Яна Вайсман | Предпраздничное

Часть первая

Новогоднее по Пушкину

Бабушка моя считала любую декорацию излишеством, а излишнюю декорацию — пошлостью. У нее все было пошло: челка — пошлость (серый камень, так она ее презрительно называла), заколка с божьей коровкой — пошлость, жвачка — пошлость (жвачное животное), ходить по подружкам — пошло (как колобковая корова), кружева — пошлость (дочка камеристки), новогодние костюмы — «тушки-матушки в жопе колотушки», вот так… При маме с папой эти колотушки были досягаемы, они ревностно охраняли мое право на «тушки-матушки», а когда они в страхе бежали в Грузию и на горизонте замаячил первый класс, стало понятно, что колотушки так и останутся в жопе. Это было обидно, невыносимо обидно, и тетка, рискуя нарваться на очередной скандал, все-таки достала мне какой-то молдавский наряд в Доме пионеров. Мы выдали его за костюм «весны-красны». Таких весен на каникулярных елках было пруд пруди, никаких восхищенных глаз и призов за лучший костюм. Одно утешение, сиди себе после елок фантики от «грильяжек» разглаживай, да спичечным куклам платье из них мастери.

Но вот когда вторая четверть второго же класса подходила к финалу и опять замаячил «непошлый» новый год, тетка, тогда еще вменяемая, решила его опошлить. Так бабке и заявила:

— Мама, ребенку нужен новогодний костюм — и точка! Ее и так по твоей милости считают парией! Это ты ей внушаешь, что все кругом серое стадо и не надо за ними идти. В конце-то концов, новогодний бал — это не «свинарка и пастух» (худшее из бабушкиных определений).

— Зачем? В этой ее театральной студии достаточно костюмов и фей и золушек, для чего нужен еще один фальшивый кролик?!

— Мама, это не обсуждается! У ребенка будет костюм! Мало того, он будет оригинальным и дорогим, мы его сошьем!

За полтора месяца до главной елки мы с теткой отправились в какие-то необозримые еб…ня к знакомой портнихе. 3-я улица строителей, или что-то в этом роде.

Портниха жила в полуторной панельке с фикусом и парализованной матерью. В доме запах корвалола перебивал запашище кислой капусты, и ничего не предвещало веселья, но на балконе в цинковом ведре хранились, в ожидании большого праздника, три банки майонеза «Весна», горошек «Глобус», прозрачная литровая банка лечо и очень сухая палка сервелата. Надежда на пиршество в этом убогом приюте как-то приободрила нас с тяжелыми думами, а когда теткина приятельница, оказавшаяся по совместительству художником по костюмам на киностудии, начала делать зарисовки к предполагаемым принцессам, троллям, злым колдунам, добрым феям, жар-птицам… бэдный сэрц заколотился от восторга!

Сошлись на Шамаханской царице! О! Костюм представлял собой комбинезон из белой блестящей ткани. Широкие шаровары с замысловатыми прорезями по бокам, обшитые люрексом. С верхним коротким топом шаровары соединялись цепочками из стекляруса через весь живот и спину. Ко всему этому роскошеству прилагались диадема со звездой, белое покрывало и восточные туфли с загибающимися вверх носками! Красоты неимоверной, хех, но где все это достать в 1983 году?! Тетка моя, женщина стильная и современная, прежде всего купила блестящую белую ткань по 40 рублей за метр и даже бабушка замолчала на весь доелочный период. Затем, объездив на такси все знакомые ей комиссионки, по блату достала:

фату;
свадебную диадему;
туфли с носками вверх, ташкентский сувенир, правда, 37-го размера, но кто сказал, что восточные туфли должны сидеть впритык;
автоматический сурьменный карандаш для бровей.

28 декабря Шамаханская царица возлежала на диване в большой комнате. Бабка даже забыла приподнять презрительную бровь. Это было чудо расчудесное, это была принцесса Будур, Шахерезада и все-все восточные красавицы в одном костюме. Никакой нищеты, только блеск.

Но как всегда, бабушке была необходима идеологическая подоплека и логическое оправдание при полном отсутствии чувства юмора, поэтому она достала Пушкина и выбрала очень детский отрывок из «Золотого петушка», который мне предстояло выучить и рассказать Деду Морозу:

Вдруг шатёр
Распахнулся… и девица,
Шамаханская царица,
Вся сияя как заря,
Тихо встретила царя.
Как пред солнцем птица ночи,
Царь умолк, ей глядя в очи,
И забыл он перед ней
Смерть обоих сыновей.
И она перед Дадоном
Улыбнулась — и с поклоном
Его за руку взяла
И в шатер свой увела.
Там за стол его сажала,
Всяким яством угощала;
Уложила отдыхать
На парчовую кровать.
И потом, неделю ровно,
Покорясь ей безусловно,
Околдован, восхищён,
Пировал у ней Дадон…

Ночь перед школьной елкой я, естественно, не спала. Куды там! Первый бал Шамаханской царицы — это раз, затмить всех этих снежинок и снегурок убогих — это два, волосня накрученная на сахарные папильотки вообще чуть не свела меня с ума от страха, что кудри «не примутся».

На улице — минус 15, мы с теткой и царицей пробираемся короткими перебежками в школу. Мокрый снег, я в платке, о шапке даже бабушка не заикнулась, кудри!

В классе уже вовсю переодевались. Сначала мы распустили кудри, оооооо, они были крепки как сталь, жестокий сахарный сироп. Затем насурьмили брови. И, когда тетка сняла настоящий театральный чехол с царицы, мамаша одноклассницы, (вот не зря я уже в Израиле с ней переругалась, с одноклассницей этой, в Хайфе и переругалась), выдала:

— А ты, Яна, зайчиком будешь?

От негодование, презрения, снобизма и жажды мести я кинула в ее гадкое лицо:

— Нет, медведем, блин!

Все, сколько тетка не уговоривала: не со зла, не обращай внимания, скудость фантазии, они себе только зайца позволить и могут… настроение было испорчено в конец.

В хоровод я даже не пошла, постояла у стенки, крикнула (один) раз «елочка зажгись», промямлила пушкинскую нетленку и не получила за костюм никакого подарка.

Бабушка накричала: стоило огород городить и деньги такие тратить, а ну, возьми себя в руки!

А вот на следующей елке я блистала. Это был утренник у тетки в институте. Ооооо, я порвала всех, а особенно Деда Мороза и родителей у стенки, которые требовали Пушкина каждые пять минут. В моем подарочном арсенале уже были две куклы, три ведерка, набор посуды и мебели, деревянный конь, когда наш костюм снегурочка объявила победителем и огромный конфетный набор с красной ленточкой был отправлен в мой личный мешок с подарками.

До конца каникул, после всех елок, я носила Шамаханскую царицу дома с утра и до вечера, принимала бабушкиных гостей и соседей, сурьмила брови, заворачивалась в фату и гордо сияла звездой на диадеме…

Часть вторая (35 лет спустя)

Не по Пушкину

Я сейчас вам про «новий год» рассказывать буду. Надеюсь, в меня не полетят разбитые игрушки, и бенгальские огни тоже не сожгут меня на костре остракизма, но этот «новий год» — это не праздник, это позорище, которое превращает всю нашу прекрасную алию в плебеев и совков.

Меня очень сложно заподозрить в религиозном рвении. Человек я светский настолько, насколько позволяет ширина и глубина света, правда, верующий, но это никого не касается. Мне 43 года, я родилась и выросла в Советском Союзе и, естественно, как все советские дети обожала Новый год. А чего его не обожать?

Только заслышу польку вдали,
Кажется, вижу в замочною скважину:
Лампы задули, сдвинули стулья,
Пчелками кверху порх фитили,
Масок и ряженых движется улей.
Это за щелкой елку зажгли.
(Б. Пастернак)

Чуть побитый российскими морозами, разнеженный в сухумской теплыни, умопомрачительные оранжевый аромат мандаринов, ломающий молочные шаткие зубы сладчайший грильяж, утренники у мамы, у папы, у бабушки, костюмы маскарадные, подарки в мешочках, вата в битых игрушках и фольга, фольга, фольга… и елка! Убегающие вниз от макушки, меняющие цвета, замолкающие на секунду и вновь готовые осчастливить всех и каждого фонарики, которые 360 дней в году лежат на антресолях заботливо и надежно укутанные в вату, потому что не достать потом малюсенькие лампочки, потому что дефицит. Все дефицит. Все.

Главные ингредиенты праздника — майонез и горошек фирмы «Глобус», за ними очереди с сентября. Сервелат — роскошь новогоднего стола — поиски с июля. Хорошее игристое — хватают ящиками. Новый год — праздник блеска, изобилия, радости и надежды в мире нищеты, словоблудия, б…ской идеологии, чуждой организму. Это праздник без Ленина. Это ночь Щелкунчика и Пастернака. А кто не знает, что салаты, холодец, пироги и Наполеон первого января после полудня гораздо вкуснее, ими нужно объедаться у холодильника, вернувшись после многочасовых гулянок и прыгая на одной ноге от нестерпимого желания сбегать в туалет. Или наоборот, подкатить к холодильнику часам к шести вечера в теплом халате на босую тушку с огромной миской и накидать в нее всего и помногу, не забыть открытое шампанское, а то ведь выдохнется — и плюхнуться на диван, а там по пятому разу «С легким» и «Чародеи»…

Дорогие мои, я люблю Новый год, но у каждого праздника — своя история и свои обстоятельства, праздновать его в чужой среде — это как сидеть голым на горшке в бальной зале, где Наташа Ростова вальсирует свой первый танец.

Новый год — праздник советский исключительно! Во всем мире елка и дед в шубе ассоциируется с Рождеством. Рождества в Израиле достаточно! Но мы же из года в год вцепляемся в горло израильтянам, доказывая, что это светский праздник, что он не имеет никакого отношения к религии и думаем, что они поймут, да ничего они не поймут, и это станет раздражением и неприятием. Это как Вагнер, которого по другому статусу-кво не принято публично исполнять в Израиле, а этот левак Баренбойм нарочно играл ее перед пережившими катастрофу.

Елка в Бат-Ямском торговом центре, на мой взгляд, это оскорбление тем же узникам Сиона, это привет из проклятого 78-го или 83-го. Мы еврейское государство, еврейское и независимое, зачем нам чужие праздники? Мы же не празднуем день рождения Королевы, и портреты ее не висят в торговых центрах, а вот выходцы из Великобритании могли бы и обидеться, а выходцы из Франции могли бы добиваться признания Дня взятия Бастилии нерабочим днем. Это все интимные праздники, привезенные оттуда, — неважно откуда, но оттуда. Можно обвесить свой дом портретами королевы, петь Марсельезу 14 июля, наряжать елку, смотреть про 31-ю январскую баню и строгать оливье, но дома, интимно и сердечно. Зачем?

Зачем вам все эти «с новий год и снацдубающим»? Вам не кажется, что это пошло и мерзко. Эти Снегурки на заказ. Все эти гипсокартонные деды морозы в русских продуктовых лавках, километровые новогодние ярмарки на самом уродливом и гнилом месте Тель-Авива его центральной автобусной станции, — там, где гетто африканское, и наша милая и любимая елка превращается в символ наимерзейшего русского гетто.

Помню, как тетка на кассе ашдодского «Тив Тама» предложила мне клубную карточку, а я отказалась, ссылаясь на отсутствие магазина в Иерусалиме. Тетка с негодованием выплеснула, что не смогла бы жить в городе, где нет русского магазина и нормального мяса, на что я, конечно, огрызнулась, что жить в городе, где существует русское гетто, невыносимо.

Зачем надо было приезжать в Израиль? Можно оставаться в диаспоре, праздновать аутентичный Новый год, Рождество, день ВДВ и день народного единства, а на Рош-а-Шана поднимать стопарик кошерного «Кеглевича» из еврейской лавки и с навернувшейся влагой в глазах пафосно так произнесть с русским акцентом: «Бэ шана хаба биЕрушалаим». Это будет уместно, стильно и правильно.

Давайте праздновать Новый год без государственного размаха, пусть с майонезом и Лукашиным, но в теплой, душевной, интимной обстановке.

С нацдубающим!

Яна Вайсман