Исай ШПИЦЕР | Рассказ бывшего малолетнего узника Минского гетто

Рассказ бывшего малолетнего узника Минского гетто

Родители Владимира Шацкого – родом из местечка Лоша, под Минском. Его мать происходила из религиозной семьи, в которой все мужчины из поколения в поколение были раввинами. В последнем колене по материнской линии было 8 детей: 2 сына и 6 дочерей. Сыновья тоже стали раввинами. Когда 20-е годы в стране начались гонения на религию, они с семьями эмигрировали в Швейцарию. Там один из них стал главным раввином Швейцарии.

Сестры остались в Минске. Когда началась война, в конце июня 1941 г. эвакуироваться из Минска смогла только семья одной из них – матери Володи, а оставшиеся пять сестёр погибли в минском гетто.

Отец Владимира, Натан (Нисон) Шацкий, в 20-ые годы работал метранпажем в еврейской типографии и в свободное время занимался разработкой стенографии на языке идиш. В своё время он окончил иешиву, а затем – Минский еврейский педагогический институт, который курировался Академией Наук БССР. По окончании пединститута он некоторое время был директором еврейской школы в Минске. Потом, когда в начале 30-х гг. по всей стране власти начались гонения на еврейскую жизнь, стали закрывать еврейские учреждения, он перешёл на ту же должность в обычную общеобразовательную школу и работал там до июня 1941 г.

Он, как и его супруга Яха, был 1898 года рождения. В семье было три мальчика. Владимир появился на свет в 1939-м году и был самым младшим.

20 июня 1941 г. группу ясельных детей, среди них находились 2-летний Володя и его двою-родный брат, сын маминой сестры Беллы, вывезли на дачу в 35 км от Минска. И, когда 24-го июня стали бомбить Минск, родители ушли в лес, взяв с собой двух старших детей 15 и 11 лет. Дело в том, что бомбоубежищ в Минске катастрофически не хватало. В лесу они провели два дня среди многих таких же горожан, застигнутых врасплох войной. И там же стали обсуждать необходимость эвакуации. Володина мама решительно была против эвакуации – ведь в яслях находится её маленький сын. Согласилась она лишь тогда, когда ей сказали, что все детские учреждения будут в срочном порядке эвакуированы организованно.

Но организованной эвакуации не получилось, и большинство людей уходили из города по Минскому шоссе, которое очень скоро оказалось перерезано гитлеровцами, и судьба этих людей сложилась трагично. Другие же беженцы уходили лесами к Могилёву. Шли пешком, проходя в день 25-30 км. Их путь занял около 2 недель, и беженцам удалось спастись. Семья Шацких оказалась на Урале, в городе Златоуст.

Вместе с Володей в яслях находился его двоюродный брат, сын сестры Володиной мамы, Беллы. Организованной эвакуации детских учреждение не получилось, и когда ясли возвратились в уже оккупированный фашистами Минск, двухлетнего Володю вместе с её сыном отдали Белле. И все они оказался в минском гетто. Около года Володя находился в гетто вместе со своей тётей и двоюродным братом. Ей каким-то образом удалось Володю подкинуть в минский детский дом.

По оценкам историков, через минское гетто прошли около 30 тысяч человек. Большинство из них были уничтожены, и лишь небольшой части удалось спастись. Кто-то ушел в лес к партизанам, кого-то прятали, рискуя жизнью, местные жители. Дети постарше, которые могли рассчитывать только на себя, выбирались из гетто сами. А дальше – кому как везло: кого-то прятали, кого-то выдавали. Удалось спасти 300 малышей, которые по возрасту никуда не могли уйти сами. Их просто подкидывали в детские дома Минска.

Теперь о том, как складывалась там их жизнь. В детском доме Владимиру дали фамилию Куделька. Он был слишком мал, чтобы помнить все подробности своего пребываниятам.

Уже будучи взрослым, он познакомился с архивными документами гестапо, встретился с некоторыми из уцелевших детдомовцев, а также бывшими работниками «своего» детского дома, из чего он узнал многое, что происходило в его стенах.

Немцы обращались с детьми-детдомовцами бесчеловечно: забирали у детей кровь для своих раненых солдат, ставили на детях эксперименты. За 3 года фашистской оккупации уцелел лишь каждый второй ребёнок из 500 детей.

Оккупационными войсками в Минске была создана расовая комиссия, которая по форме черепа, носа, ушей, по цвету глаз и волос выискивала «скрытых евреев». Володе повезло:у него были голубые глаза, светлые волосы. Но самое главное — он не был обрезан.

В архивах гестапо были обнаружены документы, из которых следовало, что заведующая детским домом выдала немцам 40 еврейских детей. Её судили после освобождения Минска. В архивах белорусского НКВДхранятся протоколы её допросов.

Расовая комиссия в своём рвении признавала евреями и некоторых не еврейских детей. Когда какой-нибудь ребёнок не отвечал требованиям расовой теории хотя бы по одному из параметров, то его в течение суток умерщвляли. И случилось так, что евреями были признаны несколько ребятишек – украинцев, грузин, армян. Все они были уничтожены.

С той же целью – «выявление расово чуждых элементов» – в детдоме устраивались ещё внезапные ночные проверки спящих детей. Нянечки каким-то образом узнавали об этом, и, рискуя своей жизнью, старались понадёжнее спрятать детей. В каком-нибудь подвале, между бочек, укрытые рогожей, бедные дети тряслись от холода, но хотя бы оставались живыми.

Детьми никто не занимался, их никто не воспитывал. С утра до вечера они были предоставлены сами себе. Об игрушках, даже самых примитивных, не приходилось и мечтать…

Есть свидетельства одной женщины, москвички, ныне покойной, которая в это время находилась в одном с Володей детдоме, что был издан приказ оккупационных властей г. Минска, согласно которому продукты выделялись только на крещёных детей. И всех еврейских детей, находящихся в детдоме, срочно крестили, в том числе и Володю.

Но и это не спасало детей от полуголодного существования. Эта женщина вспоминала, как её крёстная старалась как-то подкормить её, приносила кое-что съестное – сухарик или же кусок хлеба. Она стригла девочке волосы, так как у нее они были тёмные и вьющиеся.

А к Володе никто не приходил, и он вынужден был добывать себе пропитание сам. Он вспоминает, как пролезал под колючей проволокой на немецкую кухню и воровал там мороженую картошку.

Все воспитанники детского дома страдали авитаминозом, рахитом, дистрофией. На одной из фотографий, сделанной сразу после освобождения, видно, что у Володи на голове колтун из слипшихся от гноя и болячек волос. Самой распространенной болезнью у детдомовцев была дизентерия. И умирали дети в основном от нее.

А ещё эта женщина она рассказала ужасную историю, которую следует знать, как тогда спасали детей. Это случилось в мае 44-го. Советские войска уже вошли на территорию Белоруссии. До освобождения Минска оставалось чуть больше месяца. Старшую группу детей приказали срочно доставить на железнодорожный вокзал. Там формировался эшелон. Для чего гитлеровцам понадобились дети, никто не знал. Но воспитательницу, которой поручили привести детей, одолевали недобрые предчувствия. И она решила зайти с детьми в церковь помолиться. Надо сказать, что немцы не выделили никакой охраны, видимо, не опасаясь побега со стороны детей. После молитвы воспитательница не смогла собрать детей. Они разбежались. Не потому, что чего-то испугались, просто они постоянно хотели есть. А повсюду пышно росла трава, другая растительность, которую голодные дети тут же принялись поедать. Когда же воспитательница собрала, наконец, детей и привела их на вокзал, оказалось, что эшелон, в котором должны были увезти детей, ушёл, и их вернулив детдом. А фашисты за невыполнение приказа расстреляли воспитательницу на глазах у детей и три дня не разрешали её похоронить. Таким образом, она спасла детей ценой своей жизни.

А вот выдержка из письма Володиной матери к подруге о том, как ей удалось разыскать после войны сына. Приводим его с некоторыми сокращениями. 

Ниночка!

Сегодня получила твое письмо. Большое спасибо тебе за скорый ответ.

Ты у меня спрашиваешь, какова была моя встреча с Вовочкой. Поверь, Ниночка, что такая встреча не подается описанию, но все же я тебе напишу, как я его нашла. Когда я после тяжелой 22-х дневной поездки, я приехала в Минск, заехала к себе на квартиру.Квартира была занята чужими людьми, и мне не было места, где присесть. Я попросила разрешение поставить чемодан, не отдохнув ине присев ни секунды, я отправилась в ясли, где оставила Вовочку. В яслях я нашла заведующую, которая воспитывала Вовочку. Первая встреча была ужасная. Я кричала с последними моими силами – где Вовочка? Ответ был краток: «Ваша сестра забрала его, Белла АбрамовнаРубинчик». Сестра, погибла, и она считает Вовочку тоже погибшим. Теперь можешь представить мое состояние. После, когда меня привели в чувство, я почувствовала такую слабость и попросила, чтобы дали мне кусок хлеба подкрепиться, чтобы я могла как-нибудь добраться до квартиры, где жила Белла и узнать хотя бы, когда и как они погибли. Правда, они меня покормили, и я набралась храбрости пошла. Теперь, Ниночка, как тебе передать мое появление на пороге, где жили последние дни моя любимая сестричка с ее детишками. Опять та же история… крик, обморок. Хозяйка ее очень симпатичная женщина.

Она узнала меня по Белле, целовала, кричала и больше не помню. Но потом, когда я пришла в себя, она мне заявляет: «Ваш Вовочка в детдоме. Белла Абрамовна его передала одной женщине вместе с моими вещами, и эта женщина передала его в детдом под другой фамилией. Вовочка жив, после она мне начала рассказывать про все мучения, которые перенесли мама, Беллочка. Ты представляешь, Ниночка, мое состояние и самочувствие. Я себя чувствовала очень слабо, чтобы сразу пойти в детские дома разыскивать Вовочку…

На другой день я пошла в Наркомпрос, взяла адреса всех детских домов и пошла разыскивать. В Минске 6 детдомов, и я за один день никак не могла обойти все детдома. И только на третий день я была в детдоме в Козырево в 8 км от Минска. Когда я зашла туда и мне показали моего Вовочку, я как раз была очень спокойна, не кричала, ибо меня он изумил своей памятью, ибо когда я его спросила: «Вовочка, ты меня помнишь?»Его ответ был: «Да, помню, моя мама!!!»А к детям он крикнул: «Дети, и я нашел свою маму!» И ещё Мишу, говорит, помню. Все кругом плакали, рыдали, а я спокойно его обнимала, целовала, рассматривала его тельце, все приметы, которые врезались мне в память. Все тельце его было в волдырях, личико опухшее, живот большой. Он, бедненький, начал жаловаться: «Мама, я упал с кровати, мама, у меня больки болят, кровь с носа шла. Мама, неужели у тебя ни одного выходного дня не было, почему не пришла?Где Миша?» Все это меня так удивило, что я никак не могла реагировть на все происходящее. Я начала спрашивать у него, кого он еще помнит. Он сказал. Что помнит Геника, Неллу, тетю Беллу, и что бабушка умерла… 

После освобождения Володя полтора года проходил в детский сад, а потом пошёл в школу. Учился он неважно. Вероятно,на его успеваемость наложил отпечаток пережитый стресс, связанный с жизнью в гетто и детском доме. Тем не менее, он закончил вгороде Златоуст 7 классов и поступил в производственно-техническое училище при металлургическом заводе.

Однажды, когда на 50-летие Владимира Шацкого собралась вся семья — родители, братья, его отец провозгласил трогательный тост сказав, что если бы не Володя, то погибла бы вся семья. Что именно благодаря Володе они все остались живы. Потому как, если бы семья в 1941-мгоду взяла его с собой, она бы далеко не ушла: двухлетний малыш в той трагической ситуации был бы обузой, как бы цинично это ни звучало. А его старшие братья шли наравне со взрослыми, не делая себе никаких поблажек во время двухнедельного бегства до Могилёва.

Тут ещё надо добавить, что из десяти семей из клана Шацких смогла выжить только одна семья – Володины родители, братья и он.

В 1997 году Владимир Шацкий с семьёй — женой и дочерью эмигрировал в Германию, в Мюнхен. Он был членом мюнхенской еврейской Общины, а также Ассоциации бывших узников концлагерей и гетто при этой Общине.

Владимир Шацкий умер в 2013 году в Мюнхене и похоронен на местном еврейском кладбище.

Исай Шпицер