Сегодня — 14 октября — 40 дней, как ушла в мир иной Карина Мусаэлян Аручеан. Она любила жизнь, любила людей, отстаивала справедливость, помогала, ободряла… Ее позитив давал силы, поддерживал, а творчество оставило неизгладимый след в жизни многих из нас. Будем читать, чтить и помнить…
Держась за поручни надежды
«Бог — Поэт: ему нужна рифма! Ведь рифма, по сути, — отклик, созвучие разнокоренных слов. Рифма — это Любовь…»
(Карина Аручеан «Полководец Соня, или В поисках Земли Обетованной»)
Держась за поручни надежды,
хмелея от вина утрат,
я всё иду не ПО, а МЕЖДУ:
налево — пропасть, справа — сад.
А жизнь, как щедрый виночерпий,
всё наливает мне, шепча:
— За дом! А значит — за кочевье.
За радость! Значит — за печаль.
За память! Значит — за забвенье.
За день! Но значит — и за ночь.
За веру! Значит, за сомненья,
которые уходят прочь.
Поднимем чашу за потери!
Ведь ты становишься мудрее!
— Ах, это значит — я старею…
И тени полнят шумный дом…
— Но…
…нальются новым соком почки.
В отточья обратятся точки.
На белый лист прольются строчки.
Так вслед за «ДО» идет «ПОТОМ»…
А точка — только знак начала.
Так выпьем в щедрой тишине
за океан, коль за причалы.
За пепел, тлеющий в огне…
***
Мой старый-старый юношеский стишок-песенка:
Я училась равновесью
На планете нашей зыбкой.
Сочинять училась песни
Не за хлеб, а за улыбку.
Мне дарили люди душу,
Благодарные за песни.
Но сказал ты мне: — Послушай,
Нет подарка бесполезней!…
И добавил ты со спесью,
Показав, как я нелепа:
— Значит, плОхи твои песни,
Раз за них не платят хлебом…
***
Покинув высь, я землю обрела.
Сложила я усталые крыла.
И долго звёзды пели надо мной.
За здравие? Или за упокой?
А по земле стелился синий дым.
Неслышно зрели в темноте плоды.
И соки животворные земли
текли без устали,
без устали текли.
И во дворах плескались поутру
не простыни — а строчки на ветру.
И в лужице с зацветшею водой
синела высь, покинутая мной…
***
В лесу за старым кедром
стоит под крышей дом.
Ах, стены-то — из ветра!
А крыша — решето.
В нём стулья — из травинок.
В нём ложе — из лучей.
Он мой — дом-невидимка.
А будто бы — ничей.
Я в доме том — хозяйка,
хотя живу не в нём,
хотя никто не знает
про этот чудо-дом.
Под вечер станет тихо.
И, суету кляня,
присядет лешачиха
у лунного огня.
Расскажет о приметах
мне лешачихин тесть.
Все говорят: их нету!
Но знаю точно: есть!
За журавля синицу
мне выдавать опять.
Мне будто бы за тридцать,
а в самом деле — пять!
Жизнь, как река, кружила.
До устья донесла.
Мне скажут: уж пожИла!
а будто — не жилА.
Но после моей смерти,
лукавя и шутя,
вас тронет тёплый ветер,
и это буду — я.
Расскажет чудо-ветер,
где чудо-дом стоИт.
Но вы ему не верьте!
Пошепчет — улетит…
***
Прости, моя радость! Увы, беспощаден удар
о жёсткую землю. И травы, как камни, остры.
Хотела я вечную синь принести тебе в дар,
где жгут мудрецы голубые, как звёзды, костры.
Где может печаль плодоносить, как солнечный сад.
Где пепел надежды травой прорастает опять.
Где могут поля колоситься на месте утрат.
И реки, пройдя океан, поворачивать вспять…
Но ты поспешила… И я, не успев рассказать
про грустное мужество жить, чтобы лишь иногда
имели мы право в бездонное небо взлетать
могу лишь подставить себя под паденья удар…
***
СМЕРТЬ ТОРЕАДОРА
Прииди, мир! Спокойствие, прииди!
Окутай плечи, сладостный покой!
Я в этой пьяной бешеной корриде
Сознательно проигрываю бой.
Я ослабел. Я стал самим собой.
Я гол и нищ. Свистите же! Свистите!
Я ослабел… Я стал самим собой…
Швырнули мне в тиши оцепенелой
Цветок из жалости. Я этого ль хотел?!
И понял я: страданью нет предела.
Лишь состраданью есть всегда предел.
Быть одиноким — каждого удел.
Но как противятся и дух, и тело!
Быть одиноким — каждого удел.
Я прятал боль. Таил немые страхи.
Жил для потех, уставший от потех.
Я погибал. Но восставал из праха
Победный торжествующий мой смех —
Вы презирали падших и калек,
Любили свет и не любили мрака.
Вы презирали падших и калек…
Какое небо жаркое в Мадриде!
Как жарко, душно дышит бык!
Удар! Сломалось время.
Боже, не кричите…
Спасибо, жизнь. Я очень благодар…
Мужчины, успокойте нервных дам!
Прииди, мир… спокойствие, прииди…
…Мужчины, успокойте нервных дам!
***
Моему любимому мужу Давиду-Диме:
И вечность плескалась
в раструбах портьер.
И Бог был — Любовь.
И Любовь была мною —
бессмертной, смеющейся,
теплой, живою.
И Бог был Любовью.
И нас было двое.
И вечность плескалась
в раструбах портьер…
…И ТАК ДО СИХ ПОР — уже почти полвека.
***
ИЗ МОИХ СТАРЫХ СТИХОВ
Я иду по земле — и земля принимает мой шаг.
И трава обтекает упрямые сильные ноги.
И сорока (а может быть, ангел?) летит вдоль дороги.
И русалки (а может быть, утки?) шуршат в камышах.
Вот опасливый гном превратился в смешной мухомор.
Схулиганничал леший, в разлапистый пень обратившись.
Обернусь-ка и я незатейливой серою мышью,
чтобы лучше вписаться в изменчивый вечный узор.
Переменчивость мира приемля, вступаю в игру.
Я пророю ходы — и ручьями подземными стану.
И однажды зимой приоткрыв заржавевшие ставни,
ты увидишь цветущую яблоню вдруг поутру.
Я настигла тебя — ты захочешь коснуться струны.
Схватишь ты карандаш — я тебе не даю удивиться:
это мышь или строчка так быстро бежит по странице.
Но меня дописав, ты постигнешь условья игры.
Ты теперь — камертон, по которому строится звук
тех мелодий и песен, что сыграны будут другими.
Ты отныне вольна изменять и обличье, и имя.
Взмах крыла… Ну смелей! — размыкается будничный круг.
Пусть заносчивый всадник считает, что он направляет коня.
Но бежит прихотливо, неся их обоих, Дорога —
— воплощённая прихоть моя ли, твоя или Бога…
Получили мы мир, растворив в этом мире себя.
***
5 июня 2020 г. Сижу под своими каштанами на балконе и вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю…
…И снова все живы. Сидят за накрытым столом.
Болтают, смеются, и любят, и любят друг друга.
И тосты красивые ходят и ходят по кругу.
Из вечности к нам возвращаясь, питают теплом…
Карина Аручеан-Мусаэлян (19 мая 1946 — 5 сентября 2021)
Портрет работы двоюродного брата Карины — Заслуженного художника Республики Армения Рубена Арутчьяна