Михаил Краснянский | Юмор в поэзии

Начнем, как всегда с Пушкина, эпиграммы которого были остры и даже злы, и мгновенно расходились среди петербургского бомонда.

В Академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает? –
Потому что ж[опа] есть.

Эта эпиграмма написана в 1835 г. на Дондукова-Корсакова, вице-президента Санкт-Петербургской Академии наук. Злые языки того времени связывали неожиданную карьеру недалекого провинциального чиновника Дондукова в Министерстве народного просвещения с тем, что тот в молодости находился в гомосексуальной связи с влиятельным в то время министром народного просвещения и президентом Академии Наук С. Уваровым, так что эпиграмма эта, возможно, куда более ядовита, чем кажется на первый взгляд…

(Надо заметить, что «жопа» – весьма нужная часть тела для эпиграмм. Взять хотя бы известную «словесную дуэль» 30-x годов прошлого века поэта Сергея Михалкова и сатирика Виктора Ардова:

В. Ардов – С. Михалкову: «Ему досталась от Эзопа не голова, а только жопа».

С. Михалков – В. Ардову: «Литературе нужен Ардов, как писсуар для леопардов, как жопе пара бакенбардов»).

***Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.

Эпиграмма Пушкина адресована новороссийскому генерал-губернатору графу Михаилу Воронцову, с которым поэт познакомился во время своей «южной ссылки» в 1823 г. Объективности ради надо отметить, что граф принял ссыльного поэта в Одессе очень дружелюбно, любезно ввел его в близкий круг своих приятелей, даже представил его своей супруге (которой любвеобильный Пушкин сразу увлёкся). Граф Воронцов был противоречивой фигурой. Был талантливым и успешным военачальником, в боях отличался отвагой и хладнокровием, делил с рядовыми все их лишения. Вместе с тем был тщеславен, противодействия не терпел, любил лесть и был злопамятен. Пушкин же, как известно, был тоже «не подарок» – строптив и непокорен; короче: «нашла коса на камень»… В 1824 г. Воронцов написал министру иностранных дел К. Нессельроде письмо, в котором просил «убрать Пушкина подальше». Позднее, в 1825 г., в письме к А. Бестужеву поэт писал: «Мы (писатели) не хотим, чтобы нам покровительствовали равные. Вот чего подлец Воронцов не понимает. Он воображает, что русский поэт явится в его переднюю с посвящением или одою для него, а поэт является с требованием на уважение как шестисотлетний дворянин – дьявольская разница!». Какая все же это великая Личность – Пушкин! Какое яростное стремление к свободе вопреки всему! Для Пушкина его собственные строки: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы…» – это не просто красивые слова, это внутренние законы, по которым он жил и умер!

Козьма Прутков – это был такой «коллективный автор», если угодно – «литературная маска», под которой успешно выступали в печати (50–60-е годы XIX века) с сатирическими стихами и афоризмами поэты А. К. Толстой и три брата Жемчужниковы (правда, их современники утверждали, что к этому кружку был причастен еще и забытый ныне А. Аммосов, российский поэт 1850-х годов, автор романсов (например: «Хас-Булат удалой / Бедна сакля твоя») – рано умерший боевой офицер). Вот образец их творчества, из которого выявляется высочайшая образованность этой «литературной компашки» под именем «Козьма Прутков»:

Дайте силу мне Самсона;
Дайте мне Сократов ум;
Дайте легкие Клеона,
Оглашавшие форум;
Цицерона красноречье,
Ювеналовскую злость,
И Эзопово увечье,
И магическую трость!
Дайте бочку Диогена;
Ганнибалов острый меч,
Что за славу Карфагена
Столько вый отсек от плеч!
Дайте мне ступню Психеи,
Сапфы женственный стишок,
И Аспазины затеи,
И Венерин поясок!
Дайте череп мне Сенеки;
Дайте мне Вергильев стих, –
Затряслись бы человеки
От глаголов уст моих!
Я бы, с мужеством Ликурга,
Озираяся кругом,
Стогны все Санктпетербурга
Потрясал своим стихом!
Для значения инова
Я исхитил бы из тьмы
Имя славное Пруткова,
Имя громкое Козьмы!

Я насчитал в этом коротком стихе 15 (пятнадцать!) ссылок на великих исторических или мифологических личностей!

Александр Архангельский (1889-1938), советский поэт-пародист, рано умерший от туберкулеза; обладал исключительным литературным талантом, тесно сотрудничал со знаменитыми в советскую эпоху карикатуристами Кукрыниксами. Ниже – его пародия на «колхозную тематику»:

Светит солнце ярко,
поле, яр.
Встретились доярка
и дояр.
Не мычат коровы
и быки,
Парень чернобровый
у реки.
Парень чернобровый,
молодой…
– Коровы здоровы?
Как удой?
Голубые пашни,
теплый взгляд…
Силосные башни
встали в ряд.
Что же отвечала
ты ему? –
Только промычала:
– Му… му… му-у…

Один из героев знаменитых «зашифрованных» воспоминаний В. Катаева «Алмазный мой венец» под псевдонимом «Эскес» – это Семён Кесельман (т.е. это его инициалы «С.К.») (1889-1940), получивший признание одного из лучших одесских поэтов среди своих коллег по литературному цеху (а среди них были Валентин Катаев, Илья Ильф и Евгений Петров, Эдуард Багрицкий, Юрий Олеша, Семён Кирсанов, Вера Инбер – неслабо, правда?). Но все эти литераторы позже переехали в Москву и стали знаменитыми, а Кесельман остался в тогдашней провинциальной Одессе и обрек себя на безвестность… Тем не менее он был очень талантлив (ниже – его пародия на И. Северянина, из книги В. Катаева):

Кто говорит, что у меня есть муж,
по кафедре истории прозектор. –
Его давно не замечаю уж.
Не на него направлен мой прожектор.
Сейчас ко мне придет один «эксцесс»,
так я зову соседа с ближней дачи,
мы совершим с ним сладостный процесс
сначала так, а после по‑собачьи…

Булат Окуджава (1924-1997), выдающийся поэт и бард, в особом представлении не нуждается; многие его стихи-песни весьма язвительны; вот, например, блистательная пародия на СССР в период застоя (отрывок):

 Римская империя времени упадка
сохраняла видимость твердого порядка:
Цезарь был на месте, соратники рядом,
жизнь была прекрасна, судя по докладам.

А критики скажут, что слово «соратник» –
не римская деталь,
что эта ошибка всю песенку смысла лишает…
Может быть, может быть, может и не римская – не жаль,
мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.

Римляне империи времени упадка
ели что придется, напивались гадко,
а с похмелья каждый на рассол был падок –
видимо, не знали, что у них упадок.

А критики скажут, что слово «рассол», мол, не римская деталь,
что эта ошибка всю песенку смысла лишает…
Может быть, может быть, может и не римская – не жаль,
мне это совсем не мешает, а даже меня возвышает.

Римлянкам империи времени упадка,
только им, красавицам, доставалось сладко –
все пути открыты перед ихним взором:
хочешь – на работу, а хочешь – на форум.

А критики хором: «Ах, «форум», ах, «форум» –
вот римская деталь!
Одно лишь словечко – а песенку как украшает!
Может быть, может быть, может и римская – а жаль…
Мне это немного мешает и замысел мой разрушает.

Юрий Левитанский (1922-1996), блистательный поэт, который также был известен в литературной среде как прекрасный пародист (ниже – пародия на А. Вознесенского):

Фиеста феерий!
Фатальная зависть!
Долой Рафаэля!
Да здравствует заяц!
Жил огненно-рыжий охотник Мишель.
Из зайца он сделал, мошенник, мишень.
Дабы добывать ежедневный пирог,
он в зайца стрелял через задний порог.
А зайка, а зайка бежал по параболе.
Его не убили, его не поранили.
Не делали пиф и не делали паф –
он сам испугался, случайно упав.
А зайка, а зайка
уже – боже мой!
Он белый, как сайка.
Он антиживой.
Распалась семья,
в которой семь я,
а восьмой,
мерцающий, как неон,
говорит, что и он – не он.

Феликс Кривин (1928-2016), российский, а потом израильский писатель и поэт, прекрасный и тонкий, один из основоположников литературного «интеллектуального юмора».

Я начал сказку так: «Однажды Заяц…»
Потом чуть-чуть помедлил, сомневаясь.
Потом, сомнения преодолев,
Я начал сказку так: «Однажды Лев…»
Потом сравнил я эти два «однажды»,
Сообразил, что так бывает с каждым,
Кто, в чем-то струсив, в чем-то осмелев,
Однажды заяц, а однажды лев.
О это всемогущее «Однажды»!
«Однажды» труса делает отважным,
Из робких зайцев делает мужчин.
И это – сказки доблестный зачин!
Однажды в сказке может все случиться.
А кто за остальное поручится?
Ведь даже сказка – в этом весь секрет –
Однажды сказка, а однажды – нет.

Лев Лосев (1937-2009), известный русский поэт и литературовед, эмигрировал из СССР в США в 1976 г., преподавал русскую литературу в Дартмутском колледже (один из старейших университетов США, входящий в элитную Лигу плюща); известен также своими ироническими стихами.

На машинке старой стукал
25 часов на дню –
сочинял для театра кукол
я какую-то фигню.
Возле чеховской калитки,
там, где цвёл вишнёвый сад,
выводил своих на нитке
персонажей – пусть висят.
На машинке стукал, стукал,
стукал, стукал, стукал я…
Вот и стал одной из кукол,
кукол, кукол, кукол я!

Владимир Высоцкий (1938-1980), выдающийся поэт, бард, актер. В его стихах-песнях много иронии, юмора, сарказма. Ниже – прекрасный образец его иронии по поводу штампов неуклюжей советской пропаганды: тупой американский шпион и хитроумный советский чекист (отрывок).

Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом «мистер Джон Ланкастер Пек»,
Вечно в кожаных перчатках, чтоб не сделать отпечатков,
Жил в гостинице «Советской» несоветский человек.

(Кличка шпиона «Джон Ланкастер Пек» составлена из имен трех звезд Голливуда: Джон Вэйн, Берт Ланкастер, Грегори Пек. – М.К.).

Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью,
Чем-то щелкал, в чем был спрятан инфракрасный объектив.
А потом в нормальном свете, представало в черном цвете
То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив.
Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной,
Наш родной центральный рынок стал похож на грязный склад.
Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой.
И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ.

(В 60-е годы прошлого века «бунтарский» Театр на Таганке под руководством знаменитого Ю. Любимова, где служил Высоцкий – был сверхпопулярен (билетов не достать!), а МХАТ (до прихода худруком О. Ефремова в 1970 г.) переживал, под руководством безликого В. Богомолова, творческий кризис, его постановки были «махрово-советскими», его зал был полупустым, его труппа насчитывала полторы сотни актёров, многие из которых не выходили на сцену годами).

Далее тупой американский шпион вербует «в дебрях ресторана гражданина Епифана».

Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным,
Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел.
В общем, так: подручный Джона был находкой для шпиона.
Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел.

И Джон дает ему пару «шпионских заданий»:
…И ещё. Побрейтесь свеже. И на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина с чемоданом – скажет он:
«Не хотите ли черешни?» Вы ответите: «Конечно».
Он вам даст батон с взрывчаткой – принесёте мне батон.
А за это, друг мой пьяный, – говорил он Епифану, –
Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин.
Враг не ведал, дурачина: тот, кому все поручил он,
Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин…

Игорь Иртеньев (70 лет), очень хороший, очень ироничный российский поэт, автор многих поэтических сборников; хотя его почему-то называют «правдорубом», я думаю, что топор – вовсе не его поэтический инструмент, ему больше подошел бы скальпель хирурга.

Идет страна моя ко дну
Со мною заодно,
А мне обидно за страну
И боязно за дно.

***
Не говори мне про застой,
Про то, что Брежнев в нем виновен,
А я-то думал, что Бетховен,
Ну, в крайнем случае, Толстой.

***
Нет, не люблю я этих марсиан,
Народец, скажем прямо, хероватый,
К тому же пьющий, да и вороватый,
В отличие от нас, от россиян.

***
В помойке роется старушка
На пропитания предмет,
Заплесневелая горбушка –
Ее бесхитростный обед.
Горбушку съест, попьет из лужи,
Взлетит на ветку – и поет,
Покуда солнце не зайдет.
А там, глядишь, пора на ужин…

Дмитрий Быков (50 лет), известный (и очень талантливый!) современный российский писатель, поэт, литературовед; помимо всего этого, является автором сатирических программ «Гражданин поэт» (совместно с актером М. Ефремовым) и ряда других подобных (ниже – отрывок на тему российского президента и российской властной элиты):

Мы там не были, мы это не поймем:
Кто работал в ФСБ или Газпроме,
Кто помечен или выращен Кремлем,
Тот нигде уже не сможет выжить, кроме.
Вон и Главный, на Валдайскую среду
Поглядевший, как удав, хотя и сытый,
Намекнул, что в восемнадцатом году
Не расстанется ни с троном, ни со свитой.
Будет вечен нерушимый их союз,
Как застывший поцелуй с картины Климта.
Никуда они не денутся, боюсь.
Да куда им и устроиться, таким-то?..