Первые годы моего семейного бизнеса мы снимали небольшое помещение в еврейском районе Бруклина. Оно было за углом бойкой улицы, ибо сама бойкая улица была не по карману. У нас даже была небольшая витрина, которую мы иногда обновляли, выставляя разные товары и плакаты. В очередной раз на витрину поставили красивый плакат с голым по пояс ковбоем. Я уже не помню, что он рекламировал, но самого ковбоя и его накачанный торс я запомнил на всю жизнь, благодаря раввину, который зашел к нам в середине дня.
Говорил он на английском, иногда вставляя русские слова из своего далекого прошлого. Но интонацию не спрячешь ни в английский, ни в русский язык.
– Я раввин, здравствуйте! Вы, наверное, еврей?
– Добрый день, я таки еврей и чем мы попробуем вам помочь?
– О, вы могли бы мне помочь, если бы захотели. И я уже слышу, что вы умный человек и захотите мне помочь, чтобы нам вместе было хорошо.
– Простите, вы не могли бы прямо объяснить, чем помочь еврейскому народу в вашем лице от имени еврейского народа в моем лице?
– Вы мне нравитесь, и я могу с вами говорить откровенно.
– Давайте откровенно, но не обещаю вам взаимности. Я очень занят, но чем вам помочь, несмотря на это?
– Давайте выйдем и поговорим на улице, – произнес он без тени угрозы в голосе, но я насторожился.
– Почему на улице? Это настолько откровенно?
– Вы все поймете на улице, – и мы вышли на улицу.
– Мы уже на улице, я вас слушаю.
– Посмотрите на эту витрину, на вашу витрину, которую кроме вас никто не мог придумать.
– Я смотрю на свою витрину, но мне поможет, если вы меня направите по нужному следу.
– Только я вижу этот плакат или вы этого ковбоя не видите? Это нехорошо.
– Это реклама известной американской компании. Такие же плакаты вы встретите в других магазинах, даже в Манхеттене. Вы можете мне объяснить, чем это нехорошо?
– Мы не в Манхеттене, и это уже хорошо. А нехорошо, что он голый.
– Полуголый. По пояс полуголый.
– Это как посмотреть и где остановиться: сверху вниз или снизу вверх. Но он голый и его надо убрать. Тут же рядом синагога, что полбеды, но еще иешива, и это уже никуда не годится. Мимо вашего магазина ходят наши мальчики. Это очень нехорошо. Давайте я с вами соглашусь, что он полуголый, а вы со мной согласитесь, что это нехорошо. Уже хорошо?
– Причем тут мой ковбой к вашим мальчикам? Я что тут, полуголую женщину выставил?
– Ну допустим, что женщина у вас тоже тут есть. Хотя она и одета, но не уступает вашему ковбою по своим формам. Только против неё я не имею ничего, наоборот, пусть наши мальчики смотрят на красивых девушек и растут в правильном направлении, даже если она шикса. Но зачем им смотреть на голых ковбоев, когда они еще не знают сами, на что им надо смотреть? Скажите мне откровенно: вы бы хотели, чтобы ваши дети стали геями на ровном месте, когда вы ждете от них внуков?
– Хм… я не ожидал такого взгляда на рекламный плакат. Это всего лишь плакат.
– О, нет. Если бы вы были в гойском районе, я бы вам ни слова не сказал, и меня бы там не было. Но вы очень неудачно выбрали место для бизнеса. С главной улицы мимо вас идут наши мальчики, И смотрят на этого ковбоя.
– Почему вы решили, что они на него смотрят?
– Ну я же на него посмотрел, и не в первый раз. Уберите его. Если вам мало своих нормальных плакатов, так я принесу из синагоги другие. С правильными изображениями и словами из Торы. Они будут очень уместны в этом районе, к вам буду ходить все наши евреи и благодарить меня.
В этот момент напротив бизнеса остановились два мальчика и стали внимательно наблюдать за нами.
– Вот, я же вам говорил: они смотрят на голого ковбоя, – торжествующе произнес раввин.
– Они смотрят на вас, смотрящего на голого ковбоя.
– Думаете? Нет же, – но в сторону все же сдвинулся, – так мы уже договорились, хорошо? – он опять вставил русское слово «хорошо».
– При всем моем уважении, я не вижу связи между вашей иешивой и моим бизнесом. Вы всем бизнесам указываете, что вывешивать на витрину?
– Зачем всем? Вы здесь новый, а все уже понимают. У вас есть дети? Снимите плакат и пошлите своих мальчиков в нашу иешиву. У нас очень правильная иешива, я о них поговорю.
– У меня девочки, но не в этом дело…
– Не надо расстраиваться, девочки тоже хорошо, и вы еще молодой. Так мы договорились?
– Я подумаю. Хотя бы до завтра. Как говорят: «утро вечера мудренее».
– Это где так говорят? В России? Мои предки, кстати, тоже из России, говорили иначе: Зачем ждать неприятностей утром, если есть вечер. Вы слышали о погромах?
– Я читал о погромах. Это намек?
– Какой намек? Какие в Америке погромы? Здесь бывают бойкоты, но разве я о них что-то говорил? Я просто вам напоминаю, что вы не хотите быть виновным, если кому-то из наших мальчиков начнут нравиться ковбои. Я ничего не имею против ковбоев, но какие от них дети и что проку от этого еврейскому народу? Бог же сказал: размножайтесь, Вы меня понимаете?
Весь вечер я думал, что мне делать с ковбоем, но оставил вопрос на утро. Утром, еще в полудреме или во сне, я представил себе двух взрослых пейсатых парней, которые, взявшись за руки, зашли ко мне в бизнес через 10 лет и сказали: вы нас не помните, но мальчиками мы бегали в иешиву мимо вашего бизнеса. У вас на витрине был сексапильный ковбой, мы на него заглядывались и мечтали стать такими же сильными и красивыми. Мы были в него влюблены. Ваш ковбой помог нам определиться в жизни и мы оба счастливы.
Я проснулся и подумал: Оно мне надо?
Ковбоя убрали, но женщина осталась, продолжая радовать пробегающих мимо мальчиков и раввина.
Михаил Этельзон