Марк АЗОВ | Сага об одиночестве

Марк Азов (настоящая фамилия — Айзенштадт) родился 2 июля 1925 года в Харькове (УССР)  и закончил свой жизненный путь 11 июля 2011 года в городе Нацрат-Иллит (Израиль).

Писатель, драматург, поэт, сценарист. Участник Великой Отечественной войны, награждённый боевыми орденами и медалями. Автор монологов и скетчей для Аркадия Райкина и других известных артистов эстрады, а также киносценариев, пьес, повестей и рассказов. Главный режиссёр израильского театра «Галилея» с 1998 по 2008 год.

САГА ОБ ОДИНОЧЕСТВЕ

-«И сказал Господь Бог: нехорошо быть человеку одному». Пиши. Что же ты не пишешь?
Облако прошло над вершиной Сиона и разорвалось на клочки об острые камни, прежде чем Моисей отозвался:
— По-моему, м-мы с этой фразой оп-поздали.
— Ты мне будешь указывать?
— П-прости, но мы  с Тобой, как бы вроде,  с-соавторы. Ты с-сам сказал — это будет Пятикнижие Моисеево.
— Чего ты хочешь?
— Чтобы образ Творца был  п-п-п…
— Давай быстрей заикайся, у нас на все про все сорок дней.
— Чтобы образ Творца был п-положительный ,  без п-п-п-п…
— Противоречий?
— Правильно. Сперва ты создал человека одного, а потом  пришлось п-прибегнуть к хи-хи-рургическому вмешательству — конструировать ему  жену из ребра. Какой-то у нас  с тобой п-получается  непредусмотрительный Бог.
—  Какой есть. Другого бога у меня для вас нет. Я создавал Адама по своему образу и подобию: я один — и он один, я бессмертный – и он бессмертный. Всем гадам земным: зверям, птицам, — нужны пары, чтобы продолжить свой род,  а бессмертному  зачем продолжение, если он и без того живет вечно? Я ему создал все условия: насадил сад, произрастил деревья с плодами, пригодными для пищи. Рви, что называется, с куста,  только рот разевай пошире. И река течет  — для орошения сада…Пей, купайся, да хоть топись! Что еще человеку надо? Живи и радуйся.
— Почему же п-потом ты передумал?
— Потому что ни что человеческое мне не чуждо. Посуди сам: когда я вдохнул в его ноздри душу…

Адам втянул в себя запахи похолодевшей к утру земли , мокрых трав и  цветов, очнувшихся от забытья , воздух наполнил грудь и вырвался из горла с криком  так, что стая птиц  ввинтилась в небо. Глаза открылись испуганно, и три звездочки в небе погасли, будто их кто-то задул. Жизнь начиналась с рассветом.
Край ночи, накрывавшей куполом землю, обесцвечивался, бледнел,  и оттуда  тянуло прохладой. Адам не успел подумать, что жизнь вся такая черно-белая, как золотые блики побежали по воде реки, невидимое солнце обожгло края облаков — в небе раскрылся  веером хвост сиреневой птицы, и новорожденное солнце вынырнуло из воды  там, где начиналось время.
У Адама закружилась в голове карусель. Он вскочил на ноги, не зная еще, что умеет ходить, и его несло неодолимое желание немедленно с кем-нибудь поделиться  великолепием, которое, как казалось, открылось лишь ему одному. И первое, на что он напоролся, было логово волка.
Волк дремал на сторожевом посту после ночных приключений, его глаза открылись, когда нос учуял чужого,  и какой-то живой огонек увидел Адам в тяжелом взгляде волка.
— Правда, красиво? – сказал Адам. – Я, честно говоря, не ожидал, что жизнь так прекрасна! Ты только взгляни на эти облака!
Но глаза волка глядели  в упор  перед собой. Облака его не интересовали. Из логова за его спиной выкатывались волчата и сразу начинали возиться в траве, опрокидывая друг друга.
Адам забыл про облака, любуясь волчатами.
Губы его растянулись, грудь стала подрагивать от смеха.
— Забавные малыши! – сказал он волку.
Но, судя по кровавому блеску в глубине зрачков, его собеседник не находил тут ничего смешного.
Волчица встала во весь рост и вышла, отягощенная двумя рядами сосков. Шерсть на ее исхудавшем туловище топорщилась,  где-то между ребрами нарастала угрожающая музыка.
В глазах ее мужа раскалялся уголь, воротник вокруг волчьей морды раздувался. Сверкнули клыки.
— Извините, — сказал Адам. – Наверно, я не вовремя.
А небо стало одноцветным, солнце — белым и жгучим.
Теперь Адаму хотелось рассказать кому-нибудь о своей обиде. Но никто не попадался, кроме муравьев, которые спешили по своим делам. Почему их так много, а я один? – впервые пришло в голову.
Что-то пощекотало пальцы ноги, это из раздавленного кома земли выполз дождевой червь. Адам взял, стал его рассматривать, и не рассчитал своей силы – разорвал. Получилось два червячка, и оба живые, да еще какие подвижные! Вот бы и мне так — было бы с кем поговорить.
Он подошел к реке и увидел знакомые ноги…Такие, как я, живут в воде, подумал, и наклонившись, встретил незнакомое лицо, глаза, глядевшие на него с интересом, но набежала волна,  и существо  исказилось, разбиваясь на части, сквозь него просвечивали коричневые и зеленые камни, обглоданные водой… Адам отошел и волна отбежала, свободная от его отражения.
Зато осталась тень.
— Хоть в чем-то я похож на других, — сказал Адам своей тени. — Рядом с деревом лежит такое же черное дерево. Черные птицы проносятся по земле, повторяя полет  птиц, летящих, и вон там на склоне горы – два облака: белое и черное…   Надеюсь, хоть ты меня не покинешь.
Тень не ответила, но она  выражала полную готовность следовать за ним повсюду, как тень. Точнее, она бежала впереди, и ноги ее не отрывались от ног Адама.
— Понимаю, что ответа от тебя не дождешься, но  хотя бы выслушаешь. Все были маленькими в этом мире, как я успел заметить. Вон стая гусей на реке мал мала меньше, самые маленькие  шныряют в поисках пищи, чтоб скорее вырасти, пара аистов  в гнезде на рогатом дереве, выкармливают аистят, как будто им мало друг друга… А у меня даже пары нет.  Я один, появился неизвестно откуда, зачем и для чего… Хотя мне дано не меньше, чем другим, а, может, и больше. Желания и возможности распирают мне грудь и кружат голову.  Мне сегодня открылся мир, наполненный светом, красками, голосами, запахами и прикосновеньями. Мало того, я  ощущаю в себе  силы способные все это сделать еще прекраснее…Ну, как тебе это объяснить?.. Краски рассвета погасли, небо стало линялым, но во мне все осталось, и я могу  выразить звуками то, что увидел  глазами…Были бы уши способные услышать. А вот, когда найду цветную глину, или еще что-нибудь такое, чем можно сделать все это доступным для глаз, —  я покажу вам такой рассвет, который не погаснет, потому что я остановлю его .  Но кто увидит? Вряд ли волк и его волчица заинтересуются моим творением. Может, волчата, когда вырастут?.. Хотя, скорей всего, они превратятся в волков…
Адам еще долго выворачивал душу, а его тень, укорачиваясь, превращалась.
В насмешку — пузатую коротышку на  поджатых ножках, и передразнивала все движения человека, который,  размахивая руками ,  продолжал упорно втолковывать что-то сам себе….            Но Адам по-прежнему нуждался в собеседнике. А все встреченные им животные смотрели глупыми и счастливыми глазами.. Кроме коровы. Ее большие разобщенные глаза были исполнены ума и печали.
— Я думаю, — сказал ей Адам,- что можно,  разговаривать  молча. Палочкой на песке. Если мы предварительно договоримся, что эта прямая черточка – земля, эта извилистая — река,  горбатая –гора, а кружочек — солнце… ну, и дальше в таком же роде, то, я сегодня напишу тебе на песке, а ты завтра придешь и прочитаешь
Корова, перемалывающая  скошенным ртом траву,  сочувственно вздохнула. Но ее   умные глаза были  печальными от того,  что,  пережевывай — не пережевывая , а вкусная  трава, звонкая и сочная, станет в конце концов блином навозным – и этот процесс необратим… с точки зрения коровы.
— А, собственно, с кем тут договариваться?
Адам и сам уже понял, что все его озарения, где вспыхивают, там и тлеют. Создатель, как мы знаем, частицу своей творческой души вдохнул лишь в его ноздри.
Тем временем тени стали удлиняться, птицы устраивались на ночлег,  пара аистов  в гнезде на двурогом дереве на зависть заботливо утаптывали свое семейное ложе.
Тени исчезли. Вернее, вся земля накрылась тенью — из-за края земли, куда закатывалось солнце, выползала  лиловая туча с кровавым подбоем. Ветер ударил по деревьям и понес сухие ветки. Даже стволы скрипели, хотя утлые птичьи гнезда,  раскачиваясь, оставались нерушимыми.
Не такие уж глупые эти птицы, подумал Адам, уж больно хитро они  сплетают гнезда. И от этой мысли ему стало еще обиднее: а мне и гнезда не надо вить, сижу один, двуногий, как птица,  у которой оторвали крылья и выщипали перья – голый на голой земле. Как-то болезненно остро перехотелось жить…Но с дерева, которое мотало кроной над его головой,  посыпались плоды, Адам, машинально, подбирал, грыз, жевал  сладкую мякоть, а в голове стучало:  вот и пищу не надо добывать, кормить птенцов или, там… волчат… Ем сам , чтобы жить. А зачем? Я ведь все равно обречен жить вечно. Ешь — не ешь. Это и ежу понятно. Тот, кто произвел меня на свет в единственном числе, да еще таким умным, что никто и понять меня не может, не стал бы стараться зря. И, выходит, этот день будет повторяться бесконечно,  и мое унылое одиночество не кончится никогда.
Это «никогда» показалось ему таким же страшным, как багровое солнце,   глянувшее напоследок из-за туч. И мир провалился в яму ночи.
Но ветер делал свое дело: он продувал  в тучах дыры,  из  которых выныривал   огрызок луны.
Адам  вообразил, на мгновение,  что это солнце переродилось в нечто мертвецки бледное, и, значит,  ночь никогда не кончится, как никогда не кончится его одиночество.
А волк , в своем логове по соседству,  задрал голову с  прижатыми ушами, и его горло  выдавило  болезненный стон.
Но если волку, с его волчицей и волчатами так тоскливо, то,  что уж говорить обо мне…Лицо человека запрокинулось к дырявому небу, гортань задвигалась, и Адам завыл по-волчьи на огрызок луны.
Так и пели дуплетом.

***

— По-твоему, я мог это спокойно слушать?- сказал Бог Моисею. —  Навел глубокий сон на человека, взял одно из ребер и сделал ему бабу… на свою голову.

Марк Азов