Ирина Митрофанова | Муравейник

Ирина Митрофанова

Прозаик, журналист. Выпускница Литературного института им. Горького. Работала научным сотрудником в образовательном учреждении, корреспондентом информационного агентства, журналистом, редактором сайтов образовательной тематики. Публиковалась в журналах «Урал»; «Кольцо А»; Лиterraтура, сборнике прозы «Мы и классики» (издательство «Северо-Запад», Санкт-Петербург, 2019), литературных альманахах «Артбухта», «ЛИТИС», «Истоки», газетах «Слово», «Литературные известия», ЛИТЕRRA и др. Автор сборника рассказов «Неловкие души» (2014).

МУРАВЕЙНИК

Запахи сухого осеннего леса. Сначала только запахи. И шорох чьих–то шагов. Маленьких шагов, неуверенных. Старые кроссовки бело-синие, потертые, шнурки – носик у одного оторвался. Завязано намертво, не научилась, как развязывать–то потом… Здесь так все желто, без красного. Нереально, лимонно, будто картина какая–то странная. Чихнула, что ли слегка, и – вновь запах живой осенний и листья те живые уже чуть с крапинками коричневыми на тропинке и на деревьях вокруг. Мальчик какой–то сидит на корточках в куртке зеленой… Оборачивается. Узкое лицо, с большими серыми глазами, бледные веснушки. Нет, она с ним не знакома:

– Варь, вот здесь, смотри!

– Кто ты?

– Не знаю. Ты лучше смотри, просто смотри. Вот сейчас.

Большой муравейник, высокий. И оттуда из маленьких дырочек вылезают зеленые муравьи.

– Зеленые? Так не бывает. Неправильно нарисовали.

– Они не муравьи. Внимательно смотри. Подставь руку, только осторожно.

Варя садится на корточки, подносит руку к муравейнику. На кончики её пальцев начинают забираться муравьи, только почему-то идут они на задних ножках. Да даже не идут, а шагаю, уверенно так.

– Подожди, пока до ладони дойдут, а потом поднеси поближе к глазам.

На её ладони выстроились человечки в одинаковых зеленых костюмах. Но почему человечки? Люди. У них разные лица: есть старые, есть молодые, есть совсем дети – трудно разглядеть, мелко очень и сдунуть страшно.

– Ну, всё, отпускай обратно, они не понимают… Думают, это игра такая.

Варя осторожно опустила руку, и маленькие люди в зеленых костюмах, вновь по её детским пухлым пальчикам вернулись в свои дырочки–квартиры.

Убедившись, что точно никто не остался, даже самый маленький, Варя убрала руку и встала.

– Здорово! А они разговаривают?

– Не знаю. Просто… Скажи, а тебе не захотелось в какой–то момент всех их сжать? – спросил мальчик.

– Нет, – испуганно выпалила Варя, – Честно, нет…

– Я знаю, – улыбнулся мальчик. – Ты бы никогда не сжала, ведь ты моя мама.

– Я мама? Твоя? Как это?

– Да я сам только что это понял…

***

Варя редко запоминала свои сны, но этот из детства остался в её памяти навсегда. Она поверила в него и ждала… Ждала, что сбудется. С Вадимом она познакомилась, еще будучи школьницей, он ей сразу понравился своей уверенностью, широкими плечами и обаятельной для нее грубой небрежностью в речи. Они поженились сразу, как ей исполнилось восемнадцать, и были счастливы пять лет, пока не выяснилось, что у Вари вообще не может быть детей. А Вадиму детей очень хотелось и хотелось именно своих, другие варианты не обсуждались. Он объяснил это Варе, и она не смогла с ним не согласиться, ей казалось, что он всегда и во всем прав.

Они развелись, и Вадим женился второй раз, потом третий и четвертый. В третьем браке у него родилась дочь Лена, но с её матерью, он не смог жить дальше. Да он вообще ни с кем не мог сосуществовать долго, кроме Вари. Характер у Вадима был еще тот, от женщин, без исключения, он ждал в лучшем случае понимания, в худшем молчаливого согласия, но никак уж не мнения, которое хоть в чем–то не совпадает с его собственным. Их мнения всегда неприятно его поражали, даже если в них и присутствовало нечто здравое, слушать не хотелось. В профессиональных делах было проще. Проблем он не боялся и довольно быстро их разрешал, это помогло ему сделать неплохую карьеру и стать относительно богатым человеком. Но с личной жизнью никак не ладилось. Варю он никогда не забывал. И он, и она рано потеряли родителей, и это сблизило их на каком–то ином, родственном уровне. Варя всегда знала, случись что, Вадим никогда не бросит её в беде, и действительно, Вадим не то, что в беде… Возникни у Вари хоть какая–то маломальская проблема, тут же появлялся рядом, и в кратчайшие срок всё вставало на свои места. Он устроил её на работу в крупную контору на должность, где ей было спокойно, осуществил обмен её квартиры на квартиру в более благополучном районе, да и вообще по ерунде – кран потек, нужен ремонт, труба засорилась, с коммунальными счетами что–то напутали… И неважно была у него в этот момент семья или нет. Выглядело это примерно так: Варя звонила ему и робко, смущаясь, рассказывала, что случилось. Вадим слушал и улыбался, для него это была как музыка, без которой жизнь становилась никчемным тухляком. Выслушав до конца её сбивчивую речь, он говорил: «Не ссы, прорвемся, скоро буду». И весь её внутренний всполох мгновенно улегался, и на душе становилось легко. Жены Вадима к ней не ревновали, считая за никчемную, неспособную ни на что родственницу, которая по нелепости когда-то давно была его женой. Как же они ошибались, Варя была единственной женщиной, которую он любил, хотя ни разу не спал с ней, после того, как они развелись. Вадим был убежденно нравственным человеком и, сидя на её уютной кухне, любуясь её чистой, белой кожей, трогательными завитками на висках и ямочкой только на одной щеке мужественно давил в себе желание, считая, что это будет неправильным. Он не то, чтобы совсем не замечал, что она полнеет и стареет, но от этого она не становилась для него хуже.

– Эх, Варька, вот только ты одна и была в моей жизни правильная баба, – говорил он ей, вздыхая.

И в эти минуты Варя была счастлива, и для нее не существовало лучшего признания в любви. Он остался для нее единственным мужчиной на всю жизнь, с кем–то другим она себя даже представить не могла. А потом Вадим умер в одночасье от инфаркта, и для Вари рухнуло всё. Она не понимала, как и для чего ей жить дальше. Вскоре после этого её мягко, но настойчиво спровадили на пенсию из той самой конторы, нужно было освободить место для чьей–то молоденькой племянницы. Катастрофы в этом не было, Вадим оставил Варе деньги на счете, и она могла на них жить совсем неплохо, но она совершенно не понимала зачем. Ей было 56, и у нее не было никого близкого. Будучи человеком робким и замкнутым, Варвара так и не смогла нажить себе настоящих друзей, были, конечно, приятельницы, сейчас уже дамы в возрасте, обремененные заботами о детях и внуках. Немногочисленные родственники тоже вспоминали о ней только по праздникам. В первый раз в жизни Варвара Александровна со всей беспощадной очевидностью поняла, что никому не нужна. Раньше она чувствовала, что нужна Вадиму, несмотря на то, что они уже давно не были мужем и женой, она знала, что, если бы не она, ему было бы совсем одиноко, её слабость и почти детская беспомощность давали ему силу, чтобы жить и побеждать. А кому теперь нужна её слабость и беспомощность…

Оказалось, что нужна. Неожиданно позвонила двоюродная сестра из Новгорода, с просьбой приютить её сына, только что окончившего институт и желающего поискать работу в Москве. Варя обрадовалась, Илюшу последний раз она видела лет восемь назад, на поминках их общей с сестрой бабушки, он был худеньким 14–летним подростком с лохматой сальной шевелюрой и слегка оттопыренными ушами, смешной такой, застенчивый. Взрослый Илюша оказался совсем иным. На вид ему можно было дать все тридцать, румяный, мордастый, коротко стриженный, с хитрыми зелеными глазами и уши, благодаря раздавшейся физиономии теперь не казали оттопыренными. В квартире «теть Вари» он сразу почувствовал себя как дома. С хозяйкой не церемонился, и периодически стрелял у нее то пятьсот, то тысячу, не думая отдавать, объясняя это тем, что ей, пожилой женщине, деньги–то и не особо нужны, а ему, молодому, без них никак нельзя, пока работа по душе и призванию не нашлась. Работа что–то долго не находилась, зато находились друзья, с которыми он любил сидеть на её кухне с пивком до глубокой ночи, а то и до утра. Варя ютилась у себя в комнате, раньше эта комната была гостевая, Варя спала в другой, той что с балконом. Она очень любила сидеть на застеленном Вадимом балконе и смотреть на верхушки деревьев: то зеленых, то желтых, то голых. Она любила эти деревья. И несмотря на свою, вроде бы, не удавшуюся жизнь, ей хотелось жить дальше, приходили на ум строчки из Есенина: «Знаю я, что в той стране не будет, этих нив, златящихся во мгле». А у нее не будет этих верхушек лип, берез и старого дуба… Илюша отнял у нее даже это, поскольку ему нужно было комнату попросторнее и курить на балконе. Но она не обвиняла его, а корила себя за то, что не может принять его в своем сердце, если уж не как сына, то хотя бы как близкого младшего родственника, что ничего он в ней, кроме раздражения, не вызывает, а деньги… Да зачем они ей действительно… Ничего ей не нужно. Жалко только, что ей лишь пятьдесят шесть, а не восемьдесят и со здоровьем всё по большому счету нормально, в отличие от многих её знакомых-ровесниц. «А то умерла бы по–быстрому, квартиру бы ему оставила, хоть какая-то польза», – думала Варя.

Один раз ранней осенью она поехала в гости к бывшей коллеге в Подмосковье, у той был хороший, крепкий дом, дочь, зять и три внука, муж три года назад ушел к молодой.

– Да и Слава Богу, что ушел, молюсь о том, только бы не вернулся, – делилась с ней приятельница. – Никогда его не любила, всю жизнь мучилась. Мне с детьми намного лучше. Дочь вот только расстраивается немного, а ей говорю, я не переживаю – и ты не переживай! Зачем нам этот старый кобелина, нам и без него весело.

Чужая веселая жизнь лишила Варю последней воли. Когда она вернулась, Илюша не пустил её, удержав в прихожей.

– Теть Варь, – начал он шепотом, – будь человеком, погуляй полчасика, девушка у меня…

– Но, но я тихонечко, в комнате посижу, – зелепетала обескураженная Варя.

– Теть Варь, так не пойдет, такой момент, понимаешь… не спугнуть бы…ты не представляешь, кто её отец… Теть Варь, судьба у меня решается… – и почти вытолкал её за дверь.

Ей было некуда идти, и оно пошла к нему.

***

Памятник был отличный и портрет отличный, Вадим Александрович был на нем словно харАктерный артист, в костюме и при галстуке, взгляд решительный, можно даже сказать героический, черты лица благородны, лоб высокий и волосы так аккуратно, но не лощено лежат.

– Красивый ты у меня, – тихо сказала Варя. – Какой же ты у меня красивый! Ну, как же ты мог, как же ты мог меня оставить, Вадька,– она вздохнула,– Предатель ты мой любимый. Да, предатель. Ведь знал же, что не смогу я без тебя жить, сопля я старая. Да еще этот нахал… Для чего мне это всё… А-то я раньше не знала, что тряпка бесхребетная, зачем мне это еще и доказывать, как теорему. Зачем, Вадь? И ты тоже хорош, хоть бы воспитал меня как–то, что ли… Время-то было… А ты только улыбался и помогал во всем. Может, не надо было мне помогать-то… Вадь. Может, я бы человеком стала. А сейчас уж поздно. Как же так получилось, что всё поздно…

Ей показалось, что в глазах портрета мелькнула печаль и тут же осеклась.

– Прости меня, я знаю, ты не в чем не виноват, тебе ведь тоже худо было. Со всеми этими бабами твоими, поэтому и сердце истрепалось, не дотянуло до срока. Если бы, если бы у нас был ребенок… Но что теперь говорить. Пойду, поброжу тут немного, потом опять к тебе вернусь…

***

Она медленно встала, вышла за ограду могилы и пошла по тропинке, небрежно читая надписи на памятниках, кто-то умер рано, кто-то аж в девяносто восемь, но ей были безразличны эти чужие люди… И тут Варя поняла, что памятники и кресты закончились, и идет она уже не по кладбищу, а по лесной осенней тропинке… Всё было как в том сне. На поляне мальчик в зеленой куртке вновь сидел у муравейника. Варя подошла к нему ближе, тронула за плечо. Он обернулся – те же веснушки и такие же как у нее серые большие глаза.

– Как там наши человечки? – спросила Варя.

– У них сейчас послеобеденный сон, – серьезно ответил мальчик.

– Понятно, тогда не будем их беспокоить.

– Ты прости, что я у тебя не родился, – сказал мальчик, не глядя на нее, – я, правда, очень этого хотел, но…

– Ну что ты, – она взяла его за плечи, – Я знаю, ты в этом не виноват.

Мальчик вскинул голову.

– Но мы все равно встретимся, правда, немножко не так, как мы хотели, но обязательно встретимся… И… – он замолчал, будто чуть смутившись, – Скажи, как ты меня назовешь?

– Сашей, так звали наших с Вадимом отцов. Ты согласен?

– Да…

И она опять оказалась на кладбище, возле серого громоздкого памятника каких–то Спиридоновых, без портретов. «Господи, что это?» – прошептала Варя, – Саша…». Повернулась и быстрым шагом, будто боясь не успеть, вновь пошла на могилу к Вадиму.

***

На скамейке сидела ссутулившаяся молодая девушка, она тихо плакала, чуть вздрагивая угловатыми плечами.

– Леночка, – узнала Варя дочь Вадима.

Девушка обернулась к ней.

– Варвара Александровна, – улыбнулась она сквозь слезы, – как же я рада, что встретила вас. Садитесь.

Варя села рядом на скамейку.

– Знаете, – начала Лена, – Я до сих пор поверить не могу, мне всё кажется, что он просто уехал куда–то и скоро вернется. Мы последнее время редко виделись, но он всегда, он всегда был у меня здесь – она коснулась груди, а теперь, теперь там пусто…

– Леночка, ну что же теперь делать, он очень тебя любил и сейчас…

– Ой, не надо, а! – резко перебила её Лена. – Смотрит на меня и … Что смотреть–то, плохо всё, папа. Лучше не смотри и не расстраивайся.

– Что плохо–то, девочка?

– Да всё! Смотреть ни на кого не могу. А матери вообще по ходу пофиг, ну, умер и умер, у нее Анатолий Андреич есть, и этот братец мой, задрот компьютерный. Они мне последние время, вообще, как неродные, благо живу отдельно. Еще рассталась тут недавно с одним, да и хер с ним, тоже мне потеря…

– Леночка, ну ты девушка… – начала было Варвара Александровна, – и тут же поймала себя на том, что начинает улыбаться, Лена своей грубой бесцеремонностью очень напоминала Вадима.

– Ой, да пошли они все, как хочу, так и разговариваю, неча бисер перед свиньями метать, много будет чести хрякам… – Ну, это вообще были его слова. – Один папка только и был человек… – закончила Лена.

– Мне тоже его, Леночка, очень не хватает.

– Оно и понятно, он вас действительно любил. Да что они знают про любовь–то, сопли эти все. Вот папа действительно знал.

– У всех по–разному, – неуверенно возразила Варвара.

– Наверное, – смягчилась Лена, – а вы знаете, я вас одно время даже ревновала, а потом поняла, что бессмысленно, папка меня не меньше любил.

– Да даже больше, Леночка.

– Нет, – Лена поморщилась, – Не больше, а также, так,

как правильно… – замолчала на пару секунд и вдруг выдала:

– А давайте, Варвара Александровна с вами дружить.

– Дружить? – удивилась Варя. – Да зачем же я тебе ?..

– А зачем вообще кто-то кому-то? – логично возразила Лена.

– И то верно, – согласилась Варвара.

– Как вы живете–то теперь? – поинтересовалась Лена.

– Ой, Леночка… Даже не знаю, как и сказать – вздохнула Варвара Александровна.

– Да говорите, не жмитесь….

И тут Варя рассказала ей всё, Лена внимательно выслушала, кивнула, когда она закончила и тут же выпалила:

– Фигня–война, я его выдворю в пять минут… Не волнуйтесь…

– Ой, Леночка, да как же ты его– борова выдворишь?

– Да спокойно, вы меня не знаете.

– Похоже начинаю узнавать… Лен, ну, прям уж резко выдворять–то жестоко, куда он пойдет–то…

– Ладно, резко не будем. Какая ж вы добрая… А вообще, перебирайтесь–ка вы ко мне…

– Леночка, как это? У тебя может, какая личная жизнь появится… А тут я…

– Да и …, – опять чуть не выругалась Лена, – то есть, появится и что? Вы то чем помешаете…

– Это всё правда? – не могла поверить Варвара.

– Конечно, правда. Знаете, Варвара Александровна, может, это и странно, но я вас люблю. Ну… папа вас любил, заботился о вас, и вы мне всегда были словно близкий человек, что ли. Хоть мы и виделись считанные разы. И вообще, с моим характером, я по ходу вообще одна останусь в итоге, тут мать права. Ну и … с ними, то есть с мужиками. Но совсем одна я тоже быть не хочу. Поэтому, давайте, будем вместе.

– Ты не будешь одна, – улыбнулась Варя, – У тебя еще Саша будет.

– Кто такой Саша? – не поняла Лена.

– Узнаешь…

Ирина Митрофанова

Рассказ публикуется в авторской редакции

Фотоиллюстрация Натальи Волковой