город бродяга направился на местный рынок.

— Тут водятся деньги, — прищурил хитро он глаза, подходя к базарным воротам. — Здесь я и продам находку.

Он вынул сосуд из дорожной сумки и протёр его краем рукава.

— Кому кувшин, — ходил он вдоль рядов, предлагая товар. — Продам за полцены!

Но никто так и не решился на покупку.

— Мало ли где ты его нашёл, — морщились покупатели. — Кто знает, что ты им черпал?

— Я вымыт дождём, — задыхался от обиды кувшин. — Я умею оттенять ароматы!

Но в общем шуме его никто не слышал. А бродяга до предела снизил цену.

— Хоть на краюху хлеба, — жалобно вымаливал он, на что сердобольная старушка кинула в кувшин медяк.

— Господь подарит больше! — улыбнулась женщина.

— Спаси вас Бог, — поблагодарил её бродяга.

Его обрадовал звон монеты, отчего решил пройти вдоль рядов, сменив настойчивое «купи» на привычное «подай»:

— Подайте на пропитание! — жалобно вымаливал он, останавливаясь у каждого лотка.

И люди подавали, кто сколько мог. Когда же мелочи в кувшине скопилось ощутимо, решил скиталец перекусить. Он зашёл в забегаловку на рынке и, озираясь по сторонам, чтоб никто не увидел, запустил в горловину сосуда руку.

— Как бы пересчитать заработок, — подумал он, доставая грошик.

Но незадачливо обомлел. В его грязной ладони блестел золотой.

— Чья-то добрая душа расщедрилась, — удивился побирушка. — Или по ошибке бросили?

Бродяга вновь опустил руку в горловину и опять извлёк золотой, за ним второй и третий.

— Что за бесовщина, — испуганно спрятал денежки в карман. — А кувшин-то, видать, не простой…

— Я хотел сделать лучше то, что во мне, — смутился кувшин. — Не думал, что монеты покроются золотом.

Но бродяга уже грезил о богатой жизни, потому и не услышал откровений глиняной посуды. На радостях заказал он себе копчёный бекон и бутылку кагора.

— Пора привыкать к сытой жизни, — жадно потёр ладони.

Но стоило ему приложиться к вину, как за первой бутылкой последовала вторая, а за ней третья. Что поделать: рождённый голодным — не насытится, вечно жаждущий — не напьётся, недалёкий и глупый — не поумнеет! Так и заснул опьяневший бродяга на засаленном столе. И пока снилось ему, будто живёт беспечно, в достатке, местный воришка потрошил его карманы и даже прихватил с собой кувшин, потому что тоже захотел дармового золота. Ведь хмельной бродяга не удержался и рассказал ему о чудесном сосуде. Правда, кувшин не долго оставался при воришке. Сколько ни пробовал преступник золотить монеты, у него ничего не получалось. Кувшин и не думал творить чудеса!

— Ты доставляешь горе людям, — возмущался сосуд каждой брошенной монете.

— Ворованное не приносит счастья! Я не стану радовать тебя, — превращал он деньги в ржавые гроши.

Да не слышал этого воришка, он пришёл в неистовство и занёс руку, чтоб расколоть сосуд, но остановился.

— А что, если в этой посудине сидит бес, и я разгневаю его, лишив жилища?! — неуверенно произнёс он. — Избавлюсь-ка лучше от этой коварной вещицы. Выкину в тележку городского уборщика. Пусть отвезёт его на свалку.

И отделался от сосуда сразу же, как повстречал угрюмого мусорщика.

Обидно стало кувшину оттого, что с иной дрянью в телеге вёз его уборщик.

— Бесславный конец, — грустно вздохнул сосуд, когда колесо повозки нырнуло в ухаб, и выбило его прямо в можжевеловый куст.

— Неужели цел, — удивился кувшин, когда невредимым опустился на ветки. — А что толку, когда никому не нужен, и нет пользы от меня? Ох, как же удручает бесполезность! Лучше бы я разбился…

В это же время подул тёплый ветер и качнул сосуд.

— Не рано ли ты отчаялся, старый друг? — пристыдил он. — Даже я не знаю, что встречу на своём пути, но всё же дую. Этот день был долгим для тебя, но он окончен. Пусть хмурь твою проглотит ночь, а рассвет подарит долгожданную встречу.

И действительно, кувшин не заметил, что солнце давно зашло за горизонт, ночь рассеяла по небу звёзды, а светлячок в траве зажёг лучистый фонарик и выводит смычком колыбельную мелодию.

— Спи, спи, — убаюкивал ветер товарища. — Пусть тебе приснится твоё рождение — самая беззаботная пора.

Кувшин молча слушал, что шепчет ветер, и становилось спокойно ему от дружеских слов. В полузабытьи вспомнил он время, когда еще не был сосудом и не ведал, кем станет.

Тогда в карьере с отвесной стены сорвался кусок глины. Он упал на землю и скатился по крутому склону, остановившись в высокой траве. Всё казалось ему трепетным и таинственным в новом мире: от ласкового солнца до разноголосого птичьего щебета. Вечер и ночь провёл он в зарослях бурьяна, наслаждаясь стрекотом сверчков, неровным полётом ночных бабочек и ярким сиянием звёзд.

— Как же красив мир, — подумал он тогда. — Много краше, чем подземная тьма! Вот бы пуститься по свету и познать его многообразие.

И не заметил кусок глиняной породы, как заснул. И приснился ему глиняный старец. Время изрядно поколдовало над ним. Сгорбленный, в глубоких морщинах, плёлся он, не спеша, по пустынным трактам. И ни один из прохожих не взялся бы сказать, что движет седовласым путником. Но он топтал пыльные дороги с особой целью: разглядеть великую тайну, как в капле утренней росы зарождается жизнь.

Уставший от изнурительного странствия путник засыпал под открытым небом в гуще травы, чтобы, проснувшись от утренней прохлады, увидеть тайное чудо: солнечные лучи озаряют светом надежды каждую крупицу, отчего росинки наполнялись счастьем и радостью. Их было так много, что казалось, ими можно напоить всех — любое, потерявшее надежду и веру существо на земле, а если умыться ею, то прогнать хмурь и исцелиться от отчаяния. И тогда подумалось куску глины, что сон этот вещий, что встретятся они со стариком, и что увидят оба, как зреет роса. Именно эти воспоминания почему-то привиделись кувшину, и стало ему ещё печальнее.

— Жизнь прожита зря, — вздохнул он. — Я никому не принёс счастья, так и не увидел, как зреет роса!

Чему опять возмутился ветер:

— Не отчаивайся! Новый день дарит новые надежды, новый рассвет — новую росу. Пора мне разгонять ночные тучи, вот-вот наступит утро! Сдаётся мне, за тобой пришли. До встречи!

И улетел бойкий юноша-ветер разгонять над горизонтом ночные тучи, расчищать дорогу солнцу.

А к можжевеловому кусту подошёл человек. Рассветные тени уже слабо скрывали его желтое, в глубоких морщинах, лицо. Розовый утренний свет скользнул по ветхому рубищу и поплыл по узким ладоням, когда мужчина наклонился над кувшином. И увидел тогда полый сосуд, что не просто старец подошёл к нему, а тот загадочный глиняный человек из давнего сна склонился над ним.

— Какая удача, — улыбнулся подошедший. — Как же долго я искал тебя! Именно ты снился мне последние тридцать лет. Теперь мы сможем многих угостить росой!

Он поднял кувшин и направился по душистой траве туда, где зрели, переливаясь солнечным светом, росинки, в луговую гущу.

— Я знаю, — гладил старик бока кувшина. — Только тебе дано хранить росистые мечты. Только у тебя есть способность сделать этот напиток чище, без примесей.

— Как мог, приносил пользу и хотел сделать мир лучше, — виновато оправдывался сосуд. — Но разве каждому угодишь, когда у всех своё счастье и ищут его не там? Кто ж доверится винному кувшину, когда он пропах дрожжами?

— Знаю, — успокаивал его старец. — Ты попадал не в те руки. Теперь у нас много дел впереди. Пора собирать росу…

И наполнив кувшин ею до краёв, он пустился в путь.

Он шёл… Человек просто шёл по пыльной дороге, не думая, зачем и куда идёт! Босые ступни его который век топтали пыльные тракты. Солнце озаряло счастливое лицо его. В руках он нёс глиняный кувшин, полный первой росы. И в этом была особая радость и для человека, и для кувшина — дарить надежду. И не видели они оба особенного чуда в том, что росинок хватает страждущим, и для всех находилось свое счастье — сокровенное и желанное, что умещалось в капле утренней росы.

Сергей Замоз