По поводу текста Самодурова о Татьяне Бек

По римской пословице – или хорошо, или ничего у автора все же не получается.

Но автор материала о Татьяне Бек делает упор на случай с Рейном, поскольку надо ответить. Потому, что не все так благостно и просто, как представляется автору статьи. Татьяна Бек была вписана в определенную литературную парадигму. И то, что она написала о Рейне и издала, опубликовала не на своей странице в соцсетях, а в известном издании. А это означает, что ее попросили это сделать, что заказали, вероятно, такой материал. Потому перевод Рейна и «разоблачение» Бек его же, на мой взгляд, явления одного порядка. То, что Рейн переводил туркменского диктатора – просто ужасно, если брать факт в чистом виде, не зная подоплеки его и всех составляющих. Но и написать об этом человеку такого уровня, с такой литературной родословной, как Бек – тоже не слишком правильный поступок.

При всем том, Самодуров как-то элегантно уходит от темы, связанной с поездкой в Чечню, переводя отказ за нее на другого человека.

И его рассуждения о черной полосе тоже как-то странно звучат. А где же, спрошу, были ее друзья, которые потом там лихо вспомнили о поэтессе, преподавателе, критике, литературоведе. Если судить по публикациям, то Бек создавала впечатление вполне удачливого человека: редкое издание выходило без ее материалов. Создавалось впечатление некоторой ангажированности, того, что журналы дают автору вроде бы полную свободу, но получается несколько поверхностно и порой наивно.

Два слова о личном заочном опыте знакомства Бек. Не помню, в журнал какой послал свою статью об Уткине, кажется, но получил достаточно нелицеприятный ответ по ее поводу от Бек. И дело не в обиде за отказ, а в том, что он был написан не от себя лично, а выражал тенденцию взаимоотношений с автором данного издания.

Совершенно очевидно, что Татьяна Бек в последние годы была человеком системы, имею в виду, литературной системы. И очень точно чувствовала границы возможного в ней. И за них не выходила. То, что сама эта система с внешним тогда фрондерством была имитацией свободы – очевидно. Но, не зная многих подробностей, странно и вообще неприемлемо рассуждать, почему человек дошел до суицида. Факт только в том, что не надо сводить причинно-следственную связь к конфликту с Рейном, который не столь однозначен, как кажется Самодурову. Хотя на собственном опыте общения с Рейном и его женой-искусствоведом могу сказать, что не выходит и здесь безгрешный образ большого поэта, друга Бродского без изъяна. Слишком специфична литературная жизнь в России, замараться тут очень легко, а отмыться – не всегда и не всем. И оба героя противостояния – не исключение.

Потому, кажется, надо было говорить про Бек без тенденциозности и сглаживания ситуации, а то получилось житие, которого не было и не могло быть.

А был живой и чувствующий человек, вписанный прочно в литературную жизнь со всеми ее «прелестями» и крайностями. Вероятно, и с неустроенной личной жизнью, что тоже немаловажно в определенном возрасте и климате.

Илья Абель