Марат БАСКИН | Картофлнэ латкес

КАРТОФЛНЭ ЛАТКЕС

Глава из Кулинарного романа-1

Для меня ХАНУКА — картофельные латкес. С детства это для меня главное чудо! Как бабушка говорила, мне могут запретить зажигать ханукальные свечи, у меня может не быть «ханука гелт «(деньги для детей), у меня может не быть муки и дрожжей, чтобы печь суфганийот (ханукальные дрожжевые пончики), но картошка в Беларуси всегда есть, и я буду праздновать Хануку с картофельными латками. И если ОНИ хотят, я назову их драниками.

Запах латкес я слышал сквозь сон, и, услышав этот завораживающий аппетитный запах, вскакивал с постели, даже если это был выходной день, и мне не надо было в школу, мчался на кухню:

— Ура! Латкес пекут!

Латкес из картошки у нас всегда готовила мама и, когда мы жили у бабушки и когда отделились, получив квартиру напротив бабушкиного дома, в старой школе, классы которой перестроили в нечто подобие квартир. Там запах наших латкес шел по всему дому. И тогда наши соседи говорили, что у них от наших драников аппетит с утра разгорался.

Как говорила наша соседка через стенку тетя Поля:

— Ленка, я от твоих драников балдею. Угости!

И мама угощала.

Надо сказать, что белорусские драники и еврейские картофлнэ латкес имеют много общего. Они как близнецы-братья.

Готовила мама латкес не только на Хануку, а и в обычные дни: три-четыре раза в месяц на нашем столе обязательно были латкес. Правда, на Хануку в натертый картофель мама клала мацемел, муку из мацы, которую специально берегли на Хануку с Пасхи в маленьком льняном мешочке, вместе с пасхальной утварью. Мацемел было немного, и в будни ее тратить мама не могла. И вместо мацемел клала муку.

Я любил смотреть, как она их делала. И в предвкушении вкуснятины глотал слюнки. Картошка у нас хранилась в погребе прямо под полом на кухне. За ней чаще всего лазил я, доставая ее оттуда с вечера, что бы утром мама могла сразу готовить, пока все еще не проснулись.

Мама брала пять-шесть больших картофелин, мыла их, чистила и натирала на терке в большую миску. Натерев только первую картошку, добавляла в миску три яйца. Как она говорила, чтобы не чернела картошка. Закончив с картошкой, мама добавляла в натертую картошку три больших столовых ложки мацемел (мацовой муки) или муки. Потом посыпала смесь горсткой соли и перца и, размешав все ложкой, приступала к выпеканию латкес.

Наливала в большую тяжелую чугунную сковородку подсолнечное масло, ставила сковородку на примус, когда готовила у нас в квартире, или ставила ее на самом краю печки, подсовывая дальше ухватом, когда готовила у бабушки.

Потом, дождавшись, когда масло закипит, той же ложкой, что мешала, наливала в сковородку островки полученной смеси. На нашей сковородке умещалось пять-шесть таких островков, окруженных бушующим морем масла. Островки начинали урчать, как кот перед блюдцем с молоком, мама их поворачивала, и они поджаренные пупырышкались, темнели, росли вверх и в бока, превращаясь в латкес.

Кушали мы их со сметаной или с натертым яблоком. Зимой всегда со сметаной, а летом было разнообразие: и то, и другое. И тогда мама спрашивала меня, с чем я буду кушать латкес.

Как рассказывала мама, когда мне было годика три, я на ее вопрос ответил:

— С руками!

Эту историю вспоминали долго, как анекдот.

Марат Баскин