Завьялов Александр | Гений Гоголя

Об авторе

Родился в Новокузнецке, живу в Хабаровске. Образование — высшее. Издавался в региональном журнале «Кузнецкая крепость» г. Новокузнецка. Лауреат международной премии «Балтийский Гамаюн — 2017». Автор романов «Театральные подмостки» и «Лесные суровежники», а также детских книг «Премудрая Хозяйка» и трилогии «Написано лапой и хвостом».

Кладезь гениальности

И это всё происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря.
Н.В.Гоголь, «Записки сумасшедшего»

Гений Гоголя

В ту пору, когда Николай Васильевич Гоголь работал над повестью «Иван Фёдорович Шпонька и его тётушка», приснился ему странный сон. Будто прыгает он на одной ноге, и добрая тётушка Ивана Фёдоровича с важным видом ему говорит:

— Да, ты должен прыгать, потому что ты гениальный писатель.

Гоголь кинулся к ней, хотел что-то спросить, а тётушка уже и не тётушка вовсе, а колокольня… И Николай Васильевич вдруг почувствовал, как кто-то невидимый его верёвкой на эту самую колокольню тянет. Он спрашивает:

— Кто это меня на колокольню тащит?

А ему невесть кто отвечает:

— Это я, Гений твой, тащу тебя.

— Зачем?

— Потому что ты колокол.

Гений у Гоголя был настолько велик, что мог создавать невероятное число реальностей одновременно. Проснётся, бывало, Николай Васильевич утром, сядет к письменному столу, возьмёт в руку перо и давай раздваиваться. Чем дальше в рукопись забирается, тем больше его человеческих копий возникает. Друг друга они, конечно, не видят, и каждый Гоголь что-то своё пишет. Иной раз к вечеру столько писателей является, что и не сосчитаешь. Сознания всех писателей до того тонко связаны между собой… нет, неправильно сказал: просто одно сознание Гоголя жило сразу во всех реальностях одновременно. Поэтому одно и то же сознание охватывало огромное множество тем и идей.

Гений создавал эти реальности только в то время, когда Николай Васильевич писал или думал над книгой. И они существовали до того момента, пока все Гоголи не засыпали. Во время сна Гений всю дневную информацию каждого писателя просматривал и решал, какую реальность оставить, какую под спуд положить, а какую вовсе уничтожить. И утром просыпался всегда один Николай Васильевич.

Чудесного в этом ничего нет, потому что Гоголь всегда оставался живой, а засыпали и не просыпались просто определённые мысли и события.

Кто-то, может, скажет, что такого быть не может, но сейчас многие ведущие физики признают существование параллельных реальностей. Ещё в начале двадцатого века, когда учёные просунулись в квантовый мир, они были потрясены, насколько он странен, непредсказуем и непонятен.

Что и говорить, квантовая физика — это похлещи любой мистики! Одна элементарная частица может быть одновременно в разных местах. Частицы могут возникать ниоткуда и пропадать неизвестно куда. А взять ту же доказанную квантовую телепортацию, или спутанность, когда две частицы на огромном расстоянии информационно связаны друг с другом. И связь эта действует мгновенно и независимо от расстояния. И таких загадок множество. Словом, самый что ни на есть бред, но от которого так просто не отмахнуться. Вот уже без малого век учёные пытаются найти разумное объяснение законам субатомного мира… но, увы…

А что касается параллельных реальностей, то доказать их существование пока не удаётся. И вся закавыка в том, что человек со всеми своими приборами не может наблюдать сразу несколько реальностей. Такие вот дела, на квантовом уровне ещё можно хоть что-то ухватить, а дальше — ну, никак не выходит! Впрочем, в сторону науку, не о ней речь.

Гений Гоголя не любил, чтобы вокруг писателя много народа толкалось. И всё оттого, что он вынужден был создавать множество реальностей и для всех этих людей. А это довольно хлопотно. Приходилось всякий раз договариваться с душами этих людей, а те не всегда были радые. Опять же часто вынужден был Гений наверх летать, позволения спрашивать. А разрешение получить непросто, человеческие судьбы — это не шутки. Вот и хотел Гений, чтобы Николай Васильевич в одинакости жил, замкнуто, без жены, без детей, чтобы и друзей как можно меньше было.

Бывало, доведёт Гений Николая Васильевича до отчаяния, и тот кричал в тоске: «Мне бы в дорогу теперь. Да в дорогу в дождь, в слякоть, через моря, через степи, на край света. Дорога удивительно спасительна для меня. Сколько раз как погибающий, тонущий я хватался за неё. И она всякий раз великодушно меня выносила. А сколько в ней родилось чудных замыслов!»

Сорвётся Николай Васильевич ни с того, ни с сего в дальнюю поездку, а Гению только этого и надо. Руки потирает и громаду планов готовит.

Душе Гоголя это очень не нравилось, и от этого у неё частенько с Гением рассорка случалась.

Не раз у Гения спрашивала:

— Лет Николаю нашему уже сколько! Ты почему ему жить не даёшь? Жениться ему когда?

А Гений отвечает:

— Ничё, ничё, пусть пишет. Такая уж наша доля.

Гений Гоголя уничтожал ненужные реальности, со всеми их событиями, жизненными деталями, но сохранял все рукописи. Гений их не читал, не было в этом надобности. Он просто брал какой-нибудь текст в руки, и сразу ему становилось ясно, о чём там речь. И если в одной из реальностей рукопись целиком никуда не годится, но там есть интересные строчки или новые, оригинальные идеи, Гений их никуда не выбрасывал. Запоминал всё тщательно или вносил в свою записную книжицу, а потом эти записи писателю вдруг на ум приходили… Как вдохновение.

До поры, до времени Гений чётко справлялся со своим нелёгким предназначением, но когда работал над «Мёртвыми душами», разладки пошли. В поэме очень много героев, опять же у каждого свои множественные копии возникли.

Когда, например, Николай Васильевич придумывал Ноздрёва, у него столько разных Ноздрёвых получилось, что у Гения голова кругом пошла. Не знал, кого выбрать. В одной реальности даже вздорная вдова помещица Ноздрёва из-под пера выбежала. Такая жох-баба… извиняюсь, жох-дама, что берегись. Нисколь она своему более удачливому двойнику не уступала. Гений её, конечно, в «Мёртвые души» не взял, но кое-какие фразы, которые вдове Ноздрёвой принадлежат, всё-таки в поэму вкинул.

Надо сказать, Гений, путаясь с великим множеством своих героев, для наглядности создавал всех литературных персонажей… живыми. Манилов, Собакевич, Плюшкин и все герои поэмы «Мёртвые души» на самом деле существовали. Гений их в литературную реальность помещал. Там они жили себе спокойненько и ждали, когда на них внимание обратят. Ну и время от времени Гений их оттедова выдёргивал и смотрел, можно ли в какой-нибудь сюжет вставить.

Так вот, эта вдова Ноздрёва очень беспокойная и деятельная попалась. Уж такая прилипчивая, сама всякий раз к Гению являлась. Требовала, чтобы он Чичикова из поэмы выбросил и её главной героиней сделал. Мало того, с самых первых дней своего существования   сблизилась с носом коллежского асессора майора Ковалёва. Запросила, чтобы и нос майора Ковалёва в поэму попал. Чтобы тому чин тайного советника дали, и чтобы Ноздрёва с носом в церкви венчалась.

Гений, конечно, такую несуразицу допустить не мог. Резонно ей отвечал: мол, это невозможно, вся структура произведения рухнет, а та и слушать не хотела.

— Скорей пудель борзых щенят родит, чем я отступлюсь, — всякий раз заявляла она.

Ругалась, конечно, и слова вздорные пускала, бывало, как окатит словесной обливой! Но всё это выглядело беззлобно, потешно и даже наигранно. Гений посмеётся над ней и махнёт рукой: вот ведь разошлась, непутёвая! Что и говорить, много эта Ноздрёва Гению хлопот доставила. Но он на неё даже не злился.

А вот была в жизни Гения одна женщина в чёрном. Вот её он поистине боялся. Эта женщина и правда очень странная. Вся как есть с ног до головы укутанная в чёрные одежды. Не скажешь, что не красавица, но лицо измождённое, бледное. Никогда она не улыбалась, а чтобы засмеялась — такое, кажется, и вовсе невозможно. Гений даже не мог определить, сколько незнакомке лет. Мрачная и суглобая — как тут скажешь? Вроде бы молода и стройна, но иногда кажется, что самая настоящая костлявая старуха.

Гений сколько себя помнил, эта женщина в чёрном всегда рядом была. А кто она, откуда… впрочем, Гений, видимо, догадывался, но так и не решился никому об этом сказать. А надо было, надо было Душу предупредить…

Возьмётся Гений с рукописями работать, и незнакомка сразу появляется. Тихо в дверки постучится, и хоть закрывайся от неё на сто замков, хоть как оберегайся, она тотчас же с другой стороны двери появляется. Ни здрасти тебе, ни слова приветного, а сразу на своё место проходит. Сядет в уголок и молчит, молчит… Исподлобья оттуда смотрит, сумрачно, и то виновато, то осуждающе. Гений в её сторону не смотрел, ему от её взгляда всякий раз не по себе становилось.

Ох и крепко же она в жизнь Гения влезла! Правда, иной раз её месяцами нет, а то вдруг несколько дней кряду является. Обычно побудет она сколько-то, посидит, не проронив ни слова, и тихо уходит. Разве что укорчиво покачает головой и вздохнёт сумно. Редко-редко вдруг скажет непонятно кому:

— Всё пишет, пишет… — и так же вздохнёт, укутается плотней в свои чёрные одеяния и уходит прочь.

Душе Гоголя эта незнакомка почему-то нравилась, а Гений только зловещее в ней видел, словно от неё свою погибель предчувствовал. Отражались визиты незнакомки и на жизнь Николая Васильевича. После её приходов он хворый и безучастный становился.

Из-за того что Гений собирал «Мертвые души» по кусочкам из множеств реальностей, он часто путался и запускал в одну реальность события, которые происходили с разными Николаями Васильевичами.

И вот однажды проснулся Гоголь поутру и понять никак не может. Вспоминает вчерашний день, а в комнате кое-какие вещи не так лежат. И рукопись почему-то не на столе, а на этажерке. Глянул Николай Васильевич на текст и вовсе удивился. Многие фразы, а то и целые абзацы непонятно откуда взялись.

В следующую ночь Николай Васильевич долго заснуть не мог, всё думал, думал… От всёх этих дум Душа его не на шутку всполошилась. Примчалась к Гению и чуть не плачет:

— Ну вот, я же говорила! Что же ты наделал? Сегодня наш Николаша что-то заподозрил. Уснул в кресле и загадал, что если проснётся в постели…

Гений как раз в задумчивости перебирал новые тексты.

— Нашла, от чего переживать, — сумрачно отмахнулся он. — Уберём, значит, этого Николая, и все хлопоты. Мало их, что ли? Я как раз сегодня шестьдесят семь душ создал.

— Ох, не к добру! Не к добру! — причитала Душа. — А если опять напутаешь?

— Ну, напутаю… да это совсем неважно, — отмахнулся Гений. — А как бы он в постели проснулся? Мне что, его туда самому тащить? Если Николай проснётся в своей кровати, это будет уже другой Николай, который ничего не подозревает и ничего не загадывал.

— Ну, не знаю… Всё же опасно. Что-то не то… Я не хочу, чтобы с Николашей худое случилось… Уже стал бояться, что его заживо похоронят. О видениях каких-то говорит.

— Пустое… Что поделаешь, такова наша участь. Лучше бы подсказала, что нам теперь создавать. С «Мёртвыми душами» разобрались, теперь надо что-то такое… Слушай, сегодня как раз этот самый Николай написал особенное… Знаешь, а я назавтра ради смеха оставлю эту реальность. Пускай проснётся в своём кресле и поймёт, что чудес на свете не бывает…

В ту ночь ещё одно судьбоносное событие произошло. Только Гений последнюю фразу произнёс, вдруг дверь с шумом распахнулась, и в гостиную ворвалась вдова Ноздрёва. Вместе с ней вбежал нос коллежского асессора майора Ковалёва. А за ними, с опаской озираясь по сторонам, тихо вошёл Чичиков.

— Пиши второй том! — сходу выпалила Ноздрёва.

— Опять принесла нелёгкая, — нахмурился Гений. — Одно и то же… Сколько можно?..

— Это я должна спросить, сколько надо мной будете измываться? Мимо первого тома меня обнесли. Меня, самую яркую, самую блистательную обделили! Пусто и страшно, господа, жить в вашем мире!

— Ну, не пустил в поэму, зато с носом оставил… Зачем, сударыня, второй том нужен? В первом и так всё понятно.

Ноздрёва будто и не услышала.

— Я уже приняла для себя важное решение! — торжественно сказала она. — Вот и Чичиков согласный на второй том. Правда, Чичиков? Говори, херсонский помещик!

Чичиков елейно заулыбался, будто мёду объелся, и к Гению подвинулся.

— Да, я согласен, — сказал он, — но у меня есть одно условие: уступите мне все мёртвые души, которые умерли.

— Какие души? — удивился Гений. — О чём вы?

— Это кто у нас умер? — испуганно спросила Душа.

— Да как же, сами сказали, что днём ещё шестьдесят семь было, а сейчас — пшик. Я за дверкой стоял, всё слышал.

— Какие же это мёртвые души? — с усмешкой спросил Гений. — Это всё один и тот же писатель.

— Ничего, мне и писатели сгодятся.

— И как же мы их уступим?

— Да так просто. Или, пожалуй, продайте. Я вам за них дам деньги.

— Что ж они, по-вашему, мёртвые, что ли?

— Кто ж говорит, что они мёртвые? Скажем так: несуществующие… но мы напишем на бумаге, как будто они есть.

Переглянулся Гений с Душой и спрашивает:

— Да на что ж они вам, Павел Иванович?

— Это уж моё дело.

— Ага… И что вы будете делать, Павел Иванович, во втором томе? Опять ездить по России, скупать мёртвые души?

— Мне представляется, мой великий труд незавершён. Мои благие намеренья должны быть вознаграждены. Я не получил молоденькую жену и двести тысяч приданого. Детей я тоже хочу приобресть.

— Какая же польза от этого читателям?

— Вы удивляете меня. Польза в этом немалая. Читатель имеет счастье видеть человека с высокими, истинными помыслами.

— Польза будет, когда я в поэме появлюсь! — сунулась Ноздрёва.— Я буду путеводная звезда Чичикова, его Муза. У нас есть чудненький план. Я стану напускать на деревни мор, эпидемии, холеры, золотистый стафилококк, а херсонский помещик будет за мной скупать мёртвые души. Мы во втором томе такое шевеление устроим! Мы будем ездить не только по России, мы по всему миру на птице-тройке пронесёмся! Я…

— Как вы можете?.. — вдруг тихо заговорила женщина в чёрном из своего угла (она тоже оказалась здесь). — Какое неслыханное злодейство! Хватит уже, я больше этого не потерплю! — Встала, задумчиво оглядев всех присутствующих, и спокойно направилась к выходу. В дверях вдруг обернулась и мрачно обронила: — Будет вам второй том, будут вам именины сердца…

После этого случая всё и пошло наперекосяк. Женщина в чёрном каким-то образом заполучила у Ивана Ивановича Перерепенко злонамеренную бурую свинью, которая, как известно, любила полакомиться разными бумагами, приручила её и на всех Гоголей, на все реальности натравила.

Только Гений навестит какого-нибудь Николая Васильевича, чтобы у него рукопись забрать, глядит, а там уже бурая свинья последние листки дожёвывает. Эх, сколь великих повестей и рассказов эта свинья съела! Сколь великих планов, сколь грандиозных замыслов! Годами Гений не знал, как со злонамеренной свиньёй совладать! Что только не придумывал, чтобы хоть что-то спасти, а она всё равно первая успевала.

Потом случилась и вовсе невероятная история. Николай Васильевич за спиной у Гения странную книжку издал, ну, ту самую — «Выбранные места из переписки с друзьями». Как она мимо Гения проскочила — сам Вий голову сломит. Однако Гений и не относился серьёзно к этим письмам. Он всегда говорил: «Письмо — вздор. Письма аптекари пишут». Ему эти письма нужны были, как овце веретено. И когда Николай Васильевич садился письмо писать, Гений отдыхал… В этих случаях он никакие реальности не создавал. И в это время кое-какие письма Гоголю женщина в чёрном нашептала.

…Гений лишь на несколько дней отлучился. Как раз наверх летал, ну, согласовывал кое-что. Возвращается, а Николай Васильевич уже сборник из писем составил и в редакцию снёс. Гений за голову схватился, кинулся дело поправлять, да куда там! Рукопись уже в набор пошла. Напустился он на Душу, в первый раз, наверно, вспылил. А та заладила одно и то же: дескать, женщина в чёрном очень хорошая, она добрые вещи говорит.

Ох и скажу!.. Как же Гений мучился! Как же ему невыносимо больно было! Метался по комнате, бился о стены, а когда забылся сном, ему такая несуразица привиделась, что неразбери-поймёшь.

То снилось ему, что вкруг него всё шумит, вертится. А он бежит, бежит, не чувствует под собою ног… вот уже выбивается из сил…

То вдруг представилось ему, что всё в домике его так чудно, так необычно. А на стуле сидит женщина в чёрном. Гению странно, он не знает, как подойти к ней, что говорить с ней; и замечает, что у той гусиное лицо. Нечаянно поворачивается он в сторону и видит другую женщину в чёрном, тоже с гусиным лицом. Поворачивается в другую сторону — стоит третья женщина в чёрном. Назад — ещё одна женщина в чёрном. Тут его берёт тоска. Он бросился бежать в сад; но в саду жарко. Он снял шляпу, видит: и в шляпе сидит женщина в чёрном. Пот выступил у него на лице. Полез за платком — и в кармане женщина в чёрном. Вынул из уха хлопчатую бумагу — и там сидит женщина в чёрном…

То вдруг снилось ему, что женщина в чёрном не человек вовсе, а какая-то шерстяная материя; что он в Могилёве приходит в лавку к купцу.

— Какой прикажете материи? — спрашивает купец. — Вы возьмите чёрную, это самая модная материя! Очень добротная! Из неё все теперь шьют сюртуки.

Купец меряет и режет женщину в чёрном. Гений берёт под мышку шесть метров женщины в чёрном и идёт к портному. Материя вдруг вырывается у него из рук, обматывается вокруг шеи, как змея, и начинает душить…

Очнулся Гений и закричал: «Нет, я больше не имею сил терпеть. Боже! что они делают со мною! Они не внемлют, не видят, не слушают меня. Что я сделал им? За что они мучат меня? Чего хотят они от меня, бедного? Что могу дать я им? Я ничего не имею. Я не в силах, я не могу вынести всех мук их, голова горит моя, и все кружится предо мною. Спасите меня! Возьмите меня! дайте мне тройку быстрых, как вихорь, коней! Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик, взвейтеся, кони, и несите меня с этого света! Далее, далее, чтобы не видно было ничего, ничего».

Гений выбежал на воздух, чтобы отдышаться, и тотчас же возле него возникла женщина в чёрном.

— А ведь шинель-то моя! — сказала она зловеще, ухватившись за воротник.

Гений хотел было уже закричать «караул», как женщина в чёрном приставила ему к самому рту кулак величиною в чиновничью голову, с дорогущим рубиновым перстнем на безымянном пальце, и прошипела: «А вот только крикни!» Гений чувствовал только, как она сняла с него шинель, дала ему пинка коленом, и он упал навзничь в снег и ничего уже больше не чувствовал.

После этого Гения никто больше не видел. Пропал невесть куда. Душа искала его, разумеется, искала, но тот как в воду канул, ни слуху тебе, ни духу.

Пришлось Душе Гоголя самой за литературное творчество браться. А какой у неё навык? Так и мерещится ей, что все вокруг добрые и хорошие. Решила и из Чичикова прекрасного человека сделать. Это как? Большей несуразицы и придумать нельзя.

У женщины в чёрном какой-то нехороший дар обнаружился. Очень быстро она Душу Гоголя обморочила, словно какую-то вязкую, странную и невидимую паутину на неё накинула. Придёт к Душе — ну, сама простота и благолепие. Сядет напротив и своим мягким и проникновенным голосом диктует мудрые длинные наставления. И говорила-то она всё о таких хороших, вечных ценностях. У Души и мысли не возникло, что тут что-то не так.

Николай Васильевич чувствовал, конечно, что у него не то из-под пера выходит. Мучился от этого страшно, страдал невыносимо. Однажды даже сказал: «Совсем забыл свою фамилию: кажется, когда-то был Гоголем». А когда получалось у него просто прекрасно, по старинки гениально, эта женщина в чёрном всегда начеку была и бурую свинью насылала.

Так и был написан второй том «Мёртвых душ» под диктовку странной незнакомки, под её неусыпным приглядом. А потом случилась ужасная развязка. Приснился Николаю Васильевичу страшный сон. Будто стоит он на колокольне на самой её крыше, и вдруг кто-то с силой его в спину толкает. Гоголь падает с огромной высоты и в предсмертных страданиях оглядывается на колокольню, а колокольня уже и не колокольня вовсе, а женщина в чёрном…

И раньше эта незнакомка во снах к Гоголю приходила, она даже казалась по-своему красивой, с какой-то внутренней добринкой. Николай Васильевич часто вспоминал её наяву, разговаривал с ней… Вот только женщина в чёрном в прошлых снах никогда не смеялась, а тут зашлась в зловещем хохоте — и Николай Васильевич увидел, какая это злобная, безобразная и костлявая старуха.

Потом привиделось ему, будто засиделся он у жаркой печурки и рукописи перебирает. Сгорбился над ними и словно задумался о чём-то. И вдруг почувствовал, что кто-то за спиной стоит. Он обернулся и увидел женщину в чёрном. Она уже не давилась злобным смехом, а вперила в Гоголя страшные, переполненные ненавистью глаза.

— Ну что, написал?! — сквозь зубы процедила старуха керкающим, дребезжащим голосом. — А теперь сжигай!

Гоголь оцепенел, слова сказать не в силах.

— Я сказала, сжигай! Всё!

Николай Васильевич немного опомнился и закричал:

— Лестницу!.. Скорее лестницу!..

А старуха расхохоталась и в бешеном прыжке подскочила к Гоголю.

Николай Васильевич сильней прижал тетради к груди.

— Дай сюда! — она с силой вырвала у него рукописи. — В печку всё! Ха-ха! В печку!

Какая там печка! Только женщина в чёрном коснулась тетрадей, как они сразу истлели, без всякого огня и искр, и пепел просыпался в её скрюченных пальцах.

Среди ночи Гоголь очнулся от кошмара, но так, видимо, в себя и не пришёл. Он собрал все рукописи и спустился вниз. Разбудил слугу-мальчика и велел открыть печную трубу. А сам положил второй том «Мёртвых душ» и все свои тетради в топку.

Через несколько дней Николай Васильевич Гоголь умер.

В авторской орфографии и пунктуации