Нина Косман | Как я взорвалась

Об авторе

Родилась в Москве. В Америке с 1973 года. Поэт, прозаик, драматург, художник, переводчик. Aвтор сборников стихов и прозы на русском и на английском. Составитель антологии стихов «Gods and Mortals» (Oxford University Press). Публикации в журналах «Знамя», «Новый берег», «Волга», «Дети Ра», «Крещатик», «Новый континент» и пр. Английские стихи, проза /переводы публиковались в США, Канаде, Испании, Голландии и Японии. Пьесы ставились в театрах Нью-Йорка. Изданы две книги переводов стихов Марины Цветаевой.

Как я взорвалась

На пляже около Таллина я впервые увидела иностранцев. Весь день я сидела у воды и строила песочные замки. Вдруг я услышала, как меня зовет мама. Подняв голову, я увидела другую семью — маму, папу и двоих детей; они развертывали одеяло рядом с моими родителями. Я сначала подумала, что они оба мальчики, потому что оба были в брюках. Только когда я подошла поближе, я поняла, что это мальчик и девочка. Я впервые видела девочку в штанах.

Они говорили только по-фински, поэтому я просто указала пальцем на мой замок. Мы построили целый город с башнями, туннелями и маленькими домиками. Единственные слова, которыми мы обменялись, были наши имена: Карл, Моника, Нина. Мы не разговаривали; мы строили. Моника была в красном купальнике; Карл — в красных плавках. Пока мы строили, они все время что-то жевали. Меня удивило, что кто-то может так долго жевать. Я указала на свой рот, сделала вид, будто жую и пожала плечами. Моника сказала что-то своему брату; он побежал к одеялу своих родителей, вынул что-то из большой белой сумки и быстро вернулся с чем-то в руке. Он протянул мне что-то маленькое красное и круглое, как конфета. Я положила это в рот и начала жевать. Когда оно перестало быть сладким, я его выплюнула. Близнецы ушли. Я не знала, что это была жвачка, и что её можно долго жевать. Перед уходом Карл и Моника дали мне ещё несколько маленьких красных шариков и несколько финских конфет. Больше я их не видела на пляже.

Я жевала жвачку и думала о моих финских друзьях в их зарубежной стране. Конфетами я только любовалась, хранила их до последнего дня лета.

Когда занятия снова начались в сентябре, наша учительница Мария Петровна провела с нами беседу об иностранцах.

— Иностранцы могут притвориться вашими друзьями, но вы должны помнить, что они враги советского народа. Ни в коем случае не принимайте от них подарки. Иностранцы прячут крошечные бомбы в конфеты. Когда наши советские дети едят эти конфеты, они взрываются.

Я вспомнила о конфетах, которые мои финские приятели дали мне на пляже в Эстонии. Я съела их как раз за день до начала занятий. Я почувствовала что-то странное в животе после слов учительницы. «Скоро взорвусь», — подумала я. Мне хотелось поднять руку и спросить, через сколько дней бомба взрывается в животе. Но мне было стыдно, что я так глупо поверила иностранцам и съела их конфеты с бомбами внутри. Больше я ничего не слышала из того, что нам говорила учительница. Я думала о том, как взорвусь.

На следующий день у меня так болел живот, что я не могла двигаться. Мама измерила мне температуру и велела остаться в постели.

— Это все из-за этих конфет, — прошептала я.

— Каких конфет? — спросила мама.

— С бомбой внутри. Поэтому живот так болит. Я, наверно, скоро взорвусь.

— Когда ты их съела?

— Три дня назад.

— Не волнуйся, — сказала мама.

На следующее утро я проснулась в целости и сохранности. Мои руки, ноги, нос — всё было, как раньше. Еще три дня я думала, что взорвусь, но ничего не произошло. Может, Карл и Моника дали мне обычные конфеты, а может, они были просто слишком маленькие и в них нельзя было вложить бомбу.

Посчитай их сейчас

В моем классе было две Лены. Лена С. была моей подругой, а Лена М. — врагиней. Может, Лена М. завидовала моей дружбе с Леной С. Один раз, когда она спросила Лену С., «Почему ты водишься только с Ниной?», Лена С. Ответила: «Потому что».

Лена M. делала всё, чтобы мне досадить. Один раз к нам в класс пришла новая учительница и сказала:

— У нас в стране все люди равны — здесь, в Москве — так же, как и во всем Советском Союзе. Наше правительство заботится обо всех, независимо от того, какая у человека национальность. Вот и в этом классе у нас есть не только настоящие русские дети, но и евреи. У них такие же права, как у остальных.

Учительница обвела класс глазами и спросила Катю Т.:

— Сколько в этом классе евреев?

Катя покраснела и уставилась в пол.

— Не знаю. Я их не считала.

— Посчитай их сейчас, — сказала учительница. — Евреи, поднимите руки.

Несколько детей подняли руки. Они подняли их только на секунду и сразу же опустили обратно на парту. Они краснели и оглядывались по сторонам — не смотрят ли на них остальные. Я не подняла руку.

Тогда Лена М. громко сказала со своей парты:

— А почему Нина не подняла руку? Она ведь тоже еврейка.

Я выскочила из-за парты и выбежала из класса. Я плакала. Я не очень понимала, что все это значит. Я просто знала, что быть еврейкой неприятно; это значит, быть не такой, как все. Учительница вышла в коридор и велела мне вернуться в класс.

В тот вечер я рассказала родителям о том, что произошло в школе. Я спросила:

— Что такое еврей?

Мама покачала головой и закрыла глаза. Папа сказал:

— Мы евреи по национальности, но мы такие же люди, как и все остальные. В глубине души все люди одинаковые, независимо от того, какая у них национальность.

Ночью я слышала, как мама говорит папе:

— Может быть, лучше отдать Нину в другую школу? Если это будет продолжаться…

Я не слышала, что папа сказал в ответ.

Я продолжала ходить в ту же школу и дружить с Леной С., а с Леной М. я потом долго не разговаривала.

Нина Косман