Наталья Стефани | Ричард III. Несение креста

В октябре 2017 года в Театре имени Евгения Вахтангова в Москве грузинский режиссёр Автандил Варсимашвили в очередной раз поставил «Ричарда III» Шекспира.

Из исторических хроник драматурга эта самая востребованная, к ней обращались, обращаются и будут обращаться ещё множество раз. Вот и на прославленной вахтанговской сцене это уже второй спектакль и многие ещё очень хорошо помнят образ, созданный Михаилом Александровичем Ульяновым. И тем значительнее, что новый спектакль получился. Получился не случайно, ибо режиссёр сделал ставку на театр самого Шекспира и решил следовать стилю его игры.

Однако прежде, чем погаснет свет и раскроется занавес, давайте поразмышляем над тем, как создаются великие мистификации.

Ты то, что о тебе напишут

Вам никогда не приходило в голову, что рыцарский меч по своей форме напоминает крест?

Судьба Ричарда III, последнего английского короля из дома Йорков династии Плантагенетов, погибшего в битве при Босворте, лучшее этому свидетельство.

Более пяти веков Ричард Глостер несёт на себе крест морального и физического урода, тирана и убийцы. Да, эта ужасная легенда вывела Ричарда III на авансцену истории. А благодаря Шекспиру его имя будет звучать вечно. Но согласился бы король с таким, можно сказать навязанным потомкам, прочтением своего образа или предпочёл забвение – большой вопрос. Память человеческая коротка, капризна и нелогична. А память историческая ещё и несвободна и изобретательна, в угоду идеологии и личных предпочтений новых вершителей судеб и повелителей дум.

И как тут не вспомнить «красного графа» Алексея Толстого, признавшегося однажды в сердцах:

«Я – циник, мне на все наплевать! Я – простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Черт с ним, я и их напишу! Но только это не так легко, как можно подумать. Нужно склеивать столько различных нюансов! Я написал «Петра Первого», а он попал в западню. Пока я писал его, «отец народов» пересмотрел историю России. Петр Великий стал без моего ведома «пролетарским царем» и прототипом нашего Иосифа!Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится, действительно, быть акробатом».

Мы не будем проводить параллели между Алексеем Толстым и Уильямом Шекспиром, и подозревать последнего в том, что он тоже хотел хорошо жить, и поэтому, в угоду Елизавете I, гениально вылепил из политического противника её деда отвратительного монстра. Тем более, что монстра написали пером и кистью ещё до его рождения. Логичнее предположить, что Шекспир просто не смог остаться равнодушным, имея в активе яркий и колоритный образ умного злодея, явленый миру стараниями его предшественников.

А вот о предшественниках поговорить стоит.

Ибо, если Сталин пересматривал историю в поисках прототипов, дабы провести параллели и оправдать свои злодеяния великими целями (настолько «великими», что сегодня сами злодеяния переживают реабилитацию, а портреты тирана вновь поднимаются на знамёна), то Генриху VII Тюдору – внуку бастарда, узурпировавшему власть, важно было в первую очередь оправдать сам захват трона. И здесь за отсутствием правовых аргументов можно было рассчитывать только на аргументы моральные, сочинением, которых и занялись хронисты его времени. Именно они, кто за страх, а кто и совесть, стали изображать убитого в битве монарха исчадием ада, сатанинским отродьем. Правление же Ричарда III оказалось слишком коротким, чтобы обзавестись придворными писателями. И поэтому, увы, английские хроники никакого противовеса тюдоровским «свидетельствам» не получили.

Однако более сильный удар по репутации короля был нанесён ему Томасом Мором, тем самым, который поведал миру, что Ричард «неприятный лицом» был «мал ростом, дурно сложен, с горбом на спине и левым плечом намного выше правого». В дополнение к прочим уродствам писатель-гуманист наделил короля сухой рукой.

Морализируя на тему природы человека, Мор, считавший историю всего лишь вспомогательным инструментом для популяризации своих идей, не сильно заморачиваясь, избрал Ричарда в качестве отрицательного примера (благо стараниями предшественников в иллюстративном материале у него недостатка не было) и представил короля зримым воплощением абсолютного зла, нимало не заботясь ни об исторической истине, ни об элементарной справедливости по отношению к покойному – благая цель оправдывала в его глазах столь незначительные издержки.

Был ли Ричард таким, каким изобразил его Мор, а вслед за ним и Шекспир, сегодня уже спорить бесполезно, мощный талант драматурга способствовал тому, чтобы зыбкие построения придворных историков Генриха VII Тюдора превратились в общепризнанные факты.

И всё-таки нужно помнить, что история наука не восклицательная, а вопросительная. И хотя желающих восклицать в описании Ричарда III большинство, задающие вопросы тоже всё-таки встречались.

Первым задался вопросами еще в середине XVII века сэр Джордж Бак, потомок одного из сторонников короля, который завершил исторический рассказ о жизни Ричарда III в 1619 году. В своей книге, впервые опубликованной, спустя почти 30 лет, в 1646 году Бак яростно атаковал «невероятные обвинения и злобные скандалы», которыми изобиловали писания тюдоровских историков, включая предполагаемое уродство Ричарда и совершённые им убийства.

В начале ХХ века в защиту короля выступил сэр Клементс Р.Маркхэм, английский географ, исследователь и писатель в своей работе «Ричард III: его жизнь и характер».

Но самым значительным из защитников Ричарда был Хорас Уолпол. В «Исторических сомнениях относительно жизни и правления короля Ричарда Третьего», изданных в 1768 году Уолпол оспаривал все предполагаемые убийства и утверждал, что Ричард, возможно, был добросовестным монархом. Он также утверждал, что уродство Ричарда, вероятно, сводилось к незначительному искажению формы плеч.

К сожалению, защитники короля, пытавшиеся обелить его память, не всегда могли представить доказательства своих доводов.

Например, Бак утверждал, что видел письмо, написанное Елизаветой Йоркской, согласно которому она добровольно стремилась выйти замуж за родного дядю. Однако, предполагаемое письмо Елизаветы так и не было найдено. Вместо этого, документы, которые позже были обнаружены в португальских королевских архивах, показывают, что после смерти королевы Анны послы Ричарда были отправлены в Португалию, чтобы договориться о двойном браке между Ричардом и Жуаной Португальской, сестрой португальского короля Жуана II Совершенного, а также между Елизаветой Йоркской и двоюродным братом Жуана II, герцогом Мануэлом, впоследствии ставшем королём Португалии. И, если неслучившийся брак между Ричардом и Жуаной объяснить можно решительным отказом (не только Ричарду III) португальской принцессы, впоследствии ушедшей в монастырь, то, где письмо, на которое ссылается Бак, неизвестно. Было ли оно уничтожено его оппонентами или же никогда не существовало, вопрос остаётся открытым.

Также защитники Ричарда не всегда были последовательны в своих утверждениях.

И здесь мы вынуждены вновь упомянуть Хораса Уолпола, который, возможно, под влиянием творившегося на его глазах революционного террора, следствия Французской революции, в 1793 году отказался от своих прежних взглядов, заявив, что теперь он считает, что Ричард мог совершить преступления, в которых был обвинён.

Кроме этого, пытаясь бороться с многовековой традицией, обросшей массой кровавых подробностей, защитники Ричарда III часто впадали в излишнюю горячность и эмоциональность, вследствие чего в сознании достаточно большой аудитории появился не менее ходульный и недостоверный образ этакого ангела во плоти, что, конечно, тоже является явным преувеличением.

Всё это не только обеспечило защитникам Ричарда презрительное прозвище ревизионистов, но и поставило под вопрос состоятельность их версии.

И всё-таки борьба за честное имя Ричарда III продолжается.

Наверное, мало кто знает, что в 1985 году в Лондоне прошёл судебный процесс по делу Ричарда III. Идея провести посмертный суд над королём принадлежала одной из британских телекомпаний. Несмотря на то, что подсудимый не мог предстать перед земным судом, ибо прошло ровно 500 лет, как он предстал перед судом небесным, в остальных отношениях судебная процедура была проведена по всем правилам. Процесс вёл настоящий судья, беспристрастно предоставляя слово, как стороне обвинения, так и стороне защиты. В качестве свидетелей были заслушаны разного рода эксперты, вердикт оглашён старшиной присяжных. Чтобы гарантировать непредвзятость последних, тележурналисты пошли на хитрость. Они разослали огромному количеству случайных адресатов письма с предложением участвовать в телевизионной программе, не объясняя, в какой именно. К приглашению был приложен вопросник, который следовало заполнить, и где среди множества других были вопросы и о Ричарде III. После серьёзного отбора, в состав присяжных были приглашены лишь те, чьи ответы свидетельствовали об абсолютном отсутствии у них каких-либо предварительных знаний по существу вопроса. Из всех преступлений, совершенных Ричардом III (или приписанных ему) было выбрано одно – самое знаменитое – а именно, убийство двух маленьких принцев, его племянников, сыновей Эдуарда IV. В результате вердикт независимого, свободного от исторических и литературных стереотипов, жюри присяжных гласил: «причастность Ричарда III к исчезновению племянников – 12-летнего Эдуарда V и его младшего брата 10-летнего Ричарда Йоркского судом не доказана». По результатам процесса король был полностью оправдан.

Однако крест на то и крест, чтобы его нести, тем более, что авторитет Шекспира, оказался значительно выше здравого смысла, настолько выше, что брать под сомнение его версию считается чуть ли не кощунством. Стоит только вспомнить дружный хор критиков, комментирующих спектакль Юрия Бутусова.

Критики нам расскажут

У режиссёров и актёров есть что-то вроде шутки «мы спектакль сделали, а теперь критики нам расскажут, про что он». Так вот «Ричард III» Юрия Бутусова, поставленный в «Сатириконе» в 2004 году критикам не очень понравился. И главное, им не понравился сам Ричард III (Аркадий Райкин) отсутствием объёма и масштаба.

«В Ричарде Райкина нет ни манфредовского величия, ни сатанинского оскала. Он не обладает космическим холодом и не обжигает адским пламенем, не ужасает и не завораживает». «Он не жуток, а смешон. Не инфернален, а скорее инфантилен».(Марина Давыдова. «Исчадие детского сада»)

И не то, чтобы Юрий Николаевич предпринял попытку Ричарда оправдать, финал спектакля говорит скорее об обратном, ибо Бутусов вообще убирает из пьесы Ричмонда, выбирая в качестве палачей короля невинно убиенных младенцев. Но он поменял градус накала, заменил трагедию трагифарсом.

Для Бутусова с его приверженностью к экзистенциализму и эстетике театра абсурда это нормально и правильно, для критиков –невозможно.

Бутусов стремится включить зрителя в спектакль, пробудить в нём желание более активно воспринимать сценическое действие, критики сокрушаются отношением режиссёра к злу.

«Герметичный мир, выстроенный Юрием Бутусовым, абсолютно замкнут для проблематики Шекспира с его исследованием природы зла, сатанинской гордыни, с его темами предательства и раскаяния, воздаяния и милосердия. Когда к шекспировскому Ричарду накануне боя приходят духи умерщвлённых им людей с ритуальным повторением: раскайся и умри!» – ему остаётся только выронить меч и погибнуть. Когда Ричарду в «Сатириконе» накануне боя снится партсобрание с рукоплесканиями и речами, можно умереть разве что от скуки и омерзения. Любопытно размышлять, почему наш век перестал интересоваться демонической природой зла, не верит в адских духов, а если и допускает существование бесов, то самых мелких. Злой клоун в бумажной короне – нашего времени случай».(Ольга Егошина. «Злой клоун»)

Однако заявляя, что Ричард Райкина–Бутусова «не ужасает и не завораживает» критики всё-таки видят ужас спектакля, правда, в другом.

«В финале Ричарда жалко. Это не страх и сострадание, как бывает в трагедиях, а какая-то совсем обыкновенная жалость. Неловко сказать, но горбун, вероятно, стал таким злобным потому, что в детстве его не любила мама. Не то чтобы спектакль об этом, но такая мысль не чужда Юрию Бутусову». «Вместе с Бутусовым Райкин рассказывает в «Ричарде III» историю о человеке, отравленным нелюбовью. Его не любила мать, его не любили братья. Перед последнем боем Ричарду снится сон. Он, жалкий фарсовый горбун, взбирается на огромный стул и под наблюдением всех своих жертв, колышущихся, как тени, читает стишок. Маленький обиженный ребёнок читает монолог из другой хроники Шекспира – «Генриха VI» о том, что его никто не любит. Именно в этом заключён весь трагифарсовый пафос Бутусова. В бумажном театре, среди бумажных фигурок, в колыхании страшных теней из детских снов, пробуждается уродец, который из детской обиды и мести затевает весь свой кровавый балаган».(Алёна Карась «Ричарда обидели»)

Почему я вспомнила этот старый спектакль Юрия Николаевича? Да потому что спектакль Автандила Варсимашвили мне его очень сильно напомнил.

Нет-нет, не прямыми заимствованиями и, уж тем более, не режиссёрской концепцией. Бутусову, как всегда, важно разрушить у зрителя стандартный, шаблонный способ мышления, через алогичность и парадокс, на фоне разыгрывающейся истории, заставить его осознать мелочность и бессмысленность собственных интриг и разговоров, и даже привести к переосмыслению своей жизни. Для Варсимашвили важнее показать зрителю подлинный театр Шекспира, в котором нет психологического оправдания действия.

Бутусов для своего разговора со зрителем выбирает фарс, Варсимашвили – патетику.

И всё-таки спектакли созвучны, созвучны своей особенной театральностью, в атмосфере которой более образно рисуются другие персонажи трагедии Шекспира. Персонажи, которые у меня не вызывают сочувствия. На протяжении веков историю, рассказанную Шекспиром читают, как «пособие по захвату трона», для меня она в большей степени о «массовке», о «лицедеях, способных мгновенно сбрасывать с лица одну маску и тут же надевать другую». Не в театре, увы. В жизни! Абсурдность трагедии Шекспира в том, что демоническую природу зла на протяжении пяти веков исследуют на фоне отсутствия каких-либо намёков на природу добра, сколько бы мы не пытались найти в окружении короля Ричарда людей с чистой совестью и добрым сердцем, всё тщетно. Их нет. Зависть, неблагодарность, предательство и алчность, пожирающие изнутри героев Шекспира, превращаются в самых преданных союзников будущего короля. Собственно, эти человеческие пороки и есть те ступени, по которым Ричард Глостер восходит на трон. Изменилось ли что-нибудь за пять столетий? Нет.

«Ричард III»Автандила Варсимашвили

Зависть, неблагодарность, предательство и алчность по-прежнему правят миром. Они настолько отвратительны в своих личинах ложной порядочности, святости, морали, справедливости, что становится страшно. Я вглядываюсь в лица персонажей и вижу другие – из нашей настоящей, сегодняшней жизни.

И поэтому неудивительно, что когда в финале спектакля кардинал Борчер, архиепископ Кентерберийский (Анатолий Меньщиков) именем Господа отпускает грехи убийце Тиррелу (отличная работа Павла Юдина), перед моими глазами, незримо для остальных, опускается занавес, на котором отчётливо проступает полотно Иеронима Босха «Несение креста».

Спектакль Автандила Варсимашвили уникален, потому что соткан из противоречий и этими противоречиями крепко держит, как зло соблазна трепещущую душу.

Отказавшись от психологического театра, режиссёр рассказывает историю Шекспира в лучших традициях пафосной эстетики. Драматизация и эмоциональная возвышенность – главная тема спектакля, но когда из кокона режиссёрской патетики неожиданно прорывается собственный актёрский психологизм – это не разрушает доминирующую атмосферу, а ещё глубже погружает зрителя в его собственные переживания.

Ещё одно противоречие –масштабность замысла (сыграть настоящую трагедию) помноженная на патетику повествования и… ограниченность пространства Новой сцены. Всё время спектакля вас не покидает ощущение, что героям тесно. Но так им действительно должно быть тесно! Иначе к чему все эти смерти? Идёт жестокая борьба за власть!

Тем более, что художественный аскетизм сценического пространства компенсируется не только световым решением, но и в определённый момент «кровавым дизайном» леди Анны, которая никак не может определиться, куда пристроить голову лорда Хестингса (Сергей Пинегин), а Ричард, как послушный паж, старается ей угодить.

По яркости описания человеческого цинизма – эта сцена, гениально разыгранная Ксенией Кубасовой (леди Анна) и Максимом Севриновским (Ричард III) равняется завораживающей простоте сцены любви – расчёсывание Ричардом волос леди Анны (Ксения Кубасова/Полина Чернышова). И опять мы цепляемся за противоречие: так он, что на самом деле её любит? Неужели этому абсолютному воплощению зла Создателем дана любовь? А если не Создателем, то кем? За что? Зачем?

Пытаясь разрешить эту загадку, подходим к главному противоречию – личность Ричарда. Шекспир наделил его множеством выдающихся способностей и отрицательных качеств. Король решителен и смел, умён и красноречив, проницателен и дальновиден, но при этом лжив и вероломен, циничен и жесток и совершенно лишён совести.

Максим Севриновский это воплощает настолько гениально, что невольно ловишь себя на мысли: «Да он ли это?!». Влюблённый Ромео («Минетти»/РимасТуминас)… Доверчивый Абрам («Наш класс»/Наталья Ковалёва)…Обыкновенный парень, не герой, один из многих, Сергеев («Сергеев и городок»/Светлана Землякова). Но самое главное, сам Максим Севриновский ещё по-детски трогательный и открытый человек с внимательными глазами, смотрящими тебе прямо в душу.

Смотришь и понимаешь, что это действительно он – Максим Севриновский 3 часа не играет «Я» в предлагаемых обстоятельствах, а именно воплощает образ другого человека – английского короля Ричарда III. Сложный образ, соединяющий в себе две грани одной личности –жестокого глумящегося чудовища: «–Зверь самый лютый жалости не чужд. –Я, леди, чужд. Так значит я не зверь» и страдающего, больного, абсолютно одинокого человека: «Меня никто не любит». Всех, кого он любит сам, он убивает, потому что понимает – не убив, он не достигнет своей цели, не сможет идти дальше. Он плачет и торжествует. Что может быть страшнее?

Параллельно актёр воплощает и пластический образ, в который сразу же заложены и жест, и сформованное соотношение частей тела –психологический жест и определенный, уже «не мой» ритм и даже начатки стиля – потому что этот «он» всё-таки не простой человек, а король.

Всё, как у Михаила Чехова.

Да, есть у меня убеждение или, может быть, пунктик, что Ричарда III нужно играть на противоречии личных качеств персонажа и актёра. Лживость, вероломство, цинизм, жестокость и отсутствие совести должен играть человек ещё неотравленный смертельно тщеславием и амбициями.

Именно таким мне и показался Максим Севриновский, когда однажды я обернулась и увидела его не на сцене в образе, а рядом, очень близко, когда можно моментально впитать в себя чужую человеческую суть. Увидела самим собой среди других таких же настоящих, без грима и жеста. И то, что я увидела пронзило меня в самое сердце – глубокая печаль и невероятная доброта. Только спустя месяц, несмотря на приглашение, после той случайной встречи, я пришла на спектакль и посмотрев его, поняла, что не ошиблась.

И всё-таки я очень боялась смотреть программу «2Верник2», а вдруг я всё выдумала и увижу сейчас самодовольного гения, и вся моя теория рассыплется в прах. Вы не представляете, какое счастье и облегчение испытала я, когда в прах рассыпались все мои страхи и сомнения. Максим действительно оказался таким, искренним и открытым, без капли самодовольства.

И я подумала, как всё-таки здорово, что Автандил Вар­си­маш­ви­ли среди множества молодых талантливых вахтанговских актёров увидел и выбрал Максима Севриновского.

Кто-то написал, что Ричард Севриновского вызывает сочувствие. Неправда!

Давайте ещё раз вспомним, каким нам рисует Ричарда III Шекспир.

Его король лжив и вероломен, циничен и жесток. Да, совершенно лишён совести. Но при этом решителен и смел, умён и красноречив, проницателен и дальновиден. Он, как куклами, играет людьми, используя их страхи, страсти и соблазны. Он ярок и харизматичен. Он полностью подчиняет твою волю. Он полностью тебя порабощает, вызывает не отвращение, не жалость (Б-же, упаси!) – желание! Вот в чём ужас происходящего! И ты готов встать рядом с ним и биться насмерть. Таков Ричард у Шекспира. Именно такой Ричард может взойти на вершину власти. И именно такого Ричарда воплощает на сцене Театра Вахтангова Максим Севриновский.

Историческому РичардуIIIсудьба бросала множество вызовов, и он от них не уклонялся. Последний из Йорков прожил короткую и, бесспорно, нелёгкую жизнь. Жизнь с рыцарским мечом в руках. В своём последнем бою он ранен, предан и одинок, но, по-прежнему, готов сражаться «Коня, коня! Корону за коня отдам!».

Автандил Варсимашвили читает его историю, рассказанную Шекспиром, как «энциклопедию власти»:

«Это учебник державной силы, пособие по захвату трона. Шекспир безошибочно показал характер диктаторов всех времен и народов. За несколько веков до Наполеона, Сталина, Гитлера и других узурпаторов власти, он словно бы предсказал нам их появление и в то же время фантастически точно описал психологический процесс разложения личности диктатора, когда тот уже по горло в крови, и в его жизни больше нет главной цели. Поэтому все шаги Ричарда до завоевания им трона – уникальны, беспримерны, а после захвата власти все его ходы – банальны и предсказуемы. Меня волнует именно эта тема: как живется человеку, когда в его жизни нет настоящей цели?».

То есть именно так, как её написал Шекспир, и как многие до него уже пытались ставить. Не желая повторять чужие ошибки режиссёр отказывается от психологической правды и делает ставку на правду театральную.

«Шекспира ставят очень часто, но очень редко его ставят хорошо. Не все могут понять и воплотить его стиль, потому что Шекспиру требуются особенные актеры. Необходимо уметь молниеносно менять не только темп, но, порой, и образ, ведь театр Шекспира – это театр лицедеев, способных мгновенно сбрасывать с лица одну маску и тут же надевать другую. Ему, в отличие от других авторов, не нужна обычная психологическая правда – ему нужна только театральная правда. Стиль игры Шекспира – именно театральность, в истинном смысле этого термина».

Делает ставку и выигрывает. Его спектакль не отпускает, ты вновь и вновь возвращаешься, чтобы ещё раз его посмотреть.

Но, если мы, хотя бы на миг, забудем о Шекспире и, вглядываясь в мглу веков, постараемся разглядеть в Ричарде не злодея или героя, ачеловека, то, возможно, нам покажется совсем неслучайным, что Максим Севриновский, гениально воплощающий образ, придуманный драматургом,родился в 1985 году, когда английский суд присяжных оправдал своего короля.

Наталья СТЕФАНИ (Москва)

В материале использованы фотографии: Виктора Сенцова, Юлии Губиной, Дмитрия Дубинского, Валерия Мясникова и Александра Иванишина.