Эмилия ПЕСОЧИНА | Буратиница

БУРАТИНИЦА

Повесть

Дождь уже совсем нагло танцевал вприсядку на крышах легковушек, обречённо тащившихся по мокрой вечерней трассе. Дальнобойные фургоны, как  упрямые слоны, раздвигали широкими лбами  густую темень и то и дело выдавали из-под задних колёс фонтаны грязных брызг прямо на лобовые стёкла братьев меньших. На аспидный асфальт ложился кукурузно-жёлтый свет фар. Он то извивался вертлявыми змейками, то засевал поблескивающую поверхность дороги мелкой рябью, похожей на чешую золотых рыбок.

Опять эти рыбки! Надоели до смерти! Но всё же не так мерзко, как лунные блики на мокрых  обочинах. Нет уж, пусть ливень лупит, пусть хоть потоп, но только не луна в небе!

Виктор тогда не то чтобы влюбился! Нет, он  был уже слишком большой мальчик для таких глупостей! Он просто заграбастал её, как дикарь, увидевший женщину чужого племени. Добыча не сильно сопротивлялась  натиску, только удивлённо улыбалась ярости его мужских эмоций. Женщина носила простое имя Наталья, всё прочее оказалось сложным. Длинная шея, длинная талия, длинные ноги. Остальное было плавным, как течение реки. Губы и яблоко гортани двигались, словно в замедленной съёмке. Мышцы плоского живота отвечали на прикосновение, сперва отсчитав несколько мгновений.

Завоеватель владел однокомнатной квартирой под крышей шестнадцатиэтажки и не видел нужды в занавесках. Даже вороны и комары — и те сюда не долетали. Яркое солнце не мешало, поскольку работа начиналась рано утром и заканчивалась поздно вечером, луна — тем более. Но женщина почему-то не любила латунную физиономию ночной гуляки по небу. На подоконнике появилось высокое и раскидистое диковинное растение с мелкими листочками. Когда спутница земли округлялась, как на сносях, и, пользуясь отсутствием туч, особо настырно пялилась в окно, невиданный цветок накрывал своей тенью постель. Лунные блики всё же просачивались через неплотную листву, трепещущую от летних сквозняков, и плыли по млечному телу, словно стайка рыбёшек, подсвеченная сквозь толщу воды. Виктору  нравилось следить за игрой света на прекрасной поверхности. А Наташа из-под ресниц наблюдала  за причудами мужчины.

Странно, он сперва не мог запомнить её лицо, хотя в юности баловался рисованием и даже мыслил поступать в художественный. Ему тогда удавались портреты знакомых девушек, и те легко верили, что рисует — значит, любит. Но на поверку выходило, как в драматическом романсе: «Но не любил он! Нет, не любил он!». Портретная галерея пополнялась новыми поступлениями, но дальше милых набросков дело не шло, не только в матримониальном, но и в профессиональном плане. Поступать в художественный молодое дарование струсило, опасаясь провалиться и загудеть в армию. Зато инженерный вуз в крупном городе оказался вполне по силам, и учёба даже завершилась красным дипломом. Но, хоть красная, хоть серо-буро-малиновая корочка мало интересовала работодателей, и выпускник пристроился, в конце концов, мелким клерком в мелкую фирму. Её хозяин оказался, однако, хватким парнем, дело разрослось, клерк проявил смекалку и старание, стал незаменимым помощником, потом партнёром, обзавёлся квартиркой, пусть на верхотуре, но всё же собственной, стал кататься на подержанной, но вполне приличной иномарке и одеваться в отнюдь не плохих бутиках.

Вот тогда он и приволок женщину в свой новый мирок, которым втайне гордился. Поначалу властелин мирка воспринимал Наташу как некое обтекаемое явление, не различая деталей. Он просто дорывался  ночью до тела, струившегося на простыне, а на рассвете с сожалением оставлял его и уезжал в обыденную жизнь. Спустя некоторое время  Виктор всё же разглядел лицо, бледно-розовые губы, матовые ровные зубы, странного цвета глаза (ему подумалось, что луна впечаталась в радужки и не может вырваться обратно). Левый уголок рта был  чуть ниже правого, и это почему-то умиляло.

Когда он уходил на службу, Наташа обычно еще спала. Луноокая красавица трудилась секретаршей у какого-то старого, лысого босса и смешно копировала своего шефа по вечерам, когда Виктор приволакивался домой. Незамысловатый ужин готовили по очереди, поскольку договорились делить домашние  обязанности пополам.

Любовница была  везучей. Она обожала посещать всяческие распродажи и возвращалась оттуда с горящими глазами и роскошными шмотками, приобретенными за сущий пустячок. Денег Наталья не  просила,  при шопинге обходилась собственными финансами. Виктор особенно  и  не настаивал, но при случае с удовольствием водил роскошную спутницу в ресторан. Она сидела за столиком, скромно потупив глазки, но  мужики от этого  сворачивали шеи еще усерднее. А любовник чувствовал себя польщенным и всё пристальнее  присматривался к своей очаровательной даме на предмет дальнейшей жизни. Ему почему-то иногда грезился в полусне домик в деревне, белокурая девочка бежала по дорожке (откуда могли быть у ребенка светлые волосы при двух родителях-брюнетах, мечтатель не задумывался), а на крылечке важно надувал губки еще один карапуз… Но всё это оставалось только внутренним размышлением и не озвучивалось.

Однажды Наташа нашла в сквере кольцо с лунным камнем…

Виктор осторожно вел авто сквозь водную вакханалию. Дождь всё ярче демонстрировал свои возможности. Дорожное покрытие было полностью покрыто водой, и машины медленно  ползли в потоке. Мимо с визгом  промчались две «скорые». Немудрено в такую погоду.  Видно, кто-то уже «приехал». На обочине пару раз промелькнули бедолаги, сиротливо сидящие в сошедших с дистанции машинах.  Почти пустой автобус, видно, тоже влипший в какую-то неприятность, терпеливо мок под дождем, включив аварийные сигналы  и не особо надеясь на какую-нибудь помощь. Несколько пассажиров понуро глядели через стекла на нескончаемый ливень, оставаясь все же сухими, и, наверное, радуясь этому обстоятельству.

Змейки на асфальте по-прежнему вытанцовывали нечто диковинное. Мысли в голове тоже вели себя не шибко хорошо и окончательно портили и без того паршивое настроение.

Как можно было тогда, четыре года назад, так по-дурацки влипнуть! Виктор Антонович Леонидов, двадцативосьмилетний перспективный совладелец серьезной фирмы, почитал себя прозорливым и рациональным человеком, не способным на всякие любовные глупости! А вот взял да и попался! Да еще как! У-у-ух, даже вспоминать стыдно и противно! С  тех пор, как Леонидов поставил точку в этой отвратительной истории, больше он ни на какие хитрые женские штучки не клевал! Девочки на одну ночь не в счёт. Это просто для разрядки. Физиология, так сказать.

Но одному тоже погано. Боже, как же всё это надоело! Внезапно Виктор взглянул вверх и мысленно произнес, обращаясь к тучам: «Господи, послал бы ты мне хорошую семью, и чтоб дети были…»  Он тут же сам себе иронически улыбнулся: мол, дошел ты, парень, до ручки! С Богом решил поговорить на предмет устройства личной жизни! Вспомнились  детство, службы в церкви, мать в нарядной  прозрачной шали поверх волос… Хор пел нежно и печально: «Господи, помилуй…», свечки горели перед иконами, священник  ходил с кадилом и произносил что-то непонятное. Потом  мальчик подрос и решил, что  сам разберется с жизнью, и Бог тут ни при чём.  Мать напутствовала сына, уезжавшего на учёбу во взрослый и часто злой мир: «Ты, главное, крестик никогда не снимай! Слышишь? Никогда!»

Новоиспеченный студент спрятал свой серебряный крестильный крестик  в чемодан в первый же день занятий. Боялся, что засмеют! Провинциалов в большом городе и так не шибко привечают, смотрят  свысока. Но ничего, постепенно парень научился снисходительным усмешкам, презрительному закатыванию глаз, ироническому хмыканью — и  вскоре вполне сходил за своего и успешно «тусовался»! Но головы не терял, учился прилежно, друзей заводил, исходя из деловых соображений. Потом это всё очень пригодилось, когда бизнес начал раскручиваться.

Да, кольцо… С кольца всё и началось. Именно с него.  Наташа явилась домой и продемонстрировала на безымянном пальце роскошный   перстенек с крупным лунным камнем, точно повторявшим цвет глаз женщины и изящно обрамленным серебряными веточками. Она выпалила: «Представляешь, иду через сквер, а оно лежит! Я подняла, стала оглядываться, кто потерял, но, кроме двух дедуль с газетами, никого не увидела. Примерила колечко — как раз на мой палец! Думала, может, в полицию заявить, а тут одна девушка мимо шла, она котенка потеряла и искала… Я у нее спросила, но это не её кольцо. Так эта девчонка мне сказала, что, раз я нашла, значит, оно моё! Но, я думаю, может, всё-таки заявить?»  Леонидов умилился её честной наивности и заверил, что та девушка в сквере дала правильный совет.

Караул, до чего же медленно приходится ползти! Расчет ведь был такой, чтобы часам к девяти вечера прибыть в Белецк, отодрать доски от двери и окон в родительском доме,  завалиться в кровать (она так и стояла бесхозная с момента его отъезда на учебу) и выспаться. Но, похоже, что добраться удастся часа в два ночи, а то и позже. А завтра  предстоит трудное дело: продажа недвижимости,  или как оно там у нотариусов называется. Дом надо продавать, иначе он без присмотра совсем рассыплется. Скоро по родным  половицам будут шлёпать чужие босые ноги, и певучие форточки попадут в незнакомые лапы. Мерзость какая!

Впереди  показалась остановка междугородного автобуса, и Виктору подумалось, что едва ли кто-то отважится на путешествие по эдакой  мокропогодице. Но, как бы в ответ на свои сомнения, он заметил на остановке толстую тетку в накидке с остроконечным капюшоном. Рядом, прикрытый полой накидки,  стоял маленький ребёнок. Можно было бы  проскочить мимо, но в памяти всплыли слова матери: «Я вам так скажу: всё в большой степени зависит от людей. В сволочных обстоятельствах можно себя повести, как последняя сволочь или как порядочный человек. Тут уже ни государство, ни законы ни при чём. Тут уже, как мама с папой воспитали. Или как сам своей душой и совестью распорядился.» Кажется, сейчас были те самые  обстоятельства, и следовало остановиться. Леонидов приоткрыл боковое стекло и крикнул в темноту, что может подвезти до Белецка. Толстуха завозилась и неуклюже, вразвалку, пошлёпала  к машине, держа дитя за руку. Почему-то у неё не получалось открыть заднюю дверцу. Пришлось выйти под дождь, заставить неумеху снять мокрую накидку (под ней оказался еще один просторный бесформенный балахон с капюшоном), запихнуть тётку и ребенка  в салон, а   хламиду, с которой лилась  вода — в багажник. Наконец, тронулись. Водитель пытался приглядеться к пассажирке, но та сидела нахохлившись, и капюшон почти полностью свисал на лицо.  Ехали в молчании, только дитя иногда попискивало, как сонный щенок.

Да,  мать  была мудрая женщина. Еще бы, сорок лет работы участковым терапевтом в поликлинике  расширяют жизненный кругозор. Виктор однажды сфотографировался в обнимку со своей красоткой и сдуру послал матери  по скайпу снимок. Та, всегда лишь тяжело вздыхавшая, когда в Витькиной «галерее» происходила  очередная «смена состава», на этот раз отреагировала неожиданно жёстко и написала короткий ответ: «Беги от неё как можно скорее и как можно дальше». Как чувствовала, что ли… Но сын только досадливо поморщился, сочтя эту фразу проявлением провинциальной старомодной заботы о нравах. Он всё больше прилеплялся к своей пассии, смотрел на неё преданно и уже наяву вполне отчетливо думал, что пора обзавестись младенцем. Но вслух пока этого не произносил. Его женщина должна стать хорошей матерью. Хватит ей шастать к подружкам на «девичники» и сутками там пропадать, забывая прийти домой ночевать. Конечно, когда мужчина с утра до ночи на работе, то нежное создание начинает скучать и киснуть. Но надо меру знать. Погуляла — и будет.  Иногда Виктор просыпался по  ночам и разглядывал Наташу, представляя, как она будет кормить грудью, пеленать их дочь, а потом и сына, как они всей семьей отправятся на прогулку к речке, протекавшей на окраине Белецка. Почему-то будущее виделось ему именно на родине, в старом доме, где  все половицы скрипели на разные голоса. Женщина просыпалась под этим взглядом, тянулась к партнеру, и тот моментально забывал о своих серьезных планах.

На заднем сидении зашевелились, кажется, щелкнул замок сумки. В сторону водителя протянулась рука с денежной купюрой: «Вот, возьмите деньги… Простите, у меня десять долларов. Этого хватит до Белецка?» Рука была  изящная, с аккуратно остриженными ногтями, покрытыми светло-розовым лаком. Голос звучал тихо и устало, но тембр был приятным. Водитель покачал головой: «Уберите, не нужно. Я довезу просто так, бесплатно, мне всё равно туда ехать. Вам на какую улицу?» Ответ удивил его: через три квартала от дома, где прошли его детство и юность. Виктор внимательно взглянул в зеркало. Лучше бы он этого не делал! Капюшон  у пассажирки сполз на затылок, и лицо открылось.  Оно было осунувшимся и, вопреки ожиданиям, молодым и худеньким, однако вопиюще некрасивым! Очень длинный, тонкий и заострявшийся книзу нос, короткая верхняя губа, едва прикрывавшая два передних резца с широкой щелью между ними, подбородок скошенный. Глаза разглядеть не удалось. Волосы до плеч, правда, были хороши: пышные, вьющиеся, белокурые, словно достались их хозяйке по ошибке или по недосмотру. Нет, такую соседку нельзя не запомнить, но прежде она определенно не попадалась на глаза. Это же надо! Как её угораздило родиться такой «неповторимой»?! Прямо Буратиница какая-то! И ребенок, поди ж ты, имеется… Интересно, кто польстился на такую «красоту несказанную»?!  Женщина заметила, что её разглядывают, и снова накинула капюшон.

Виктор взглянул в небо повыше горизонта, ухмыльнулся и мысленно иронически произнес: «Господи, спасибо тебе, конечно, за быструю реакцию, но Ты что-то напутал! Я это не просил! Так что извини, забирай обратно!» А к Буратинице обратился с вопросом: «Что ж Вы с ребёнком в такую погоду путешествовать вздумали? Могли до утра простоять. Автобус вон с рейса сошёл…»  Последовал скупой ответ: «Нам нужно». Ладно. Нужно — значит,  довезем до Белецка.

Тогда, несколько лет назад, посреди любовного великолепия и райских объятий вдруг поздно ночью раздался звонок из родного города.  Соседка сообщила, что мать Виктора скоропостижно скончалась, её увезли в морг, и надо ехать организовывать похороны. Сыну показалось, что потолок свалился ему на темя. Он сел на стул и начал смотреть в одну точку на противоположной стене. Это ничуть не помогло.  Казалось, что внутри головы движется скорый поезд, и колеса  всё время выстукивают: «ско-ро-пос-тиж-но-скон-ча-лась».

Наташа сидела на краю постели, сонно терла глаза и даже позёвывала. Потом спросила: «Ты на машине или на поезде поедешь?»  Мужчина надеялся, что она поправит себя и скажет: «мы поедем». Нет. Не сказала. Он буркнул: «На машине», встал  и начал медленно одеваться, оттягивая момент, когда надо сесть за руль и ехать туда, в темноту, к смерти и похоронам. Из коробки с документами достал свой крестильный крестик. Надел и с тех пор больше не снимал.

Мать лежала в гробу строгая и сосредоточенная, как будто готовилась к ответственному докладу перед высоким начальством. Леонидов подумал, что так оно и есть: она, наверное, уже отчитывается перед Всевышним. А что, разве ей нечем отчитаться? Сына фактически одна  вырастила и в люди вывела.  Дом, сад, огород в полном порядке содержала. За сорок лет столько людей вылечила и на ноги поставила, что, если всех в цепочку выстроить,  так до Москвы достанет. Ни с кем ни разу не поссорилась, никого не обругала. Мудрая была. Знала, кому какое слово и когда сказать. Уважали её в округе.

Ско-ро-пос-тиж-но… Нет, скоро постичь такое нельзя. И нескоро тоже нельзя. Вот была мать,  эсэмэски слала, по скайпу с сыном общалась,  вглядывалась в него внимательно  — и что? Теперь всё? Никогда? Вообще  ни разу? Скончалась — это значит, всему конец? Всему, что в жизни прочно укоренилось: поругать своего взрослого ребенка и тут же погладить по голове, борщ сварить такой, что за уши не оттащишь от тарелки, блюдце с клубникой подсунуть, отмахнуться от басистого: «Ма, я же уже здоровый мужик, а ты мне ягоды, как маленькому!»,  на дорогу в сумку пирогов и всякой вкусной всячины уложить: «Ничего, съешь! Не выкинешь!» А теперь лежит, руки неподвижные… Да никогда такого не было! Мама вечно рукам работу находила:  капусту на засолку покрошить, ягоды для варенья подготовить, Вите новый свитер  связать. Она ловко всё делала: и смородину с кустов обирала, и сбитые на футболе коленки перевязывала, и блинчики с начинкой  в конвертики сворачивала…

Скоропостижно скончалась… Он говорил с мамой по телефону дня за три до этого. Она говорила, что споткнулась, ударила ногу, и там в глубоких венах тромб образовался, но это не  страшно, надо только таблетки для разжижения крови пить, и всё пройдет. Виктор сразу и успокоился. Пройдет — значит, нечего и волноваться. А тромб всё-таки оторвался и закупорил главный сосуд в легком. Она с соседками стояла  и разговаривала, а потом вдруг упала — и всё! И «скорая» приехала быстро — а  сделать уже ничего не смогли! Главврач поликлиники, где мать всю жизнь проработала, сказал Виктору вроде как в утешение: «Умерла в секунду! Не мучилась! Лёгкая смерть!»

На похороны собралась уйма народа: сотрудники поликлиники, соседи,  бывшие  пациенты  с семьями…  Белецк — город маленький, все друг дружку хоть немножко, да знают… Не плакали. Стояли с тихими и торжественными лицами. Отпели в церкви. Гроб с участковым доктором несли на руках. На кладбище после панихиды один за одним степенно бросали в могилу комья земли. Виктору виделась во всём этом какая-то спокойная,  старинная справедливость.

После поминок Леонидов остался в родительском доме на ночь один. Фотография отца висела на стене. Он  был начальником цеха. Витьке было пять лет, когда на заводе случилась авария, какая-то многотонная металлическая махина неожиданно рухнула  и придавила пятерых. Троих спасли, а отца и еще одного рабочего расплющило в лепешку. Тогда тоже были похороны, закрытый гроб, венки…  Оркестр играл похоронный марш. Ребенок никак не мог взять в толк, зачем папу пихают в яму в этом странном деревянном ящике и засыпают землей. А как же там дышать? Пацан тихонько дергал маму за рукав и шептал: «Мам, давай подождем, когда все уйдут, возьмём дома лопатку и откопаем папку! А то как он оттуда сам выберется и домой пойдет?»
Овдовевшая докторша так больше замуж и не вышла, хотя многие мужики рады были бы её в свой дом привести. Однажды, когда сын подрос, мама заговорила  с ним о гибели отца и, словно желая успокоить, произнесла: «Что же, видно, Бог ему решил легкую смерть послать! В секунду умер! Не мучился!» Теперь и она сама легко и быстро покинула земные пределы, как будто переняла опыт покойного мужа.

На заднем сидении опять возникло какое-то движение и тихий писк. Женщина смущенно  попросила сделать остановку, потому что дочка хочет в туалет. Виктор тяжко вздохнул и притормозил возле какой-то посадки.  Пассажиры выползли наружу и потопали в кусты. Дождь, к счастью, вроде притих, но мог  в любую минуту снова припустить вовсю. Девочка у неё, значит…  На вид вроде года четыре. А, может, и нет. Кто их знает, этих детей… А чего это она пищит, а не разговаривает нормально? И мамаша её вроде совсем не старая, а такая толстая. И походка у неё какая-то странная… В общем, ошибка творца,  а не женщина… Наконец, вышли из кустиков. Что-то они там больно долго возились. Ну, да ладно, это их женские дела. Машина продолжила путь, а мысли вернулись в прошлое.

На следующий день после похорон матери  Виктор договорился с соседями, чтобы как-то приглядывали за опустевшим родным жилищем, снял со стены и уложил в машину фотографию отца, забил окна досками и уехал. Мирок на шестнадцатом этаже был пуст. Эсэмэска осталась  без ответа. Наташкин  мобильный механически приветливо сообщал, что абонент недоступен. Она появилась через два дня и удивилась: «Ты уже вернулся? Тебя же твой шеф на неделю отпустил! Я думала, что ты там, в Белецке, еще побудешь! А мне тут одной ночевать как-то не по себе, так я к девчонкам своим поехала. Кстати, посмотри, что у меня с мобильным?  Он почему-то вырубился и не включается». Телефон был нем и тёмен, похоже, что его пытались утопить, но потом передумали. Наталья подтвердила предположение: «Ага, я в темноте споткнулась,  а он вылетел из кармана и в лужу упал, я еле нашла его там.» Виктор вроде бы поверил, но что-то внутри не то заело, не то зациклилось, и он не прикасался к прежде желанному телу, пожалуй, целый месяц. Любовница ходила по квартире тише воды, ниже травы, разговаривала сочувственно и ласково, сама готовила ужин, иногда вполне неплохо. Словом, входила в  душевное состояние осиротевшего возлюбленного.  Тот постепенно отошёл, размяк — и всё вернулось на круги своя.

Как-то раз, в мае, он вернулся домой раньше обычного. Любимая стояла в коридоре при полном параде: элегантный дорожный костюм, макияж, сумочка через плечо. Чемодан на колёсиках торчал прямо у входа. Оказывается, позвонила её мать и попросила приехать на пару недель в  городок на Волге.  Шеф дал отпуск, билет на поезд удалось взять прямо на сегодня, оставалось только сообщить Виктору об отъезде, но  так удачно получилось, он сам  как раз пришел. Всё это было произнесено скороговоркой и с ноткой нетерпения в голосе. Любовник, недолго думая, выдвинул идею махнуть на Натальину родину вдвоем. Та замялась, потупилась и нехотя объяснила, что у мамы старорежимные взгляды на отношения мужчин и женщин, и не стоит её расстраивать. Романтично настроенный великовозрастный Ромео набрал полную грудь воздуха, выдохнул и предложил руку и сердце, а заодно и производство потомства в ближайшем будущем.

Ответ женщины его ошарашил. Наталья скептически оглядела жильё и спросила, неужели он собирается  производить и растить детей в этой  чердачной кладовочке. Витька обиделся за квартиру и стал выступать. Подруга примирительно чмокнула его в щеку,  улыбнулась, как бы прощая недалёкость партнёра, вышла на лестничную площадку и уехала на лифте вниз. Растерявшийся парень вышел на балкон и заметил шикарную машину, отъехавшую от подъезда. Но, кто в ней сидит, с шестнадцатого этажа было не разглядеть. С Волги красотка вернулась вся смугло-шоколадная. Лишь на месте бикини обнаруживались молочно-белые полоски. Наталья хохотала и рассказывала, какая чудесная была погода, и как хорошо целыми днями валяться на пляже  и бездельничать, и как радовалась матушка её приезду. Виктору показалось, что отпускница здорово врет. Внутри  шевельнулся  зверь подозрений, очень быстро выросший до огромных размеров. Но наступила лунно-млечная, классически нежная ночь.  Диковинное растение запускало с подоконника стайки рыбок на постель, любовница была фантастически хороша да еще и шептала, как сильно соскучилась за две недели. Зверь подозрений был с позором изгнан. Наступившее субботнее утро явило полную идиллию и гармонию.  О брачных планах  больше не заговаривали.

Однажды в субботу дама сердца унеслась на очередной шопинг. Виктор собрался смотреть по телевизору футбол, но пульт куда-то пропал. Болельщик в раздражении стал шарить по всем столам, углам, полкам, но безрезультатно. Определенно, Наташка куда-то задевала, она вечно таскала пульт по квартире и тыкала в самые неподходящие места, например,  в кухонный шкаф или на полку с разнообразными шарфами и шалями. Движимый этой идеей, Леонидов распахнул отделение шифоньера, где хранились женское нижнее белье, ночные рубашки, маечки и прочее. На одной из полок лежала стопка кружевных гарнитуров нежной расцветки, от взгляда на которые  сразу вспомнились безукоризненные пышные формы любовницы. В глубине полки Виктор разглядел нечто чёрное кружевное, прежде не виденное на вожделенном теле. Он из любопытства протянул руку и потащил белье наружу. В это время пальцы наткнулись на что-то твердое. Уж не пульт ли туда попал? Но нет, это был черный тисненный прямоугольный футляр  с защелкой.

Пассажиры снова завозились. Дитя невнятно пищало. Послышался звук открываемой бутылки и бульканье воды. Пить, значит, захотели. Виктор  поинтересовался возрастом ребенка. Ага, значит, правильно угадал. Четыре года.  Тогда он спросил, почему девочка не разговаривает, а только пищит. Женщина объяснила, что малышке было  два года,  когда на неё налетела огромная соседская овчарка, сорвавшаяся с цепи, покусать не покусала, но Юлька так перепугалась, что начисто забыла все слова, которые уже выговаривала. С тех пор дочка только пищит, хотя всё понимает. Уж и к врачам водили, и у логопеда лечились, а толку никакого. Одна докторша сказала, что только новый сильный стресс может вернуть речь. Но еще раз пугать ребенка? Нет уж, увольте! Вот так всё и течет. М-да, история, однако… Бедная Юлька, несчастная мамаша…

Да… Футляр…  В нем оказались колье и серьги с лунными камнями, точь-в-точь, как кольцо, когда-то найденное Наташкой в сквере. Серебряная оправа тоже была знакомой и не оставляла сомнений в том, что это комплект. Тут же лежали кольца и серьги с бриллиантами, радостно откликнувшимися на солнечный свет и  сыпанувшими  в лицо Виктору  множество искорок. Зрелище довершала упитанная пачка долларов, аккуратно, крест-накрест перетянутая резинками.  Всё это походило на банальный, пошлый телесериал. Однако такое кино мужчине совсем не нравилось. Он положил находку на стол и в раздумье уселся напротив. Впрочем, раздумывать было не о чем. Ясно, что его больше года водили за нос, как последнего дурачка. Вот идиот… И ведь мать покойная его предупреждала… Хорошо, хоть не женился, вот было бы  весело!

Щелкнула входная дверь, и в комнату впорхнула весёлая и разрумянившаяся Наташка. Её взгляд упал на стол, и Виктор даже немного отшатнулся назад от мгновенно произошедшей  в любовнице перемены. Томная красавица с лунными глазами исчезла. В двери стояла холодная и спокойная волчица, готовая вцепиться в горло. Он еще во времена студенчества однажды забрёл в зоопарк, и увидел в клетке серую самку с оскаленными клыками и голубыми глазами, в которых плескалась холодная ярость. Это отбило охоту посещать зверинцы. Слишком сильно было тогдашнее впечатление.

Женщина первой нарушила молчание: «Ну, что? Докопался всё-таки? До чего ж вы, мужики, бестолковые! Шмотки от Версаче от дешевого барахла не отличаете!  Распродажи! Да у меня одни трусики дороже стоят, чем твой деловой костюм! А волжский загар? Я на Мальдивах неплохо время провела, к  твоему сведению! Ты  же вроде умный парень, а такой дурачок оказался! Ладно, что тут говорить!» Она подошла к шифоньеру, достала большой чемодан, побросала в  него свои вещи,  потом еще несколько футляров, вытащенных из-под каких-то одежек, протянула  руку к тому, что лежал на столе и наткнулась на немигающий взгляд Виктора. «Отдай, это не твоё! Иначе башки лишишься!» Коробка полетела  через стол к Наталье. Та успокоилась и  заговорила уже более мирно: «Ты вообще парень неплохой! Кормил меня, поил, в рестораны водил! Хочешь, денежек немножко подкину, в порядке компенсации?» Мужчина молчал. Он испугался не внезапных перемен в облике этой твари и не её странного и страшного взгляда, а возникшего острейшего желания убить Наташу. Не важно, как. Главное — уничтожить, прекратить её существование и закрыть проблему. Но какая-то непонятная сила сковала его движения и лишила способности говорить. Бывшая любовница начала оправдываться: «Понимаешь, дядя этот богатый, да женатый! А мне надо где-то перекантоваться, пока он дома примерного семьянина изображает. А потом этот старый козёл жене говорит, что едет по делам бизнеса, а сам ко мне! Ладно, пусть теперь не скупится и квартирку мне снимет, а не  по гостиницам тягает! Слушай, а, может, давай оставим всё, как есть? И тебе будет хорошо, и мне! Я же тебе как женщина нравлюсь, правда?» Она уселась напротив Виктора. Он снова удивился голубому волчьему взгляду своей визави. Никаких лун. Снежная равнина и точно рассчитанный бросок к горлу жертвы. Наталья вздохнула и поднялась: «Что ж, пойду!  Бывай здоров, Витя!» Дверь за ней захлопнулась.

Мужчина продолжал сидеть неподвижно. Осознание того, что могло произойти и лишь чудом не произошло, бросило в холодный пот. Ему было очень холодно, хотя на балконе перила разогрелись от солнца, и запах липового цвета с улицы долетал даже до шестнадцатого этажа.  Внизу мамаши с колясками прятались от жары на лавочке под березами.

Желание убить и странное оцепенение исчезли вместе с уходом Натальи. Внезапно Виктор встал из-за стола и пошел, почти побежал к антресолям в коридоре, стащил с верхней полки свои старые художественные причиндалы, уже давно лежавшие без дела, и начал рисовать. На листе постепенно проявлялась женщина на постели, вся в лунных бликах и мелких тенях-рыбках. На следующий день Леонидов принес картину одному дельцу. На вопрос о стоимости ответил: задаром. Но тот сказал: нет! — и  предложил  весьма солидную сумму,  при условии, что художник будет все картины приносить ему.

И процесс пошел. Стайки рыбок в подводном мире, похожие на женщин. Женщины в лунном свете, напоминающие рыбок. Волчицы, волчицы, волчицы… С лунными или голубыми глазами. На опушке зимнего леса. На заснеженном поле. На краю пропасти. У края воды. Этих зверюг раскупали особенно охотно. Чем больше картин Виктора уходило к покупателям, тем меньше Наташки в нем самом оставалось. Она уже почти исчезла, словно шагреневая кожа. Художник разбогател, ушел  из фирмы, купил шикарную машину, но продолжал жить всё там же на верхотуре. И вот теперь предстояло  продавать родительский дом. Или не продавать. Он решил, что, если покупатель окажется несимпатичным, то никакой продажи не будет, а там жизнь покажет.

С заднего сидения раздался странный звук. На этот раз он исходил от женщины. Виктор быстро оглянулся и всполошился не на шутку: Буратиница сидела, запрокинув голову и закусив губу так, что потекла тонкая струйка крови.  Одновременно тоненько заскулило дитя.   «Что такое? Вам плохо? Вы больны?»  —  испуганно спросил он. Пассажирка молчала. Водителю положено смотреть на дорогу, пришлось отвернуться.  И снова через некоторое время раздался не то вой, не то стон. «Да что происходит?!» —  почти заорал Виктор. Толстуха вроде бы перестала стонать, достала бутылку с водой и попила. Потом заговорила достаточно спокойно: «Вы только не волнуйтесь, всё нормально. Ничего страшного. Просто мне по всем срокам рожать через три недели, но, видно, растрясло в машине, и схватки начались. Но Юлю я рожала почти сутки, так что до Белецка мы успеем доехать. Ведите машину и не обращайте на меня внимания. А то мы куда-нибудь въедем ненароком.»

У парня выступил пот на лбу. Вот это номер! Вот тебе и толстуха! Вот тебе и походка странная! Как же он не понял, что женщина-то на сносях! Хотя под этими балахонами попробуй разгляди… И что же делать? По обе стороны дороги лишь  темные поля, залитые дождем. Редкие развилки вели к глухим, полузаброшенным деревням. Там ни больниц, ни врачей. Одни старые бабки да дедки, ждущие, когда их Господь к себе приберет. До самого Белецка никакого шанса на медицинскую помощь. А ехать туда еще часа три-четыре, и то, если заторов на дорогах не будет.

Опять стонет сквозь зубы. Видно, крепко прихватило. Если по мобильному «скорую» вызвать, то машина из Белецка тоже будет неизвестно сколько сюда пилить. Он скорее сам туда доедет. Она же сказала, что сутки в запасе.  Значит, успеем. А вдруг в машине рожать начнет? Ох, жизнь моя— жестянка! И ливень не думает утихать. Лупит так, что «дворники» не успевают воду убирать с лобового стекла. Вот наказание! Что же мне с тобой делать, Буратиница несчастная?  Он зачем-то спросил у женщины, как её зовут. И получил ответ: Наталья. Так. Только этого не хватало. Впрочем, имя распространенное, так что нечего на этом зацикливаться.

Снова её корежит. Аж мычит от боли. Виктор сказал через плечо: «Послушайте, если Вам надо кричать, то кричите! Так, может, легче Вам будет? А я потерплю, ничего! Не волнуйтесь!» Женщина  переждала схватку и досадливо объяснила: «Да я Юльку не хочу пугать! Она вон и так вся в комочек сжалась! Юленька, у мамы просто животик болит! Вот дядя довезет нас до Белецка, там меня доктор полечит, и всё пройдет! Не бойся, маленькая!»

Через пять минут роженица закричала уже в полный голос. Ей вторил тоненький скулеж. Виктора снова прошиб пот. Непонятно, что делать. Он на всякий случай спросил: «Может, здесь где-то поблизости больничка какая есть?» Но пассажирка простонала: нееет!  Позже добавила: «Я эту дорогу знаю. Тут сплошная глухомань аж до Белецка. Лучше езжайте поскорее, если можно!» Да, пожалуй, можно. К ночи поток машин поредел, это давало возможность маневра, и Виктор погнал машину быстрее. Крики становились всё чаще. Водитель жал на газ. Они уже почти летели по блестящей от воды трассе.

Он слишком поздно заметил машину с потушенными огнями, выскочившую из развилки, мчавшуюся наперерез и даже не пытавшуюся остановиться. Тормозить на скользкой дороге было бесполезно, всё равно не успели бы, оставалось попробовать проскочить раньше, чем произойдет столкновение.  Не хватило доли секунды. Удар пришелся на багажник, но задел и правую заднюю дверцу. Машину понесло на встречную полосу, на колеса идущего в левом ряду КАМАЗа. Виктору показалось, что из-под колес  брызнули слова «В одну секунду!» Им навстречу откуда-то из его головы вылетело: «Господи, помилуй!» Буквы столкнулись, перемешались, а потом весь мир рассыпался.

На него то и дело наваливалась белая луна и придавливала  своей огромной тушей.  Волчица улыбалась и выла монотонным механическим воем. Мелкие острые искры сыпались на кожу и торчали  из неё, как иглы кактуса. Потом начиналась очень горячая тьма. Иногда вместо неё появлялась бесконечная снежная равнина без единого черного пятнышка. И снова приходила волчица и, ухватив зубами, тащила в пропасть. А  на  безукоризненно ровной снежной поверхности не за что было уцепиться. Гигантские  колеса появлялись ниоткуда и бесшумно вращались совсем рядом. Однажды всё исчезло, и наступил блаженный покой, только пить очень хотелось.

Яркий свет. Даже сквозь закрытые веки. Надо открыть глаза. Надо. День. Да, это день, потому что солнце. Белая комната. Окно. Дерево там, за стеклом. Желтые листья. Клен. Это дерево называется клен. Хорошо. На ветке птица. Маленькая и смешная. Воробей. Да, это воробей. Хорошо.

Пожилая медсестра в очках подошла  и начала возиться с трубками, торчавшими из тела. Заметив, что  пациент открыл глаза, она вышла, но зато появился седоватый полный мужик в хирургическом костюме. На щеке у него была большая родинка с тремя торчащими из неё волосинами, и Виктору почему-то стало смешно. Врач тоже улыбнулся и спросил: «Ну, что парень, оклемался? Вот и отлично! Молодец! А можешь мне своё имя назвать? И фамилию тоже.»  Пришлось очень долго концентрироваться и, наконец, удалось сипло произнести: «Виктор. Леонидов.» Доктор остался доволен ответом и сообщил, что это отделение реанимации и интенсивной терапии областной больницы, на дворе октябрь, сегодня вторник, третье число. Остальное завтра. Надвинулась невероятная усталость, а за ней сон.

Виктор постепенно приходил в себя и уже не проваливался в забытье каждую минуту. Врачи объяснили ему, что произошло.  Оказывается, он попал в аварию по дороге в Белецк. Ничего такого не вспоминалось. На вопрос о цели поездки  парень предположил, что, скорее всего, ехал в гости к маме. В качестве места работы назвал фирму и свою должность в ней. Семейное положение: холостой. Дети? Нет, детей нет. Он ведь не женат. Умеет ли он рисовать? Да, конечно, в юности баловался этим делом. А потом?  — Нет, потом больше не пробовал, инженеру это ни к чему. Кто был еще в машине в момент аварии? —  Ни малейшего представления. Скорее всего, никого. Он всегда ездит к матери один, никого с собой не берет. А мать когда в последний раз видел?  —   На Новый год ездил, свитер новый в подарок получил, красивый такой, синий с белым узором, она сама связала. Рисовал ли он картины с волчицами? — Да нет! Что за бред? Он в юности портреты знакомых девушек рисовал, с какой тихой радости он бы волчиц стал изображать?! Женщина по имени Наташа? —  Не припомню. А девочка Юля? —  Девочка? Какая девочка? Причём тут девочка?  И вообще, что за странные вопросы? Что всё это значит?

Неделю спустя им занялась психолог Марина Арнольдовна, высокая, темноволосая, худая женщина лет сорока пяти. Карие глаза за стёклами очков смотрели внимательно и сочувственно. В ходе бесед Виктору постепенно открылось истинное положение дел, и оно оставляло желать лучшего.  Авария и тяжелое сотрясение мозга вследствие удара о лобовое стекло, а потом кома в течение трех недель привели к  частичной потере памяти. Все, что происходило в последние четыре-пять лет, оказалось полностью стертым. Ни малейших воспоминаний за этот период. Врачи объяснили, что это часто происходит после черепно-мозговых травм, но обычно затронут гораздо более короткий отрезок времени: от нескольких часов до нескольких месяцев. А тут несколько лет превратились в белую безмолвную и безлюдную пустыню. Именно так. Полная пустота.

Оказывается,  матери уже  почти  четыре года нет в живых, и Леонидов приезжал тогда на похороны, это подтвердили все соседи из Белецка, где врачи и юристы наводили справки  о пострадавшем. Дом подлежал продаже, но из-за аварии сделка сорвалась. В фирме он давно не работает. Однако бывший шеф о нем очень высокого мнения как  партнере и готов снова возобновить контракт, когда Виктор поправится. Более того, именно бывший шеф оплатил отдельную палату и  лечение на высшем уровне. Еще один человек интересовался  пострадавшим. Точнее, его интересовало,  не утратил  ли пациент способность к рисованию. Картины художника пользовались и пользуются высоким спросом, и было бы просто отлично, если бы парень снова вернулся к творчеству.

Всё это выбивало из колеи. Ночами, лежа без сна, Виктор пытался восстановить в памяти хоть что-то из утерянного. Но белая снежная равнина не желала оживать и хранила полное молчание. Однажды больной попросил белый лист и простой карандаш и неожиданно для себя нарисовал  Буратино с грустной и усталой рожицей. Но никаких волчиц и лунных женщин-рыбок фантазия не предлагала, а ведь, судя по рассказам, именно они привели к успеху у ценителей картин.К нему заглядывали бывшие сотрудники, приносили фрукты и соки, бывший шеф организовал перевод в одноместную палату  уже в обычном отделении. Но он не мог пролить свет на события последних нескольких лет, поскольку Виктор уволился,  и контакты фактически оборвались. Торговец картинами знал только, за какую цену работы продавались, и сколько шло ему в карман, остальное не имело значения для бизнеса.
Пострадавший постепенно восстанавливался, появилась сила в руках, но ноги слушались плохо, удавалось пройти всего лишь несколько шагов при поддержке медперсонала. Кроме того, при любом резком движении всё начинало кружиться перед глазами, казалось, что комната переворачивается вверх тормашками, и тошнота подкатывала к горлу. Приходил  специалист по лечебной физкультуре, показывал разные упражнения и советовал их делать несколько раз в день. Стало возможным, пошатываясь, пройти от двери до окна, но выходить в коридор было пока боязно.

Марина Арнольдовна решила, что пациенту пора узнать всю правду об обстоятельствах аварии. Виктора ошарашило и перепугало, что вместе с ним в машине ехали беременная женщина по имени Наталья Денисова и девочка Юля. Предполагалось, что это его неофициальная жена и незаконнорожденная дочь. Помнит ли он что-нибудь о них?  Наташа… Какое-то холодное и скользкое воспоминание шевельнулось в сознании. И где-то рядом, там, в прошлом, вдруг пробежала волчица. Затошнило, закружилась голова. Потом всё исчезло. Специалистка, узнав о  видении, начала ставить  вопросы. Охотился ли на волков? —Нет. Может, волки напугали когда-то? — Нет. Какое-то кино или книга произвели особое впечатление? —Нет. Но, всё-таки, с Наташей встречались или нет? — Беспомощное движение плечами: не знаю.

Тогда Марина Арнольдовна обрушила на него следующую новость. У  его спутницы в машине, судя по всему, начались преждевременные роды. Когда произошло столкновение автомобилей, она накрыла собой дочку, но сама получила травмы, несовместимые с жизнью. Девочка тоже пострадала, но не так сильно, и осталась жива. Всех, кто был в машине, вертолётом доставили в в реанимацию областной больницы, женщина еще дышала, и недоношенного младенца извлекли путем кесарева сечения. Мальчик находится в отделении новорожденных, состояние стабильное, но в весе набирает плохо. Родильница скончалась через два часа после операции, не приходя в сознание. Похоронили в каком-то поселке Бутово за городом. Там она жила вроде. Отсюда полчаса езды на машине. Родственников не оказалось. Девочка проходит лечение в детской хирургической клинике, у нее сломаны ручка и несколько позвонков, но спинной мозг, к счастью, не пострадал, операция прошла успешно, и это дает надежду на полное выздоровление. Правда, она не разговаривает, а только тихонько пищит, но, скорее всего, речь потеряна в результате психического шока. Головной мозг не задет. Да, еще одно: водитель автомобиля, спровоцировавший аварию, погиб на месте. Судебно-медицинская экспертиза показала очень высокое содержание алкоголя у него в крови.

Оставшись один, Виктор попытался всё как-то упорядочить и осмыслить. Значит, так. Матери у него больше нет. Отца давно нет, это он помнил очень хорошо. Женщина Наташа оставила в мире двух маленьких детей, возможно, его собственных, а сама ушла. Ушла героически, между прочим. А он вот не смог никого спасти, наоборот, не сумел избежать столкновения. Значит, виноват. Надо было раньше засечь этого пьяного психа за рулем, а не ждать, пока тот пойдет на таран. Да, худо дело…

Идем дальше. Дальше еще хуже. Выходит, что он длительно встречался с женщиной,  не признал родившуюся дочь, не оформил отношения и тогда, когда второй ребенок должен был появиться на свет. Значит, папаша, то есть, он сам, сволочью невероятной оказался!  Но раньше вроде бы Виктор себя относительно приличным мужиком считал, разве что  по девочкам любил бегать. Добегался, придурок! Может, и память-то отшибло, поскольку  собственную мерзость осознавать не хочется? Мексиканский сериал, да и только. Вот только дети вполне реальные. Без мамы. И без папы? Или с папой? А вдруг это вообще какая-то путаница, и это не его дети? И Наташа тоже не его была? А почему она с ним в машине тогда ехала? Стоп. Однажды он уже сидел и думал что-то о сериале. О пошлом и банальном сериале. И это было связано с женщиной Наташей. Вспоминай!  Вспоминай, идиот! Но белая пустыня опять лежала перед ним. И всё. Обрыв плёнки.

Добросовестная Марина Арнольдовна решила прояснить все обстоятельства и затеяла собственное расследование, с ведома и согласия Виктора, пока еще валявшегося на больничной койке и большим трудом пытавшегося с неё подниматься. Она обзвонила полсвета, говорила со старыми знакомыми и сотрудниками Виктора, с жителями Белецка, где он родился и где хорошо знали его покойных родителей. Неугомонная женщина даже съездила в посёлок, где жила погибшая Наташа, и там опросила очень многих из тех, кто знал покойную и её дочку.

О результатах новоявленная детективша доложила своему пациенту. Получалось следующее. Виктор подробностями своей личной жизни ни с кем из знакомых и деловых партнеров не делился, поэтому информации на эту тему никакой. Соседи по лестничной клетке на шестнадцатом этаже иногда видели его выходящим из подъезда вместе с женщиной, но подробностей её внешнего вида с такой высоты не засекли. А на нижних этажах об этом жильце вообще ничего не знали. Один сотрудник фирмы был в ресторане и случайно заметил  Леонидова с дамой, но та сидела к залу спиной. Бывший шеф как-то случайно услышал, что его партнер разговаривает в коридоре по мобильному телефону и кого-то называет Наташей, но тут же закрыл дверь  к себе в кабинет, поскольку подслушивать чужие разговоры, тем более, с женщиной, просто неприлично.
Марина побывала и у торговца картинами, поглядела на электронный каталог произведений художника. Странные рыбы с женскими телами и  женщины с загадочными лицами русалок в лунном свете даже отдаленно не напоминали погибшую мать двоих детей. Волчицы  смотрели прямо в глаза зрителю и не давали отвести взгляд. Почему-то от этого становилось зябко, даже холодно.

Тогда она поехала в Бутово, где  прежде жила погибшая. Здесь Марину сразу взяли в оборот сотрудники и соседи Наташи и засыпали вопросами. Выяснив все подробности ее смерти и разузнав о состоянии детей, люди и сами разговорились с приехавшей. Интересовавшая Марину женщина работала музыкальным руководителем в поселковом детском саду. Она была некрасива, но настолько обаятельна в отношениях с людьми, что её непривлекательную внешность переставали замечать. Дети своего педагога обожали, бегали хвостиком и липли к ней без конца, а мамы и папы её чуть ли не на руках носили. Музыкальные праздники получались такими, что на них приходили не только родители воспитанников, но и бабушки с дедушками, и даже соседи.

Молодая воспитательница с удовольствием возилась с малышами, но ей хотелось иметь собственного ребенка. В посёлке  холостыми остались только несколько алкашей, все приличные мужики имели семьи, а Наташа была строгих правил и с женатиками путаться не собиралась. Но всё же кто-то у неё, наверное, был. Иногда она по выходным  уезжала в город, в тот самый областной центр, где после окончания института жил и работал, а теперь пролёживал койку в клинике Виктор.   От поселка до трассы четыре раза в день тащился старенький автобус-пазик, а по трассе каждый час ходили междугородные рейсовые автобусы. Всего полчаса езды — и попадаешь прямо в центр города, а там и магазины шикарные, и театр, и музеи,  и рестораны всякие. О своих поездках Наташа ничего не рассказывала, на вопросы отвечала коротко: по делам ездила. Да к ней в душу никто особенно и не лез. Женщина молодая, иногда и  прогуляться можно.

Однажды она сообщила сотрудникам, что беременна. Она решила рожать без мужа, для себя. Кто отец будущего ребенка, осталось неизвестным.  Родилась девочка, назвали Юлией. Хорошая такая девочка, волосики беленькие, вьющиеся, мордашка некрасивая, но улыбчивая. На мать очень похожа. Глаза у обеих были удивительного ярко-голубого цвета, как будто  озёра в них плескались. Когда Юльке два года исполнилось, у соседей-алкашей овчарка с цепи сорвалась,  перемахнула через невысокий заборчик и кинулась на дитя, игравшее под яблоней,  но удивительным образом не порвала и даже не искусала,  а только стояла над ребенком и лаяла на весь двор! Собаку, конечно, отогнали и посадили на привязь, а вот девочка так напугалась, что с тех пор перестала говорить и только тихонько пищала, а иногда скулила. А ведь до этого случая Юлька уже много слов знала и в короткие фразы складывала. Наташа с ней куда только ни  ездила, по  всяким специалистам водила, но без толку. Дочка в садике песенки под мамин аккомпанемент не пела, только пальчиком в такт музыке иногда размахивала. А вот танцевала прямо здорово! Кружилась легко, и ножками так ловко поводила.  Ей Наташа под Новый год костюм Снежинки сшила и танец специально для своей плясуньи придумала. На утреннике им бешено хлопали и требовали станцевать на бис!

Вот такое дело было… А к этому лету стали замечать, что у музыкантши опять живот растет. Тут уж подступили с расспросами, да немногого добились. Наталья вообще с людьми охотно общалась, а как дело до неё самой доходило, до её личной жизни — так сразу рот на замок. Только и сказала, что решила второго ребенка рожать. Что и как, от кого дитя — молчок! Ну, решила и решила! А что? Зарплата у неё хорошая. Двухкомнатную квартиру ей поселковый совет как молодому специалисту и матери-одиночке выделил. Дом новый, восьмиквартирный, со всеми удобствами. Соседки да воспитательницы из садика над ней шефство взяли, по хозяйству помогали, сумки тяжелые из магазина не разрешали таскать, картошку на зиму в погреб загрузили. Так и лежит картошка в погребе. А Наташа-то в могиле… Что ж теперь с детками будет?  Родственники никакие не объявились.

Мать покойницы в Белецке жила, Наталья с Юлькой к ней летом пару раз в гости  ездила. А вот в сентябре оттуда, из Белецка, позвонили и сообщили, что у матери тяжёлый инсульт случился, надежды нет. Наташа подхватилась, сумку наскоро собрала, Юльку одела и решила ехать. Её все отговаривали, ведь на сносях уже была, и ливень страшенный лупил в тот вечер, как на грех. Нет, говорит,  надо ехать, может, еще в живых застану, хоть попрощаюсь… Ну, это дело такое… Попрощаться с матерью надо…  Иначе оно как-то не по-людски выходит. Отвезли обеих на трассу, к остановке, а рейсовый автобус как раз через десять минут по расписанию прийти должен был. Да, видно, не пришел.  В машину какую-то они сели. Может, кто знакомый ехал, а, может, просто попутка… Ехать-то ей надо было позарез. Вот и села. А оно вон как вышло… Домой в гробу приехала.  Заведующая садиком потом в Белецк звонила, в больницу тамошнюю.  Мать Натальи к тому моменту, когда авария с машиной случилась, уже мертвая была. Так и не узнала ни про гибель дочери, ни про  нового внука. Царство ей Небесное. И Наталье тоже.

Вот эти все подробности  Марина Арнольдовна изложила Виктору, когда вернулась из поездки. Тот долго и тяжело молчал, потом спросил: «Ну,  и что теперь делать будем?» Психолог пожала плечами: «Тут Вам решать. Может, дети Ваши, а, может, и нет. Это теперь только специальная экспертиза может установить, отец Вы им или нет. Вы в Бутово когда-нибудь бывали? С музыкальным работником детсада знакомились?» Мужчина, как уже не раз бывало, только беспомощно  вздохнул: «Если бы я знал… До того момента, с которого мне память отшибло, не было у меня  таких знакомых. И в Бутово я сроду не ездил. Что мне там делать? А дети-то как? Поправляются?» Марина сказала, что про Юлю ей мало что известно, девочка лежит в детской клинике на другом конце города, а вот о мальчике можно узнать в отделении новорожденных, оно в этом же здании, на восьмом этаже.

На следующий день в палату к Виктору зашла незнакомая врач и представилась как завотделением новорожденных. Она сообщила, что мальчик, хоть и недоношенный, но вполне здоровый, все рефлексы на месте, получает искусственное вскармливание, но в весе прибавляет неважно. Имени ему еще не дали. Мать погибла, как известно. В графе «отец» пока  пусто. Младенцем никто не интересовался, родственники не объявлялись.  Юрист готовит документы для оформления в Дом ребенка. Мужчина помолчал, потом с усилием спросил: «Скажите, может быть так, что это мой сын? Я ведь сам ничего не помню. Но я же живой, что же ребенка в детдом определять при живом отце? Может, можно какой-то анализ сделать?» Заведующая сочувственно вздохнула: «Группа крови  у малыша  вторая, как и у Вас, я в истории болезни смотрела, и резус у обоих положительный. Но это ничего не доказывает и не исключает. Может, хотите взглянуть на мальчика? Вдруг сердце подскажет? Или вспомнится что-нибудь из последних лет… Можем принести ребенка и показать Вам. Хотите?» Виктор кивнул: да.

Минут через двадцать дверь в палату снова отворилась. На этот раз вошла полная седая медсестра с круглым лицом и румяными щеками. Она заговорщически улыбалась и держала в руках свёрток в больничном одеяльце. Витька перепугался, он не ожидал, что всё произойдет так быстро. Но свёрток уже оказался рядом с ним на кровати, медсестра ловко распутала одеяльце и извлекла оттуда младенца. «Вот, получай, парень! Вы тут пока знакомьтесь друг с другом, а я приду через полчасика и заберу обратно! Ты только смотри, осторожно с ним, он голову еще держать не умеет! Ты не боись, он в памперсах, так что тебя не подмочит!» Она дружески подмигнула растерянному мужику, сказала, что её зовут Даниловна, так все и называют, хохотнула и выкатилась в коридор, точно старый, весёлый Колобок.

Малыш разлепил сначала один глазик, потом другой и, как показалось Виктору, подозрительно глянул на валяющуюся рядом махину. «Махина» немедленно ощутила себя эдаким неуклюжим слонопотамом. Но контакт всё же следовало установить. Неправдоподобно огромный кончик указательного пальца осторожно погладил крошечный кулачок. Неожиданно  кулачок раскрылся, и малюсенькая ручка цепко ухватила протянутый палец. «Вот так вот! Взял и заловил! Может, и  правда, мой пацан? Просто наказание с этой памятью!» —  подумал потенциальный папаша, а вслух сказал: «Привет, друг! Ну, как я тебе? Ничего? Или не гожусь? Ох, парень, попали мы  с тобой оба в переплёт! Что делать будем?» Малыш  аккуратно зевнул, закрыл глазёнки и старательно засопел, так и не выпустив палец. Витька боялся шелохнуться,  лежал, осторожно и тихо дыша, и рассматривал младенца. Похож или не похож? Разве разберешь у такой крохи? Цвет глаз он не успел заметить и спросил у появившейся через полчаса Даниловны. Та опять хохотнула: «Милый, вон мой внук с голубыми глазами родился и со светлыми волосиками, а к году стали глаза карими, а волосики тёмными. Так что оно всё еще поменяться может!». Она забрала младенца и удалилась.

Вечером в палату заглянула другая медсестра из детского отделения, поинтересовалась самочувствием Виктора и спросила, не хочет ли он покормить ребенка из бутылочки. Получив положительный ответ, она исчезла на  некоторое время, потом появилась уже  со свёртком и бутылочкой с детским питанием.  На это раз мужчине пришлось сесть в кровати и взять дитя на руки. Медсестра показала, как держать бутылочку, убедилась, что всё идёт правильно, и  пообещала вернуться минут через тридцать. Малыш  старательно тянул из соски молочную смесь, смешно причмокивал и даже немножко пыхтел. От  маленького тельца к телу большому шло тепло. Это было какое-то совершенно новое ощущение нежности, и хотелось, чтобы оно  никогда не прекращалось. Мальчонка выдул всё до донышка и тут же уснул. Пришедшая медсестра удивилась: «Ух, ты! Пустая бутылочка! А в отделении и половину не съедал! Вот молодцы!» Витька от похвалы прямо расцвёл и даже порозовел.

На следующий день весёлая Даниловна таскала мальчишку к новоявленному кормильцу каждые три часа. Оба — и взрослый, и маленький — старались изо всех сил, и бутылочка регулярно опустевала. После одного из кормлений младенец закряхтел, покраснел, и Виктор почувствовал запашок, вот только не знал, что же делать. Прикатилась Даниловна, хихикнула, учуяв «благоухание» еще от двери,  содрала с малыша запачканные памперсы, вымыла его тут же  над раковиной под краном, запаковала во  всё чистое и заявила: «В следующий раз нечего лежать и нюхать! Вставай и мой ему попу! Ты сам, когда малой был, тоже небось не сразу на горшок стал проситься! Так что давай, действуй!» Виктор подумал, что мытье попы младенца ему, пожалуй, уже  по силам. С тех пор, как малыша стали приносить в палату для кормления, головокружения значительно уменьшились, походка улучшилась, тошнота больше не донимала. Обследование показало, что внутричерепные  кровоизлияния, возникшие в результате травмы,  почти полностью рассосались.

Медсестры окрестили Леонидова «кормящим папаней» и с удовольствием подшучивали на эту тему.  Заведующая отделением новорожденных сочла нужным проинформировать «папаню», что ребенок хорошо набирает в весе, уже пытается держать голову, анализы нормализовались.

Прискакала  Даниловна, пристроила малыша на руки Виктору и, глядя ему в глаза, спросила: «Сколько ж пацану без имени  быть? Ему полтора месяца уже! Может,  придумаешь, как назвать?»

А что тут думать? В голове уже давно вертелось имя. Когда-то мать рассказала, что хотела сына Митей  наречь, а мужу послышалось: Витя — и  понравилось!. Она тогда не стала перечить, вот и получился  Витя вместо Мити.  Поэтому он сразу ответил медсестре: Дмитрием назовем, а коротко будет Митя. Та просияла. Новонареченный младенец будто что-то почувствовал и вдруг впервые улыбнулся во весь свой розовый ротишко! Даниловна ахнула и притворно разворчалась: «Нет, ну, ты посмотри на этого паршивца! Я его кормлю, мою, пеленаю, нянчусь уже  седьмую неделю — а улыбается тебе! Ах, ты хитрюга малой!»

Но на следующий день она вошла в палату расстроенная, положила мальчика на кровать, плотно закрыла за собой дверь, подошла  вплотную к Виктору и, боязливо оглядываясь, зашептала прямо в ухо: «Я тебе скажу, а ты меня не выдавай, а то меня с работы выгонят, а до пенсии еще целый год! Слушай, ты вот тут лежишь, а там к Митьке усыновителей сегодня приводили, и он им, видно, понравился! Там юристка наша бегает, как наскипидаренная, всё организует! Не иначе, как хороший куш посулили! Ох, парень, заберут пацана, это я тебе серьезно говорю!» Леонидов оторопел: «Как это: заберут?! Он ведь…» — и  осекся. «Твой, ты хотел сказать? » — продолжила его мысль медсестра. — «То-то и оно, что по документам мать погибла,  отец неизвестен, родных нет. Ничейный по документам твой Митька! Ты его подкормил, мордашка округлилась, хорошее дитё, а у нас на усыновление очередь на годы! Оформят усыновление — и всё! Ищи ветра в поле!»

Если Виктора жизнь доставала, то он действовал стремительно. Мужчина взял ребенка на руки и крепко прижал к себе:  «Значит, так! Усыновление оформляю я! С этой секунды мой сын остается со мной. Несите сюда пеленки, памперсы, соски, что там еще требуется! Кроватку детскую я попрошу моих знакомых купить и здесь поставить. А пока вдвоем на койке переночуем,  поместимся!  В ближайшее время  выпишусь домой. Вместе с сыном выпишусь!Действуйте, Даниловна!» Женщина перепугалась: «Да ты что, Витя! Это ж по закону не положено, чтобы во взрослом отделении младенцы находились! Нельзя! Никто такое не разрешит!» Виктор даже ухом не повел. Он невозмутимо взял бутылочку и стал кормить малыша. Медсестра постояла еще немножко, открыла было рот, но потом махнула рукой и вышла.

Тридцать минут спустя в палату влетела пышная дама с ярко напомаженным ртом, фарфоровыми зубами и жестяными глазами и металлическим тоном произнесла: «Значит, так, молодой человек! Я юрист клиники! На этого ребенка у Вас нет никаких прав! Поэтому немедленно верните малыша в детское отделение, иначе я вызову милицию!»

Но  с Витькой так разговаривать не стоило. Он ответил непререкаемым тоном, сделавшим бы честь даже султану Бахрейна: «Ну, вот что, уважаемая!  Я отец ребенка! У меня была частичная потеря памяти, но сейчас всё восстановилось, Вы просто еще об этом не знаете! Сын останется со мной, даже если Вы спецназ вызовете! Вот только ребята вряд ли  захотят сына у отца отбирать! И Вам не советую!»

«Но позвольте!» — возразила юристка, демонстрируя осведомленность. —«Вы больны! Инвалид, можно сказать! Мать ребенка погибла. Кто же будет воспитывать малыша? Кто будет за ним ухаживать? Где Вы возьмете материальные средства, чтобы растить ребенка? Вам вон лечение  и то знакомые оплатили. Квартирка у Вас крошечная где-то под крышей. А ребенку нужны хорошие условия, к Вашему сведению!  Государство берет  на себя заботы о младенце, и Вы нам не мешайте, будьте добры! Давайте мне мальчика, я  сама его  отнесу в детское отделение!» Она протянула  руки к Митьке, но наткнулась на такой жесткий взгляд, что сразу отступила  назад.

Виктор не дал ей ни одного шанса опомниться и снова заговорил: «Прошу Вас слушать очень внимательно! Мой сын останется со мной, это не подлежит  обсуждению. Для ухода за ним я найму няню, бонну, гувернантку, а, если надо, то повариху и прачку, или кто там еще потребуется. Денег у меня хватит еще на десяток прислуги! И на десяток юристов тоже хватит! И эти юристы решат все проблемы, уж будьте уверены! Связей у меня достаточно. Я выпишусь в ближайшие дни и, наконец, получу доступ к собственному состоянию! А жить мы будем в загородном доме, в Белецке, пока я не подыщу подходящие апартаменты в городе. У Вас есть десять секунд на размышление: играть на моей стороне или против меня. Если Вы будете действовать в моих интересах, в обиде не останетесь. Так что решайте! Только очень быстро!»

Дама заалела всем лицом, задышала всей грудью, но через секунду овладела собой, вежливо улыбнулась и заговорила приветливым, но деловым тоном: «Дорогой Виктор Антонович! Вы можете быть спокойны! Мы с Вами сделаем всё в интересах мальчика. Я немедленно займусь подготовкой соответствующих документов. Кроватку малыша и все необходимое для ухода перенесут в Вашу палату, если Вы желаете, чтобы ребенок постоянно находился при Вас. Этот  вопрос я решу с главным врачом сама. Завтра я  принесу Вам  все бумаги, которые нужно заполнить, и мы начнем процедуру усыновления. Отдыхайте!» Она повернулась и с гордо поднятым подбородком  покинула комнату.

Витька перевел дух. Кажется, сработало. Деньги на счету у него действительно несколько лет назад были, и  вполне приличные. Надо надеяться, что их не поубавилось. Дом в Белецке он, судя по рассказам, продать не успел. Так что блеф  был только частичным. Теперь главное — Митьку отсюда поскорей забрать, да и самому  хватит тут обретаться!

Но «поскорей» не получалось. Парня всё еще пошатывало, когда они с физкультурником осваивали пространство коридора. Лечащий врач рекомендовал  реабилитацию в санатории, но с младенцем туда было нельзя, и Виктор отказался. Раз в неделю появлялась Марина Арнольдовна, пытаясь  восстановить пострадавшую память пациента, но не продвинулась ни на йоту. Выписку планировали недели через две. Юристка приходила чуть ли не каждый день и докладывала об успехах в деле усыновления. Сумма вознаграждения, написанная клиентом на клочке бумаги, но пока не врученная, являлась отличным стимулом к бурной деятельности.

В один из дней в палату вошла незнакомая пожилая женщина и представилась Инной Леонтьевной,  юристом детской клиники. Виктор мысленно обругал себя последним идиотом. Борьба за Митьку занимала все его мысли,  а ведь был еще один несчастный ребенок. Как же он мог забыть о Юле? Теперь придётся вести войну на два фронта, а ничего для этого не подготовлено. Но, вопреки ожиданиям, посетительница  была приветлива и деликатна. Она осторожно спросила: «Вы ведь усыновляете мальчика, сына погибшей Натальи Денисовой? У него есть сестра Юля. Ей четыре года. Она быстро поправляется, только ручка пока еще в гипсе, но пальчики хорошо двигаются, врачи довольны. Девочку скоро можно выписывать, и надо сейчас решать, что с ней делать дальше. Оформлять в Дом ребенка? Я решила прежде заехать к Вам и уточнить этот момент. Что скажете, Виктор Антонович?»

Леонидов задумался. К Митьке он прикипел всем сердцем. Но это младенец. А как быть с четырехлетним и уже многое понимающим ребенком? Его это дочь или не его? Опять те же самые дурацкие вопросы… Сможет ли он полюбить и это дитя? А как девочка отнесется к незнакомому дядьке? Она ведь привыкла к маме. Но мамы у неё больше не будет. Будет или папа, или детский дом. Да, задачка… Вслух он произнес: «Надо бы нам с Юлей повидаться… Но за руль мне пока нельзя, а своим ходом добраться на другой конец города я пока не в состоянии. Меня еще пошатывает. Но это скоро пройдет.»

Инна Леонтьевна его успокоила: «Мы можем ее привезти сюда на машине, ручке это не повредит, а в остальном девочка уже здорова. Она, правда, почти не говорит, но  врачи надеются, что речь постепенно вернется. Увидите друг друга хотя бы. Вы совсем не помните, Ваша она дочь или нет?»  Виктор осторожно ответил: «Память потихоньку восстанавливается, надеюсь, что скоро вернется полностью. Буду рад видеть Юлю.»

День спустя в обеденное время Витька держал на правом плече только что налопавшегося Митьку. Держать надо было «столбиком», чтобы «пузырик вышел». Так велела Даниловна. Она по-прежнему принимала живейшее участие в младенце, натаскивала  новоиспеченного папаню по всем пунктам, касающимся кормления, ухода, купания и прочих важных премудростей. Но в данный момент наставницы в палате не было. Открылась дверь, на пороге появилась юрист детской клиники.  За спиной у неё кто-то прятался. Леонидову была видна только левая ручка, вцепившаяся в жакет  Инны Леонтьевны. Та, глядя  через  плечо, уговаривала: «Юленька, ну, что ты? Не бойся, детка! Никто тебя не обидит! Всё хорошо! Посмотри-ка, кто сидит на кровати! Это твой папа? Узнаёшь или нет? Ну, Юленька, давай, выходи! Хватит прятаться!» Она осторожно потянула за ручку и вывела девочку из-за своей спины.

Показалось худенькое дитя  с кудлатыми белокурыми волосиками до плеч. Правая ручка была в гипсе и висела на перевязи. Виктор взглянул в лицо девочки: длинный тоненький носик, короткая верхняя губка, из-под неё два зубика немножко вперед торчат. Ярко-синие глазёнки.  Ни дать, ни взять, Буратиночка, только перепуганная и печальная. Не зря он, видно, деревянного человечка пару недель назад на листе бумаги изобразил. Буратиночка…

Виктору моментально стало нехорошо. Буратиночка… Буратиница… Женщина, которую он назвал Буратиница… Ночь, ливень, остановка, толстая тётка  с девочкой садятся к нему в машину, им надо в Белецк, а автобус не пришел. Дальше всё замелькало у него перед глазами c невероятной скоростью. Кричащая роженица, скулящий ребенок. Темная машина, летящая наперерез. Колеса самосвала.

Он всё вспомнил. Это были случайные попутчики. Не жена и не дочь. И Витька тогда  попросил Бога дать ему хорошую семью и детей, а потом сказал с усмешкой: «Это не то, что нужно. Забери.» Бог сначала дал ему, а потом забрал к Себе Наташу Денисову, некрасивую женщину  с ярко-синими глазами, которые не получилось разглядеть в темноте. Любившую и хотевшую детей, заслонившую собой  и дочь, и еще не родившегося сына.

Заметался между висками и потом больно ударил под темя мамин голос: «В сволочных обстоятельствах можно себя повести, как последняя сволочь или как порядочный человек…»

Сволочная ситуация, мама…  Понимаешь?

Случайные попутчики. То есть, Митька, только что всё же чуть-чуть срыгнувший и теперь сопящий у Леонидова на плече, тоже случайный? Или это Бог всё так организовал? И что же теперь? Господи, помоги!

Девочка робко подошла к кровати и, глядя Виктору в глаза, неуверенно, запинаясь на каждом звуке, спросила: «Ппааппа?» Леонидов обнял её свободной левой рукой за плечики, притянул к себе, чмокнул в кудлатую макушку и сказал: «Привет, Юлька! Придется мне научиться заплетать тебе косички!»

Эмилия Песочина

В качестве иллюстрации — картина Элеоноры Бродской