Наталия ЕРМАШОВА | Сказка про оренбургскую паутинку

Сказка про оренбургскую паутинку

«Кто никогда не лжёт, того и судьба бережёт», — говорят в народе. А ещё говорят: «На чужой каравай рот не разевай, пораньше вставай, да свой затевай».

В далёком Оренбурге, на самой границе государства Российского, в казачьей станице Форштадт жила-была сирота Дарьюшка, умница и красавица. Не одна жила, а вместе с дедом и двумя козочками – серенькой и беленькой. Любила Дарьюшка вязать платки ажурные из пуха козьего, да с козочками разговаривать: «Козочки мои милые, подружки и помощницы! Спасибо вам за пух шёлковый, за совет мудрый».

— Дарья, девка ты, конечно, хорошая, ладная, работящая, но мудрёная больно. Вон девки соседские, ровесницы твои, уж почитай, более половины замуж повыскакивали. А ты? Всё платки свои вяжешь да с козами обнимаешься. Ты, часом, у меня не того? Эх! Вот были бы живы отец с матерью. Переживаю я, стар уже, вот помру, тебя ж каждый обидеть и обмануть сможет. Ты ж у меня блаженная! Эх! Господи, пошли Дарьюшке жениха хорошего да разума хоть горсточку. Хорошо бы платки твои деньги приличные приносили, а то сидишь день и ночь, глаза только портишь, — привычно ворчит дед Матвей.

— Не ругайся, дедушка! Всё хорошо будет. И жених явится в скорости, вот увидишь. Счастье, оно ведь и на печке найдёт, — с улыбкой отвечает Дарьюшка.

— Это кто ж тебе такое сказал? – не унимается дед.

— Так козочки и сказали, — улыбнулась внучка.

— Эх! Видать совсем забвение на тебя нашло, коль со скотиной разговоры ведёшь, — горестно покачал головой дед.

«Что будет, то будет: а будет то, что бог даст», — говорят в народе.  Главное, счастье своё не проглядеть, не проворонить. Ведь сколько таких случаев в жизни, когда счастье мимо проскользнуло или вовсе чужим оказалось. Вдруг, как в сказке, дверь отворилась, и в дом сваты пожаловали – мамаша с сыночком – детиной здоровенным, свои, форштадтские значит.

— Здравствуй, дед Матвей! Здравствуй, дЕвица! У вас товар, у нас купец! Свататься мы пришли. Понравилась твоя Дарьюшка моему сыночку, ни на кого смотреть не хочет акромя твоей сироты. Так что повезло вам! Ваша-то бесприданница, а у нас – хозяйство,  да и парень мой хороший да пригожий. Давай, дед, сговариваться будем, —  сватья с порога слова как горошины пригоршнями сыплет.

— Погоди, кума! Мы ведь тоже не лыком шиты. Такую красавицу и мастерицу, как моя Дарьюшка, ты днём с огнём не сыщешь. Да и невесту спросить следует – люб ей твой сынок  али как? – немного с обидой отвечает дед.

— Да как же, такой казак и не люб, коль в своём уме невеста, конечно, —  поджала губы сватья.

Дед Матвей поморщился.

— Не молчи, внученька, скажи хоть слово, — говорит он Дарьюшке.

Улыбнулась  девица, и светлее будто стало в горнице.

— Спасибо, люди добрые, за то, что пришли к нам. Это честь для нас. Только не хочу я замуж пока, да и не будет нам счастья, я это точно знаю, — отвечает Дарьюшка сватам нежданным.

— Это откуда знаешь, что счастья не будет? – спрашивает сватья.

— Да вот козочки и сказали, — говорит красавица серьёзно.

— Матушка, это что же, отказывают мне? – опомнился вдруг жених.

— Да мы и сами, сынок, отказываемся. Зачем нам сумасшедшая жена, которой козы советы дают? Как говорится, спасибо этому дому, пойдём к другому. Коль уж наш жених вам не годен, ждите прынца, которого козы выберут, — ехидничает сватья, направляясь к выходу.

А сынок её стоит соляным столбом, будто и впрямь кол проглотил, не ожидал, видать, такого поворота.

Сватья прям задохнулась от возмущения:

— Губа не дура, язык не лопатка, знает, где кисло, знает, где сладко. Айда отседова, сынок. Говорила тебе – не туда глядишь, не пара она тебе! Нам невеста нужна,  котора нас слухать будет, а не коз. Прости, Господи! Прощевайте!

— И вам не хворать! Тольки внучка моя сама себе мужа выбирать будет, кто по сердцу придётся, — прокричал им вдогонку дед.

— Прощевайте! На наш век невест хватит. Идём, сынок! Поглядим, чего ей козы насоветуют, — уже в дверях с обидой взвизгнула сватья.

— Эх! Скоро все женихи позаканчиваются, уж которому отворот поворот даём, — вздохнул тихо дед.

***

Что за чудо зима оренбургская — настоящая,  с морозцем, с большими белыми сугробами! Идёт Дарьюшка за водой к колодцу,  снег скрипит под ногами. Останавливается девица, руку вытягивает, снежинками любуется:

— Боже мой! Красота какая, прям волшебство! А снежинки, какие они красивые и какие разные! Кабы могла я повторить эту красоту в своих узорах!

Не заметила красавица, что в нескольких шагах буквально на неё с любопытством смотрит молодец пригожий и удивляется: «ЧуднО! Девушка пригожая, весёлая со снегом разговаривает».

— Что ты, дЕвица, со снегом разговариваешь? Ты со мной лучше поговори! – весело молвит  парень.

Не ожидала Дарьюшка, что её разговор со снежинками незнакомец слушает, засмущалась,  подумала – смеётся озорник. И говорит строго:

—  Испугал ты меня. Некогда мне с тобой разговаривать. Спешу я.

— Куда спешишь? Дай хоть помогу тебе, красавица, — перегораживает дорогу парень.

Увернулась красавица ловко  от озорника и плавно, будто лебедь белая, пошла с коромыслом в сторону своего дома. Залюбовался парень походкой, да статью девичьей. Хотел было за ней идти, да остановила его старая казачка.

— Ты чего к девке привязался? Аль дел нет никаких? Да ты больно не заглядывайся, она у нас  того — с придурью, чудная, одним словом. Но сирота, обижать грех. А ты кто такой нарядный будешь? Из города, что ли,  тебя, красавца такого, к нам замело? – осадила старуха заезжего молодца.

— Я, тётенька, сын купеческий, с папашей к вам торговать приехал. Ты скажи лучше, где девушка живёт? Я неженатый, — бойко отвечает парень.

— Много вас таких, неженатых, шастает. Иди, куда шёл! – недоверчиво ворчит старая казачка.

Однако с этого самого дня наш молодец покой потерял. Всё разузнал о красавице своей, с каждым днём влюблялся всё больше и больше. А был он не кто-нибудь, а Степан, единственный сын известного в Оренбурге купца, самой что ни на есть первой гильдии.

Только скрывал Степан от родителя своего тайну сердечную, знал, что не одобрит папаша его выбор, ни за что не допустит, чтобы наследник его на бесприданнице женился.

Как-то помогал Степан отцу в одном из их магазинов, где много товару всякого было, в том числе и заморского.

— Да! Барыш неплохой выходит. А будет ещё больше. О будущем думать пора! Тот купец — молодец, который наперёд думает. Вот и тебе, сынок, наследник мой, пора семьёй обзаводиться, чтоб и жена хорошая была, и польза делу купеческому. Да ты, Степан, меня слышишь? Странный ты какой-то последнее время. Всё ходишь куда-то, всё молчишь. Приказчик сказывал – с девицей форштадтской тебя видел. Девицы – это конечно, дело молодое. Но к женитьбе подходить нужно сурьёзно, по-деловому. Мы с матерью тебе невесту уже приглядели. Да ты её с малолетства знаешь – Катерина, дочка друга моего старинного и партнёра. На святки сватов зашлём, на Красну горку свадьбу сыграем, — серьёзно сказал купец, пересчитывая большую пачку денег.

— Помилуй, отец! Она ж кривляка. Ей только наряжаться да перед подружками хвастать, — возражал Степан.

— Это ничего! Молодая ещё, балованная отцом с матерью, единственная дочь! В достатке всегда. Да и пусть тешится. Денег, чай, на наряды и побрякушки дорогие завсегда хватит. Её задача – наследников рожать, да мужа ублажать, — засмеялся купец, похлопав по плечу сына.

Покраснел Степан, вспыхнул весь. Не принято было в те времена родителям перечить, но произнёс упрямо:

— А если сердце моё другой принадлежит? Если не люба мне Катерина? Сызмальства её терпеть не могу…

— Это ты брось! Не дури! Дело решённое! Купец о деле думать должон. Стерпится — слюбится, — сердито перебил купец сына.

***

Только и Дарьюшка, как ни старалась, не могла забыть парня пригожего, тем более что и он никак о себе забыть не давал. Понимала девица, что не пара они друг другу, что не стоит влюбляться в молодца, да только ведь сердцу разве прикажешь? Сидит девица, вяжет паутинки ажурные, а сама о нём думает. И диво дивное, какие необыкновенные узоры выходят у влюблённой мастерицы, ни в сказке сказать, ни пером описать, какая красота – будто настоящие снежинки.

Время придёт, будет и наш черёд.

Новый губернатор в Оренбург прибыл, решили казаки  супруге его, губернаторше, подарок сделать — ажурную паутинку. Тут про Дарью и вспомнили. Пришли целой делегацией, чин-чинарём.

Долго охали да ахали, когда её паутинки ажурные увидали. Торговаться не стали, хорошие деньги заплатили. Дед очень гордился, что теперь внучкину паутинку сама губернаторша носить будет.

И, правда, губернаторша от подарка просто в восторге оказалась. Сказала, что такую красоту весь мир должен видеть. Решила оренбургские паутинки на выставку всемирную в заморский город Чикагу отправить. Велела было Дарью прям тут же в Благородное собрание доставить, что б предложить в эту самую Чигагу ехать, да только рядом купец один оказался, отговорил: «Чего, дескать, её только? У нас мастериц много. Других бы тоже поглядеть надобно».

И велела тогда Елена Михайловна Ершова, так губернаторшу звали, объявить конкурс.

Какая мастерица свяжет самый лучший ажурный платок-паутинку, та получит премию – 500 рублей. И отправится в Америку пуховый промысел представлять!

Во всех газетах написали и из уст в уста передавали:

— Слыхали, новая губернаторша конкурс объявила, премию большую обещала, а к ней и заморский город Чикаго.

И принялись мастерицы за дело. Всем хотелось деньги получить и Чикагу поглядеть.

Дошла весть до купеческой дочери Катерины, той самой, что Степановой невестой считалась. Как-то чаёвничали они с матушкой, скучали,  по обыкновению,  сплетни городские обсуждали.

— Вот, доченька, слыхала, новая губернаторша конкурс объявила, да премию обещала за самую красивую паутинку. А ещё в Чикагу отправить. Это где, дочка? – любопытствовала купчиха, отхлёбывая из блюдца ароматный чай.

— Далеко, матушка, в Америке говорят, за океаном. Вот бы мне туда! Заграница! Там жизнь кипит. Уже на автомобилях все ездят. Дамы по синематографам и ресторанам с шикарными кавалерами… я бы там, — откровенничала девица.

— Что ты, дочка! Хорошо, отец не слышит. У тебя ж жених, Степан, уже есть. Что ты! – испугалась мамаша, оглядываясь на дверь.

— Да Вы ж, маман, знаете, что мы с ним с детства терпеть друг друга не можем. Да и Оренбург мне ваш осточертел. Сплошная пыль да верблюды. Ни тебе пардонов, ни мерси! Одно бескультурье. Хочу по Америкам вся в перьях гулять. Я вон кака красотка! Ух! Задам я им жару, в ентих Чикагах! – прямо-таки зашлась в восторгах Катерина.

Ну,  мать завсегда знает, как дочь свою урезонить.

— Да ты и платки вязать не умеешь! Сказывали, казачка есть в Форштадте, девка молодая, сирота. Вот её и пошлют. Это её паутинку губернаторше казаки подарили. А ты не мечтай даже, смотри, жениха не упусти. Сказывали мне, он на Дашку енту, мастерицу, заглядываться стал, — говорит ей.

— Вот ведь сиротка, со всех сторон обскакать меня решила. Меня, дочь купеческую, первую красавицу! Да кто она такая супротив меня? – Катерина аж задохнулась от гнева.

— Да, и шут с ней, доченька! Платки вязать ты всё одно так скоро не научишься, ты ж даже носка в своей жизни не связала. Да и зачем оно нам сдалось? Глаза портить, да спину горбить? А вот Степана отдавать никак нельзя, — успокаивает избалованную дочку купчиха.

— А никто и не собирается! И Степан наш будет. Коль папаша так уж хочет, и Америка!

Катерина вскочила из-за стола, топнула ножкой и побежала к большому кованому серебром сундуку.

— Вы же, маман, меня знаете! Я завсегда получу, чего захочу. Так и будет! Вот где гребень, купленный папенькой у купцов заморских, мне не для забавы пригодится, — говорит Катерина, роясь в сундуке.

***

И замыслила Катерина обманом у Дарьюшки паутинку забрать, чтоб конкурс выиграть и в Чикагу заморскую поехать, а заодно Степана проучить, чтоб на кого попало не заглядывался. Причупорилась, важности на себя напустила, ну прям министра столичная, не иначе, и поехала в станицу про соперницу всё выведывать. А где раньше у баб да девок клуб был по интересам? Правильно, у колодца. Вот прям туда наша краля и пожаловала. Для пущей важности назвалась помощницей губернаторши, имя себе придумала жутко иностранное, чтоб все простушки прям попадали, — Марфа Ротшильдовна, во как!

Наняла Катерина в помощники одного жадного до денег детину. Несколько дней за домом следила. Видела и Степана, как он Дарью у колодца караулил, да у окошка её вздыхал. Долго выглядывала дочь купеческая, когда Степан в лавке будет, и дед из дому уйдёт, чтобы Дарьюшка одна осталась. Вот ведь кто-то узоры на паутинке вяжет, а кто-то паутину интриги плетёт. В жизни оно тоже так бывает.

Работает мастерица, головы не поднимает, паутинку на конкурс вяжет, а в дом уж змеюка подколодная вползает, завистью и злобой, будто жалом, капает. Забегали козочки, запереживали, хотят Дарьюшке что-то сказать, но не понимает она их, успокаивает: «Козочки мои милые, что же вы всполошились? Успокойтесь, хорошие, угомонитесь!».

А тут и стук в дверь раздался, Катька-разбойница пожаловала, вот уж ни стыда, ни совести. И говорит так любезно, как только может:

— Здравствуй, девушка! Я к тебе по поручению самой губернаторши. Зовут меня Марфа Ротшильдовна. Велено мне поглядеть, как работа твоя продвигается.

Не почуяла Дарьюшка опасности, коль у самой сердце да совесть чистые, так это трудно без опыта разглядеть:

— Спасибо, хорошо продвигается! Вот закончила уже. На пяльцах она!

И паутинку, натянутую на пяльцы показывает. Катька, которая вдруг Ротшильдовной стала, аж обмерла от такой красоты. И ещё больше ей захотелось чужой труд присвоить и в Чикагу рвануть.

— И впрямь красота! Неужто сама? И не помогал никто? – спрашивает.

— Есть помощницы — козочки мои верные, — отвечает мастерица серьёзно.

А козы и вправду будто взбесились. Гостью важную всё боднуть стараются да из дома вытолкнуть. Дарьюшка из всех сил их удержать старается, перед гостьей извиняется:

— Что-то беспокойные они сегодня. Ну, ну, успокойтесь, милые!

Катерина от коз отстраняется, а сама хозяйку расспрашивает:

— Как же они тебе помогают? Вроде козы как козы! Такие, почитай, в каждом дворе.

— Такие, да не такие. Мои козочки волшебные! Они мне пух дают свой шёлковый, да паутинки вязать помогают, — простодушно отвечает мастерица. — Да успокойтесь! Что случилось? Впервые с ними такое. Вы уж извините. Лучше я их в кладовку запру!

— Да, убери ты их, какие-то дикие они у тебя. Как, говоришь, помогают? Врёшь, поди, – продолжает выпытывать Катерина.

Заперла Дарьюшка коз в кладовке и объясняет гостье:

— Вот сижу я уставшая. Работа никак не идёт. А тут козочки-подружки. Я им – помогите, козочки, помогите, милые! И всё! Прямо незаметно узоры возникают. И спицы, будто сами, узоры эти в нити пуховые вплетают.

— Так просто? – удивляется самозванка. —  И прям всё получается? Ты это, как тебя там?  Запамятовала. Непременно передам всё Елене Михайловне. И паутинку твою передам. Вот тебе бумага от губернаторши. Грамоту хоть знаешь?

— Да, Марфа Рот-шиль-дов-на, обучена. В воскресной школе обучалась, — отвечает Дарьюшка, с интересом рассматривая бумагу с печатями.

— Надо же! Вот и умница. А ещё наша матушка-губернаторша велела тебе подарочек небольшой передать, — тут  разбойница достаёт из сумочки красивый черепаховый гребень с золотыми узорами и вставляет его в косу мастерице. Бедная девица тут же падает на лавку как мёртвая.

Не зря в народе говорят: «Птицу обманывают кормом, а человека — словом». Лежит наша птичка, как подстреленная, а Катька-разбойница уж помощника кличет. Испугался детина, попятился, подумал, что смертоубийство случилось. А самозванка паутинку с пялец снимает и детину ругает:

— Ты где шлялся? За что я тебе такие деньги плачу? Да жива она! Тятенька гребень этот у одного купца иноземного для меня купил. Не простой он, волшебный! Кому его в волосы вставляешь, сном глубоким засыпает. Вот хоть из пушки стреляй. Но нам торопиться нужно, дед заявиться может или ещё кто. Я паутинку заберу и пряжу, а ты коз, в чулане они, в мешок запихай и тащи в коляску.

Сделали они своё чёрное дело и укатили на коляске в Оренбург.

Вернулся дед Матвей от родни городской, пряников внучке привёз, конфет монпансье. А тут беда. Дверь нараспашку, ветер по дому гуляет, и Дарьюшка бездвижная на лавке лежит. Кинулся дед к внучке, трясёт её, слезами заливается:

— Господи! Чего же енто? Внученька, чего ж приключилось? Ты жива? Как же? А козы где? Кто был-то здесь? Эй! Кто-нибудь! Сюды скорее! Помогите!

На крики деда прибежали бабка-соседка и Степан, он как раз к их дому на коляске подъезжал.

— Вона как, приехал я, в городу был, пряничков вот привёз. А тут…, — со слезами рассказывает дед, показывая на обездвиженную внучку.

— Убили! Убили! – принимается причитать бабка.

— Да, нет! Слава Богу, дышит она. Тольки спит будто. И коз нет. И платка, — вытирая слёзы, говорит дед.

Соседка старается разбудить Дарьюшку.

— Да, не просыпается она! Может, ты чего видела, знаешь? – с тревогой спрашивает дед.

— Да вроде, ничего. Тольки девка здесь крутилась. Видная такая, барыня городская. Марфой называлась и помощницей губернаторши. А боле чужих не было, — говорит соседка.

— Вот оно что! – задумчиво молвит Степан. Проводит рукой по волосам любимой и замечает гребень.

— А это откуда?

— Незнамо чего. Отродясь такого не видали, — растерянно бормочет дед.

— А я уже вроде как видел эту вещицу, — говорит Степан и вынимает гребень из волос девицы.

Хорошо то, что хорошо кончается. Только это ещё далеко не конец нашей сказки, а только самый заигрыш.

***

Катька-разбойница не зря ведь грабёж учинила. Запихала она козочек в свой сарай, а сама прямиком в Благородное собрание поехала, губернаторше на конкурс ворованную паутинку предъявлять. И как только таких бандиток в эти благородные собрания пускают?

Заявляется Катька вся такая расфуфыренная, но со смиренной личиной, вот прям и не подумаешь, что бандитка.

Губернаторша как паутинку увидела, так и обомлела:

— Как зовут тебя, чудо-мастерица? Кто твои родители, красавица?

— Катериной зовут. Родитель мой — Оренбургский первой гильдии купец, — отвечает разбойница смиренно.

Ну, тут, знамо дело, помощники губернаторшу быстро в курс дела ввели и про Катькиного папашу всё обсказали.

— Надо же! Какие у именитых купцов дочки-мастерицы, да ещё и красавицы! Вот какой достойный депутат для заграничной выставки от нашей губернии. А премию как думаешь потратить, мастерица? – спрашивает губернаторша довольную Катерину.

А та, лицемерка проклятая, только глазки ещё ниже опустила и молвит лилейным голосом:

— Деньги эти я намерена семьям бедных раздать, чтоб не голодали. У моего отца-то денег и без того много.

Очень довольна осталась губернаторша таким ответом купеческой дочери:

— Какова мастерица! Достойная дочь достойного родителя! Надо бы папаше её аудиенцию у губернатора испросить. Таких достойных мало!

Тут Катька такая довольная сделалась, прям хоть масло с рожи собирай. Но недолго её торжество длилось. Заявилась в Благородное собрание делегация форштадтских казаков, а с ними и Дарьюшка со Степаном.

Разбойница, как это увидела, потихоньку сбежать хотела. Только губернаторша её остановила:

— Погоди, милая! Мы не договорили ещё.

И казаков спрашивает:

— Что там случилось?

— Не гневайся, матушка Губернаторша! У нас в станице сироту обидели. Паутинку у неё украли, которую она на конкурс связала, — зашумели станичники.

— Вот та самая сирота, что связала паутинку, которую мы тебе в дар преподнесли, — говорит один казак и Дарьюшку к губернаторше поближе подталкивает.

В общем,  рассказали про разбой и обман жестокий. Катька прям в статую вжалась вся, поняла гадюка, что хвост прищемили, опять хотела ускользнуть по-тихому, да только её Степан заметить успел.

— Простите, Ваше Превосходительство. А что эта девушка здесь делает? – почтительно губернаторшу спрашивает.

— Это мастерица. Она лучшую паутинку свою принесла. Катерина! – отвечает Елена Михайловна.

— Так она же спицы в руках держать не умеет. Это она паутинку у Дарьюшки украла! – говорит Степан, выталкивая разбойницу на середину залы.

Тут станичники, ясно дело, кричат возмущённо:

— Мошенница! Преступница! Воровка! Судить тебя надо!

Поняла Катька, что плохо дело. Но не зря в народе говорят: «Дай наглому волю, он захочет и боле». Сняла с себя разбойница личину благочестивую и давай орать:

— Не слушайте их, Ваше превосходительство! Оговор это! Я сама вязала!

Толпа шумит, на Катьку напирает. А та всё свою линию гнёт:

— А не докажете! Я вязала. Как вы смеете, я дочь купца первой гильдии.

Все аж оторопели от такой наглости бессовестной. Поглядела губернаторша на это безобразие и говорит грозно:

— Вот что! Раз такое дело, каждая из вас к утру должна связать мне кусочек узора этой паутинки, вот этот. Для настоящей мастерицы это не составит труда. Завтра и узнаем, кто здесь мошенница! Вот тогда каждая и получит по заслугам.

***

И разъехались девицы по своим домам. Дарьюшка — скорее узор вязать, а Катька — с козами договариваться. Только так часто случается, что мошенник может и сам себя перехитрить. Вот и уговаривала Катька коз, и стращала, и ногами топала, и в ладоши хлопала, а всё без толку. Синяков только ей козы понаделали, вот и весь результат. Выбилась разбойница из сил, что дальше делать не знает. А козы с ног её, бесстыжую, сбили, да на улицу убежали.

В это самое время Степан к Катькиному дому подъезжал, чтоб глаза её отцу открыть на художества дочери. Козы его чуть самого с ног не сбили. Посадил Степан их в коляску и как барынь к Дарьюшке в Форштадт повёз.

Уж как обрадовалась наша красавица, уж как Степана благодарила. Да только сын купеческий о другом разговор завёл:

— Вот что хочу сказать тебе, Дарьюшка! Люба ты мне. Уж так люба. Что и сказать не могу! Любишь ли ты меня? Замуж за меня пойдёшь?

Зарделась девица, будто маков цвет. И молвит слова разумные:

— Так ведь родители твои, поди, всё одно против будут?

— Теперь не будут! Отец как о позоре Катерины узнает, так и сам от такой снохи откажется, — горячится Степан.

— От неё-то откажется, да другую невесту-купчиху тебе найдёт. Мы ж вам не ровня! – горько отвечает дед.

— А мне другая не нужна! Без Дарьюшки мне и свет не мил! – решительно молвит Степан.

— Ишь, как его надирает. Видно, и впрямь влюблённый, — растрогался дед,  только чем помочь молодым, не знает.

Ведь как в народе говорят: «Кто родителей почитает, тот век счастливым поживает». Пригорюнилась Дарьюшка, будто солнышко за тучку спряталось. И сказала Степану слова горькие:

— Ты мне тоже мил, Степан! Только без благословения родителей не пойду за тебя! Грех это!

***

А на другой день весь город и пригороды с Форштадтом, прям как ульи, гудели. Исполнила мастерица Дарьюшка приказание губернаторши – связала узор точь-в-точь как на той паутинке, что Катька украла.

— Тебе, милая, премия обещанная полагается! И готовься к поездке дальней да долгой в американский город Чикаго на Всемирную выставку, с делегацией Российскую империю представлять. Разумеешь, какая честь тебе оказана? – торжественно говорит губернаторша при всём честном народе.

— Разумею, матушка губернаторша! – отвечает мастерица покорно.

А губернаторша продолжает:

—  Ежели с победой вернёшься, будешь нам с Владимиром Ивановичем названной дочерью. Сами тебе жениха выберем достойного и замуж отдадим. А пока гардеробом твоим займёмся, чтоб в заграницах в грязь лицом не ударить.

Понашили Дарье нарядов, прям как графини какой или прынцессе заморской. Шутка ли, в саму американскую Чикагу отправляют.

Катьку-разбойницу чуть было в острог не посадили. Скандал  страшный вышел! Даже в газетах писали. Папаша её, купец именитый, от греха и позора собрался всем семейством, имущество своё распродал да и укатил в неизвестном направлении. А Дарьюшку, почитай, весь Оренбург провожал в Санкт-Петербург, а оттуда уже она с делегацией в Америку на корабле поплыла. Иногда приходили новости по телеграфу и в столичных газетах, что в заморском Чикаго фурор произвели не только оренбургские паутинки, но и красавица-мастерица.

А на Выставке всемирной в заморском городе Чикаго каких только чудес Дарьюшка не увидала: автомобили блестящие, машины паровые, блюда заморские, дамы с кавалерами под ручку променады делают. И всякая речь: англицкая, немецкая, французская, аж голова кругом. Наш павильон с ажурными оренбургскими паутинками огромный успех у иностранцев имел. Прям, бешенный даже.

— Будет ваша мадама лучше прынцессы с картинки, коли купите ей оренбургскую паутинку! – разносился по павильону звонкий голос нашего продавца.

Особливо иностранцы дивились, когда паутинку нашу оренбургскую ажурную пуховую через золотое колечко свободно продевали. Никогда они в своих заграницах такого не видали, охотно очень покупали наши платки своим мадамам.

Вот как-то подходит к прилавку один солидный, сразу видать, что денег куры не клюют, американец. Наши привычно перед ним товар демонстрируют. Продавец просит Дарьюшку на себя паутинку примерить.

Американец только языком цокает:

— О! Какой красота!

— Это она сама вязала! Не веришь? Зря! У вас таких девок отродясь не видывали! – подначивает ихнего сэра задорный продавец.

— О! Ес! – вроде как соглашается американец, а сам с Дарьи нашей глаз не сводит.

— У меня очень хороший бизнес! И много мани. Я хочу вас делать своей женой и партнёром. Мы будем очень богаты. Вы покорите мир своей красотой и мастерством! – прям в лоб ей лепит такие наглые слова.

Дарья, ясно дело, головой качает, на кой ей этот пень заморский дался, она по Степану тоскует. Американец не унимается:

— Подумайте, но не очень долго. Время  — деньги! У меня впервые совпадают дела любовные и бизнес. Это великолепно! Подумайте! Вот моя карточка!

Насилу от такого покупателя отвязались. Продавец молодой даже посмеялся:

— Ещё один! Дарья, ты карточки на память складывай! Это какая по счёту? Нашим расскажем, не в жизнь не поверят! Эх! Знал бы Степан, прям на крыльях бы сюда прилетел.

— Ах! Кабы его хоть одним глазком увидеть! А эти для меня все на одно лицо! – вздохнула красавица.

Да только американец этот, будь он не ладен, привык своего добиваться. Подкараулил нашу красавицу и умыкнул в неизвестном направлении. Большой дипломатический скандал случился. А всё одно, Дарья наша как в воду канула.

***

А в Оренбурге Степан исстрадался, извёлся весь, так хотел Дарьюшку свою увидеть. И отправился наш молодец к колдуну – киргизу Тулену. Болтали про него всякое, что мог де колдун любого превратить в животное или в птицу, в зависимости от сущности человека – кого орлом гордым, кого лисицею, а кого и хорьком. А лет колдуну было, ну чуть ли не тыща. О, как!  Так люди болтали, а я за что купил, за то и продаю.

Три дня Степан на коне скакал, пока до места добрался. И через степь скакал, и через горы лесистые пробирался, пока не увидел заветную юрту с загадочными знаками. В той юрте старик сидит, дремлет.

— Эй! Уважаемый! Туле-абы! Просьба у меня к тебе великая, только ты помочь можешь, — почтительно к нему Степан обращается.

Только колдун с закрытыми глазами сидит и на Степана не реагирует. Вот незадача!

Парень и в ухо ему кричал, даже в бубен его стучал, всё без толку. Сидит, не шевелится, будто каменный. И когда уже Степан всякую надежду потерял, старик вдруг открыл глаза и говорит:

— А! Ты это? Ещё вчера тебя ждал.

Удивился Степан, а колдун ему:

— Некогда рассуждать. Беда с невестой твоей в Америках ентих. Похитили её! Спасать нужно, однако! Ты, правда, не боишься? Трудно будет! Больно очень, это тебе не на балалайке сыграть, а природу свою поменять, хоть и на время. Погибнуть можно! Готов?

Наш молодец, ясно дело, разнервничался:

— Как похитили? Кто? Что же это? На всё согласен! Без неё мне жизнь не мила!

Встал колдун, стряхнул с себя коросту, которой за последние сто лет зарос, потом как завертится волчком, как завоет, аж Степану не по себе стало.

— Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один! Готовность к полёту – ноль! Старт!

Обратил колдун Тулен Степана в сокола,  и сам соколом обратился. И полетели они за синие моря, за высокие горы, через огромный океан в американский город Чикаго.

***

А Дарьюшка в это время в темнице американской томится, слёзы горькие льёт.

— Люди добрые! Помогите! Люди! – изо всех сил кричит пленница.

Да только никто не слышит бедную девушку, никто на помощь не спешит. И не знает она, кто её здесь запер, и какая судьба ей теперь уготована. Вдруг тяжёлая дверь со скрипом открывается, и в темницу входит тот самый американский сэр, будь он трижды не ладен.

—  Мисс ДарЪюшка! Кричать бесполезно! Никто не придёт и не спасёт! Отсюда два пути – стать моей женой и известной миллионершей, или медленная смерть в этом подвале. Но ты же не крези? – нагло заявляет американец.

— Вы кто, дяденька? Что я вам сделала? Отпустите меня! У меня жених есть! – испуганно говорит девушка.

Только не затем её американский сэр похищал, чтобы просто так отпустить, а самому потом ответ держать.

— Теперь я твой жених и мистер благодетель! Других здесь нет! – говорит он грозно.

Понимает Дарьюшка, что дело плохо, но сдаваться не собирается.

— Степан меня всё равно найдёт и спасёт, — отвечает гордо.

Миллионер аж расхохотался:

— Ха-ха! Увы, но это невозможно! Дарлинг, нас ждёт чудесная жизнь. На твоих паутинках мы заработаем миллионы! У нас будет много фабрик и магазинов по всему миру! О! Это очень-очень хороший бизнес!

Посмотрела на него пленница с презрением и говорит:

— Ты старый и постылый! Уйди отсюда! А мой милый меня спасёт!

Рассердился сэр заморский, прям затрясся весь, позеленел даже:

— Крези гёрл! Глупая девчонка! Посиди и подумай! У тебя нет выхода!

И покинул заточение, не сомневаясь даже, что никуда красавица не денется, а рано или поздно на все его условия согласится.

— Где же ты, мой милый! Неужели суждено мне, вот так сгинуть на чужбине, — заплакала Дарьюшка.

«Счастье скоро покидает, а добрая надежда никогда», — говорят мудрые люди. Вдруг, откуда не возьмись, через маленькое подвальное окошко в темницу влетели  два степных сокола.

— Боже мой! Соколы! Наши степные! Откуда вы? Или мне это чудится? – обрадовалась Дарьюшка.

Вот оно – чудо чудное, диво дивное. Ударились соколы о землю и обернулись купеческим сыном Степаном и колдуном Туленом. Дарьюшка глазам своим не верит, от радости плачет. А Степан обнял её и тоже заплакал.

— Некогда! Торопиться нужно! – торопит колдун.

И, надо же, в этот самый счастливый момент, угораздило мучителя дарьюшкиного назад вернуться.

— Что такое? Как вы здесь оказались? Это частная собственность! Слуги! Схватить их! – заорал он, что было мочи. И попятился назад к двери. Но не тут-то было. Наш молодец в два прыжка перегородил ему путь и, сбив наглого сэра с ног мощным молодецким  ударом, обратился к колдуну с почтением:

— Тулен-абы, преврати его в какую-нибудь зверюшку, не то погубит нас всех.

Подпрыгнул колдун три раза, пробубнил что-то и превратил наглого сэра в вонючего скунса.

— Фу! Фу! Какой хорёк вонючий из моего мучителя получился! Ужас как воняет! – засмеялась Дарьюшка.

— Это скунс по-ихнему, — пояснил колдун. И тут же продолжил:

— Время не терпит! Приготовьтесь!

Завертелся колдун волчком, завыл:

— Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один! Готовность к полёту – ноль! Старт!

Обратились все трое в степных соколов и полетели через океан огромный, через горы лесистые, через реки быстрые в родную сторонку.

— Таинственное исчезновение и чудесное освобождение! Большая награда на Всемирной выставке в Чикаго! Настоящий фурор оренбургских паутинок! Свадьба форштадтской казачки и купеческого сына! – кричали мальчишки – разносчики газет во всех российских городах и весях.

А на свадьбе Степана и Дарьюшки, почитай, весь город гулял, да и станица тоже не отставала. Сам губернатор и губернаторша посажёнными родителями были. А уж как папенька и маменька Степана снохой гордились! Да! Козочки тоже на свадьбе были, от невесты не отходили. Тулен не пошёл, в юрте своей уснул, сил набирается, тыща лет как-никак, возраст солидный! Кстати, Катька-разбойница, говорят, в Америку сбежала. Ну,  это у нас традиция такая, кто на родине напакостит, непременно бежит за границу. А Степан с Дарьюшкой зажили душа в душу. Артель открыли. Детишек нарожали. С тех самых пор слава о наших оренбургских паутинках  и о мастерицах наших по всему свету идёт.

Наталия Ермашова

Рисунок Софии Новиковой