Илья Абель | Женские verbatim’ы

Что есть театр, если не разговоры по душам, не выяснение отношений, обиды, разочарования, надежды и мечты. И, конечно же, любовь.

Как-то обратил внимание, что на московской сцене в разных театрах обязательно есть спектакли – оригинальные или переводные – где о жизни рассказывают женщины друг другу. И, разумеется, зрителям. Иногда в их обществе появляется мужчина – реально или в мечтах.

Обычно такие спектакли небольшие по продолжительности – полтора часа или чуть больше. Играются, как правило, без антракта и на Малых сценах. Конечно, можно посмотреть подряд все спектакли, где женская тема передана, так сказать, от первого лица. Но очевидно, есть концепт таких постановок, который так или иначе раскрывается в каждом конкретном случае. Мне захотелось сделать небольшой обзор таких спектаклей, чтобы обозначить, как сейчас в театре решается женский вопрос. Хотя, справедливости ради, стоит сказать, что и тут Олег Табаков, великолепный актер, который на прошедшей неделе ушел из жизни, задал ракурс понимания названной выше темы. В МХТ имени Чехова почти 10 лет идет спектакль Дэвида Хэйра «Дыхание жизни», где замечательные актрисы Наталья Тенякова и Алла Покровская встречаются в образах своих героинь, чтобы поговорить об одном и том же мужчине, бывшим  по-своему в жизни каждой.

Так что теперь речь пойдет о нескольких спектаклях, где речь идет и о любви, и о том, ради чего жить и что и как ждать от жизни. Будучи женщиной по имени и естеству, здесь ли, там ли, именно женщиной. И никем другим.

Версии «Современника»
Запоздалые ожидания

Режиссер Марина Брусникина назвала «Уроки сердца», что идут на другой СЦЕНЕ московского театра «Современник», любимым спектаклем. Сочинение по пяти пьесам екатеринбургского драматурга Ирины Васьковской, действительно, чистый во всех отношениях театральный продукт, настоящее событие с лета прошлого года в театральной жизни российской столицы. Именно потому, что форма (действо, режиссура, игра актеров, сценография и все, что делает спектакль таковым) сосуществует настолько взаимосвязано и свежо с содержанием современного автора, сразу и прочно заявившей о себе. И поэтому ясно, что такой вариант прочтения (в программке это названо – сочинением) подобной драматургии наиболее адекватно и аутентично. Сыгранный в духе фильмов Киры Муратовой или прозы Людмилы Петрушевской, то есть, поставленный в сугубо реалистической манере, спектакль стал бы черной комедией, без продыха, с безысходностью и без сочувствия к тем, кто выведен в нем в нем людьми смирившимися, живущих настоящим, как позапрошлым бытом и тупиком, нравственным и житейским.

Марина Брусникина придумала театр в театре, где есть место заведомой эксцентрике, немного даже цирковой, эстраде с ее напористостью в декламации простых реплик. При том, что получилось что-то в духе итальянского неореализма, где грустное и смешное уживается с удивительной достоверностью, особенно в духе первых фильмов Феллини.

Таким образом, перед нами отнюдь не натурализм, как можно было ожидать при сценической интерпретации пьес Васьковской, а реальный, в меру реалистичный театр, где все всерьез, но все же остается место для выдоха, для того, чтобы не предаться меланхолии и чему-то в таком роде.

После первого звонка перед началом спектакля «Уроки сердца» зрители неторопливо занимают свои места на поднимающихся лесенкой рядах небольшого зала, переговариваются, разглядывают декорацию – диван, кресло, столик с телевизором и громадные серые шкафы-контейнеры, какие бывают в закулисье театра – а спектакль уже по существу начался. Все семь его участников – шесть женщин и один мужчина –  будто бы обживают сцену. Они встречаются в разных уголках ее, о чем-то тихо переговариваются, включают пылесос или телевизор, перебирают костюмы на вешалке, открывают шкафы и что-то там замечают, как бы на будущее. А потом выходит перед сценой девушка-администратор, спрашивает, готовы ли актеры, и формально только сейчас начинается действие, хотя на самом деле оно в самом разгаре. Актеры, массовкой существуя на сцене, в своеобразном прологе от режиссера и театра дают понять – театр, уважаемые зрители, театр, и ничего больше. Но вот вы это поняли, а теперь мы будем играть свои роли. Кажется, что, как в цирке, кто-то говорит «Ап!». И две женщины в одежде уборщиц начинают мыть сцену по-настоящему, а между делом рассуждая о жизни, любви и женском счастье.

Две основные части спектакля, за основу которых взяты пьесы «Уроки сердца» и «Русская смерть», играют два состава исполнителей. А роли Вари (Полина Рашкина) и Кати (Марина Феоктистова) играют без замены одни и те же исполнительницы.

Варя – такое эфирное создание, вся в мечтах и фантазиях, конкретно – фея, такой чуть кукольный персонаж вроде девочки с голубыми волосами из «Приключений Буратино», но еще волшебнее и воздушнее.

Катя – женщина, которая понимает, что это такое, она прекрасна в своем зрелом естестве, а ее реплики, в которых опыт сочетается с разочарованиями прошлых лет, а уверенность есть панацея от отчаяния, есть прямая противоположность Вари. Вместе получается такая откровенно дуэтная пара, где одна критикует другую, что выглядит и смешно, и грустно.

Потом Варя и Катя на глазах у зрителей, как в кино или в маскараде, снимают свою униформу, отставляют в сторону щетки. И Варя уже балерина, которая вот-вот вспорхнет в антраша, а Катя – современная женщина, уверенная в себе, что потом будет подчеркнуто красной юбкой с оборками в духе Кармен, той, которая не пострадала за любовь, а смогла выйти из неприятной ситуации, будучи горда собственными достоинствами и возможностями.

Этот дуэт только во время представления историй про обыденную жизнь, разыгрываемых другими участниками постановки, временно оказывается вне сцены. При том, что постоянно все же на ней присутствует и как хор, своеобразный в греческой трагедии, и как зритель того, что происходит в этот момент на сцене, и как такая данность, которая своим бытованием здесь и сейчас поддерживает тот уровень театральности, который изначально задан режиссером и драматургом. Ближе к финалу Варя и Катя даже спускаются со сцены и оказываются буквально перед зрителем, что еще раз, выглядит органично и почти простодушно, если бы не было столь продумано и выстроено, напоминает зрителям: не беспокойтесь, это только театр, переживайте, сколько хотите, но все же это про других, хотя и про вас тоже.

Главное в «Уроках сердца» две истории. По содержанию они почти буквально похожи, поскольку рассказывают в очередной раз о том, как их герои живут однажды заданной жизнь и пробуют, странно, коряво и парадоксально, как могут, что-то в ней изменить.

Сначала это грустное повествование о пожилой матери Ларисы (Марина Хазова) и старой деве, дочери, Ларисе (Дарья Белоусова). В миллионный раз, наверное, они на кухоньке, которая выгорожена из громадного контейнера, положенного на сцену, обсуждают свои нехитрые и болезненные финансовые проблемы (явно аховые, если покупка торта может быть при неуплате за радиоточку) и личную жизнь, на первый взгляд, только дочери, которая в свои 45 отнюдь не ягодка, как говорится в русской присказке на этот счет.

Такие разговоры ведутся между близкими людьми, наверное, изо дня в день годами и десятилетиями, то более подробно в выходные, то с вариациями в будние дни. С одним рефреном – надо экономить, быть разумнее с мужчинами – это со стороны матери. Надо устраивать личную жизнь и не мешать ей – со стороны дочери.

Поскольку ясно, что новизны в таких прениях нет и не может быть, они внешне напоминают спектакль. (Вот это и учитывает Марина Брусникина и в этом, и во втором случае). Он развивается по одному и тому же сценарию, наверно, с некоторыми отклонениями. Мать доказывает дочери, что она непутевая (при этом, мать все время что-то перекладывает с места на место), а под столом – подушки, коробки с чем-то, так что хватает места только для двух табуреток. А дочь доказывает, что уже не может жить с матерью, поскольку это тюрьма, что она верит, что найдется тот мужчина, с которым она сможет начать долгожданную и почти уже гипотетическую семейную жизнь. Потом, как в музыкальном произведении,  скажем «Болеро» Равеля, градус личных претензий нарастает. Мать обвиняет дочь, что та не может найти достойного мужчину, что ее избивают, обворовывают те, кому она предана душой и сердцем, что ей не стоит ходить к винному ларьку, чтобы там искать знакомств. На что дочь, приводящая себя в порядок перед возможным приходом нового знакомца, отвечает, что мать испортила ей жизнь, что ей ничего от нее не нужно, кроме свободы, что она устала от постоянной опеки, избыточного, ежесекундного внимания.

Наконец, в кульминации, обе женщины доходят до обид и угроз – отдать в психиатрическую лечебницу (мать), уйти из дома (дочь), что прерывается тихой мелодией как бы перемирия, когда дочь просит, чтобы мать села рядом и протянула ей руку, чтобы снова продолжить бесконечное и бесполезное, безрадостное выяснение отношений, у которых нет перспективы. Опять звучат упреки, которые выговаривались уж точно не один раз, они – часть ежедневного ритуала, потому и не поймешь почти – действительно ли дочь, в своей искренности и самоотдаче похожа на героинь Мазины из «Дороги» и «Ночей Кабирии», или уже она так привыкла к роли несчастной незамужней дамы, что проигрывает ее с чувством, но именно как роль.

У каждой из героинь своя правда-ложь. Мать объясняет свое поведение тем, что заготавливает продукты и все остальное для будущего дочери, на то время, когда ее, матери, не будет. Но несомненно, что тут есть откровенный эгоизм, подвох логический, ведь, если дочь выйдет замуж, как постоянно мечтает днем и особенно ночью, будто бы разговаривая в полусне с будущим избранником, запасов, которые делает мать не потребуется. И тогда жизнь близкого человека потеряет смысл и значение. Очень может быть, что  мать и мстит дочери и за собственную неудавшуюся жизнь (ведь признается, не стыдясь и не стесняясь, что думала отдать ее в детдом, да не хотела, чтобы соседи что-то говорили по этому поводу). И проживает с нею то, чего у нее не было, что очевидно. Потому читает  объявления о знакомстве, которые дает в газеты дочь, перебирает ее письма потенциальным женихам, через стакан, приставленный к стене, подслушивает монологи ее, а, если чувствует, что надо поставить дочь на место, угрожает именем врача, наверное, психиатра. Но дочь взрослее, а роль все та же – и она, дочь, выкрикивает, что психушка ей не страшна, поскольку она уже устала жить с матерью, что ненавидит ее, поскольку та заедает  ее жизнь, постоянно мешая и вмешиваясь.

И это тоже давно привычная партия, конечно, не клоунская, хотя мать со своими резонами и правильным, по ее мнению, пониманием жизни, того, как надо жить и что делать, есть в своем роде Белый клоун, а дочь, все время нападающая до истерики и плача на мать – Рыжий клоун. (Заметим, что диалог двух клоунов заявлен уже в прологе  с Варей и Катей, а во второй части спектакля «Уроки сердца» продолжен Валей, Надей и Алексеем.) Но, повторим, это все же не цирк, а суровая, жесткая жизнь, описанная без прикрас и сюсюканья, резко, иронично и без сантиментов.

Здесь несколько слов надо сказать о драматурге – Ирине Васьковской. Она давно заявила о себе в качестве молодого автора, будучи уже достаточно зрелым и самодостаточным человеком. Если пройтись по ее странице в Facebook, то фото, карикатуры, заметки – диалоги и мысли, там помещенные, уже пьеса, которую можно играть на сцене. Кто-то в комментариях спросил у Ирины, имея в виду, где она находит то, что помещает у себя на странице. Кажется, ответ очевиден: она воспринимает жизнь под определенным ракурсом, достаточно специфичным и не всегда лицеприятным, возможно, потому ей на глаза попадается то, что потом остается для ее друзей высказываниями ее в прямой речи, заметках, записи диалогов и видеоряда. Здесь могут оказаться рядом снимок религиозных евреев – старика и юноши, странноватые заметки про празднование Пурима, и что-то  бытовое до обыденности. Но, выделенное из услышанного, воспроизведенное, это становится мини-пьесами, где есть характер, личность, фон и время.

Могу предположить, что в драматургии Ирины Васьковской есть место биографическому, почти биографическому. Но не берусь судить,  насколько и в какой степени, поскольку содержание ее пьес таково, что каждый зритель найдет в них что-то, что переживал лично он (ну, например, самое простое, что всеми пройдено – конфликты родителей и детей, детей и родителей). Но концентрация действительного у Васьковской так сильна и информативна, что тут мало видеть за чужим свое, поскольку перед нами и некое обобщение, сгущение конфликтов, которые только кажутся бытовыми, а на поверку – экзистенциальные, если вообще не вечные.

Вот ведь как просто: не ругаться каждый вечер матери и дочери, а изменить жизнь. Есть разные варианты – уйти из дома, уехать на заработки, перестать собирать то, что превращается в хлам и портится. Но проблема в том, что обе дамы не хотят ничего менять. Могут, но не считают уместным. Их вполне устраивает это сосуществование друг с другом, где давно уже все ясно, привычно и удобно каждой из сторон, потому что вместе легче считать виноватой в личных бедах не себя, а другого. И мишень для упреков не хочется делать иной.

Но вдруг раздается звонок в дверь, мать бежит открывать, а дочь проговаривает встречу с тем, кто должен прийти. Но мать возвращается одна, убеждая дочь, что ошиблись квартирой. Так это или нет – неизвестно. Но опять же, очень хорошо для каждой из сторон: мать оставила дочь без вероятного знакомого, поскольку ей все время встречаются не просто проходимцы, а те, кто могут избить и ограбить. А дочь снова разражается выкриками в адрес матери, которая ломает ее жизнь. Так этот диалог, где все друг про друга знают, завершается, будучи первой частью «Уроков сердца» на другой СЦЕНЕ «Современника». Но у Марины Брусникиной есть еще и трагикомический финал показанной в лицах  истории. На цепи контейнер поднимают с одной стороны вверх, и вниз, в бывшую минуту назад кухню, заставленную рухлядью, падают аккуратно склеенные картонные коробки. Все, что мать копила и собирала  годами. Они кажутся пустыми и легкими, поскольку по три-четыре штуки за один раз их уносят рабочие сцены, как униформисты в цирке. То, что они похожи на почтовые посылки, и то, что они вроде бы пустые – двойная метафора, такой театральный аккорд – то, что посылается в некое будущее, и то, что по сути есть воздух, иллюзия того, что должно быть, фокус, который удался на все сто процентов. И разоблачен на глазах публики трагикомично и однозначно.

Но этим дело тут не заканчивается. Контейнер поднимают так, что он висит вертикально, а под него пододвигают диван, что нужно для перехода к следующей части спектакля.

Но перед тем как подробно будет представлена история двух сестер – старшей, Вали (Наталья Ушакова) и младшей, Нади (Виктория Романенко), все участники «Уроков сердца» играют вторую из трех интермедий спектакля. Сначала это нечто забойное вроде композиции «Рамштайна», а потом Алексей (Илья Лыков, он тоже выступает без замены в  спектакле) поет песню «Фантазер», из попсы советских времен. Напоминает сценка что-то похожее на провинциальную дискотеку, где люди несколько или больше пьяны, где мужчин мало, а девушки и женщины буквально к ним жмутся, что точно передает и атмосферу постановки, и то, что было до того, и то, что показано будет после того  в том же русле сочетания эксцентрики и правды жизни.

Кажется, что диалоги двух сестер должны начинать спектакль, и тогда было бы все вполне логично: такими героини были в молодости, а такими стали через четверть века. И не суть, что тут сестры, а там мать и дочь, поскольку и тут конфликт застарелый, а все доводы уже не раз обкатаны в  вечерних посиделках. Но тогда бы это был сугубо реалистический спектакль, с правильной нравоучительной интонацией, где одно продолжается другим, убеждая зрителя, что обозначенная через характеры героев «Уроков сердца» жизнь неправильная и бесперспективная. А Марина Брусникина показала обратную перспективу: то, что может со временем стать с  по-своему милыми девушками, если они не прекратят говорение, а начнут жить. Да, и те, и другие похожи. Мать придумала себе заботу о дочери, дочь – с ума сходит от женской невостребованности, старшая сестра мечтала съездить в Венецию и осуществила свою мечту, продав квартиру и потратив вырученные деньги на путешествие, которое ее разочаровала, а младшая – думает, что получает от жизни удовольствие, ходя на вечеринки сомнительного толка, где ее, скорее всего, принимают за даму доступную и легкомысленную.

С точки зрения формальной логики и те, и другие нашли выход, а сестры даже осуществили его в меру возможностей и отношения к тому, что в их восприятии жизнь и счастье. Но во всех случаях – не более чем имитация жизни. Да, похоже на нее, даже более чем, но все же не она, а нечто умозрительное, ничтожное, межеумочное и болезненное. В обеих ситуациях героини знают, чего хотят, но дальше мечтаний по большому счету дело не идет, поскольку придуманное, приближенное к реальному, все же фантазия, а не нормальное проживание времени, отпущенного для бытия.

Старшая сестра все время причитает, что на даче надо починить крышу, но только рассуждает об этом (а контейнер, который нависает над диваном, есть в определенном смысле образ опасности, которая явлена, так сказать, наглядно). Младшая сестра не потратила денег, оставшихся после продажи городской квартиры, но тратит их на платье, вряд ли на учебу, поскольку выход для нее от всех проблем – напиться и так перезимовать на даче, где нет дров, в деревне, где живут алкаши и опустившиеся люди.

В первой части мать все время сетовала, что дочь не подготовлена к жизни, а тут обе сестры – как бы аналог ее дочери, но еще не в критическом для замужества возрасте, хотя обе им почти бредят.

К тому же  оказывается, что под одеялом на диване спит пьяненький мужчина, приведенный в дом Надей, которого будят, кормят и пытаются обихаживать.

По сути, спектакль «Уроки сердца» – бенефисный, ведь у каждого из его участников, даже когда перебивают их,    роль есть – монолог. Жутковатый в своей повседневности, даже страшный, как, например, у Алексея. Жену она называет Псиной (думаю, именно с прописной буквы в знак уважения и ненависти.) Свое пьянство он объясняет невозможностью с нею жить. И перечисляет несколько проблем, которые у него есть, объясняя, что, как только их станет ровно десять, он повесится на батарее в ванной, назло жене. И нет бы болезни полечить, найти работу поприличнее, ведь по ответам Алексей похож на опустившегося интеллигента, человека скорее образованного, но потерявшегося в жизни. Если для Нади пережить – это напиться и забыться в чем-то, то для Алексея это уже не болтовня недалекой девушки, а убеждение, позиция, более того, принцип. Ему с ним удобно жить, он доступен пониманию в любой компании, он спасает от ненужных вопросов и ответственности.

Если у матери и дочери романтические видения лишь в мечтах, то у Алексея и Вали эти мечтания почти стали реальностью. Алексей вспоминает, как в парке встретил девушку, которая, как ему показалось, вероятно, не совсем на трезвую голову, могла бы быть той, которая стала бы близким ему человеком. Но он не познакомился с ней, хотя образ ее сохранил в сердце, как Артист в «На дне» Горького, рассказывая о том, что ему дорого. У Вали все случилось банальнее: знакомство, беременность, аборт (вспомним, как мать в первой части спектакля говорила о том, что хотела сдать дочь в детдом), но пережитое все же не ожесточило ее, хотя и не избавило от присущей всем героиням Ирины Васьковской мечтательности и нежелания делать то, что нужно, не откладывая на потом. (И вот, что поразительно, когда Валя рассказывает про эту грустную страницу своей биографии, что-то с нею происходит, что-то меняется в ее облике – она в тех же очках, в том же блузоне и резиновых сапогах выглядит будто бы старше своих лет, стареет буквально на глазах, будучи похожей на мать Ларисы, а та, пританцовывая в интермедии под песни ее зрелых лет, будто бы молодеет тоже буквально на глазах, что и в таком ракурсе связывает всех участников спектакля одной, скажем так цепью, неготовностью принимать решения и осуществлять их.

Вспомним и короткое до невозможности платье Ларисы, с голыми плечами и спиной, которое она постоянно поправляет, что есть и норма и пунктик. Да еще платье к тому же в серебристый горошек, как и хищницы из семейства кошачьих, что Дарья Белоусова обыгрывает поистине кошачьей пластикой в общем танце в середине спектакля «Уроки сердца»).

Обе сестры, Валя и Надя, имеют очевидные виды на Алексея. И дают понять, что готовы к замужеству, или просто отношениям. Одна упирает на свою хозяйственность, другая – на молодость и открытость ко всему происходящему, но такой двойной напор явно испугал не слишком уверенного в себе человека. Настолько, как в гоголевской «Женитьбе», он сбегает от потенциальных невест, пока одна пошла ставить чайник, а другая доставать из холодильника бутылку водки. И вдруг на сцене гаснет свет, идет дым, и младшая кричит, что они уже в аду (как Лариса, что дом – тюрьма), а старшая спокойно сообщает об аварии на подстанции. Но вот эта минута ужаса, когда во мраке на сцене цветы в горшках, выставленные как на кладбище и намекающие на то, что действие разворачиваться будет на даче, начинают фосфоресцировать фиолетовым оттенком – как мгновение истины, напоминание о том, что бытование здесь отнюдь не бесконечно. Но короткий момент переживания и неудобства проходит. Чтобы все продолжилось так же, как и было до того.

Повторим, что тексты Ирины Васьковской настолько насыщены, что от интонации, даже темпа их произнесения возникают те или иные обертоны каждой из ролей. (Так, я смотрел спектакль в описанном выше составе. Несомненно, что рисунок ролей сохраняется и в том случае, когда Ларису, ее мать, Валю и Надю играют другие артистки, при том ясно, что каждая вносит в монологи и диалоги что-то от своей данности.)

То же касается и тех или иных мизансцен «Уроков сердца». Вот, например, Алексей поднимается с дивана и докручивает лампочку, которая на потолке-стенке шкафа-контейнера. (Мне, к слову, это напомнило фильм «Двое», где дочь Зои Федоровой играла глухую девушку, которую полюбил молодой человек. Когда он приходил к ней домой, то звонил в дверь, и в комнате девушки зажигалась лампочка.)

Или эта история с Венецией, в которой, увидев ее, разочаровалась Валя. Тут вообще ассоциации на любой вкус, вплоть до смешного (за мной, рядом выше, сидело несколько женщин, которые перед началом спектакля достаточно суетно обсуждали поездки в Лондон, Вену, Женеву, Милан и Париж. В ответ на реплику подруги каждая вставляла одну-две фразы. И это также был своеобразный спектакль, который вдруг продолжился рассказом Вали о Венеции, так зрительское совпало тут со сценическим.)

А чего стоит лейтмотив с арией Орфея, классичной до будничности, из оперы Глюка «Орфей и Эвридика». О ней Варя говорит в самом начале спектакля Марины Брусникиной: как была в опере (!), и видела, как исполнитель встал на колено и стал петь о том, что потерял Эвридику и очень жалеет об этом. (Нелишне тут заметить, что Глюк, что переводится как счастье, совершил, по мнению музыковедов, написанием данного музыкального произведения переворот в европейской музыке – исполнители стали не только петь, а и играть свои роли, да и опера имеет счастливый конец, поскольку Орфею все же по версии гениального Глюка, вернули его возлюбленную).

Мелодию арии, несколько фальшиво, наигрывает на кларнете, если я не путаю его с гобоем, Валя, коротая одиночество до прихода Нади. А в финале спектакля все артисты выходят на сцену, правда, в иных нарядах, кардинально или частично измененных, как в цирковом завершении представления, и поют фрагмент все той же арии «Потерял я Эвридику». Примечательно, что Катя в этот момент дирижирует, но не артистами, как можно было бы предположить, а зрителями, повернувшись к ним лицом. И это снова, как перед началом «Уроков сердца» объединяет тех, кто на сцене, и тех, кто в зале. Дело даже не в катарсисе, хотя, возможно, кто-то и пережил его, а в том, что спектакль по пьесам Ирины Васьковской заканчивается оптимистично, именно обнадеживающе. Пусть это был только спектакль, и пусть в нем останется что-то неприятное, чтобы дать шанс в реальной жизни нечто изменить для себя и для близких.

Таким образом, весь спектакль есть такое по-своему романтичное действо, в котором законы театра, лаконичные и обжитые  декорации (Николай Симонов), в чем-то изысканно-комичные костюмы (Юлия Староверова), емкая и точная хореография (Ирина Га), сценическое пространство зала, игра актеров, режиссура Марины Брусникиной – все обретает такое единство, что делает увиденное в тот вечер на сцене невероятно чувственным, искренним, чутким и актуальным зрелищем, которое вряд ли оставит равнодушным, хотя и не всегда и не во всем, скажем прямо, так, как хотелось бы его создателям и участникам.

Перед нами настоящий театр – не демонстративный, не напоказ, а такой, каким он и должен быть в идеале или близко к нему по определению и сверхзадаче. Здесь такая степень простоты и достоверности, что кажется, что легкость восприятия спектакля возникает как бы сама собой, без усилий, без препятствий. Но как раз потому, что она достигнута режиссурой и правильной игрой актеров, всем ансамблем участвовавших в создании спектакля «Уроки сердца» на сцене и за пределами ее. Тот редкий случай, когда получилось зрелище внятное, открытое разнообразному пониманию, совершенное и истинное в свойственной спектаклю театральности и настоящей самобытности, завершенности. При том, что финал у спектакля «Уроки сердца» все же, как мне думается, оптимистичный и воодушевленный.

Илья Абель