Елена ХЕЙФЕЦ | Пора муссонов

ПОРА МУССОНОВ

—  Зачем ты  набираешь столько вещей? Кому это надо? Возьми необходимое.

Катька стояла и наблюдала за сборами матери. Любит давать советы. Созерцатель. Материнское сердце  глухо к ошибкам в воспитании.

—  Кать, может ты свои наряды сама соберёшь?

— Нечего заморачиваться. Брось старые джинсы и свитер, остальное привезу, когда приеду.

Алевтина была женщиной просторной и мягкой. Казалось, что она пришла в этот мир, чтобы прижать к своей груди и успокоить весь земной шар. Женщина Родина-мать! И имя ей было под стать, тёплое, как парное молоко – А-лев-ти-на…

Трудясь учительницей в начальной школе, она портила зрение и нервы, пытаясь доказать, что несмотря ни на что, дети-таки цветы жизни. Её личный цветок –  Катька являлся Алевтининым счастьем. Другого не было. Муж давно «объелся груш» и жил в каких-то параллельных мирах, не интересуя и не волнуя.

Отсутствие любви разрушает организм, и Алевтина регулярно позволяла то одному, то другому представителю противоположного пола внедряться в её и околоКатино пространство. И кто-то наверняка к Алевтине прилепился бы, но как только она начинала примерять претендента к Катьке, то в глазах темнело. Дочь была пупом земли и центром вселенной. Как можно себя делить между ней и непонятно кем? Катерина меж тем росла наливным яблочком. Правда, имелась червоточина: эгоцентризм и капризы. С годами она в этом преуспела и не скрывала своего раздражения, когда на семейном горизонте возникал персонаж — претендент на материнское сердце и душу. Последним был Митя, человек спокойный и не пьющий, имеющий работу и планы на будущее. Он даже пожил у Алевтины полгода гражданским мужем, и она, не любя, начала было к нему  привыкать.

– Мать! Ты с ума сошла! Как можно держать возле себя эту вечную мерзлоту? – возмущалась Катя. Он же, как безалкогольное пиво и кофе без кофеина… Никакой! Плоский, как камбала.

­– Зато с ним спокойно. Положительный и тихий, – пыталась отбиться Алевтина. После бесед с дочерью  вечная мерзлота Митя был отправлен в исходное положение, то бишь — за порог.

Катя не хотела понимать материнского одиночества. Через однообразие дней к Алевтине стал просачиваться страх, что не за горами, когда она превратится в женщину со следами былой красоты. Лицо стало приобретать выражение лыжницы за минуту до финиша… Её философия укладывалась в пару строк: жизнь – это то, что проходит мимо, пока ты строишь свои дурацкие планы, а  одиночество – это когда ты всегда знаешь, где твои вещи…

Осенью на Алевтину свалилось наследство от тётки Августы в виде дома в приморском городке. Было решено весной ехать и приводить жилище в порядок, чтобы продать, а деньги пустить на Катину учёбу. А пока всё это будет рассусоливаться, пожить и подготовить ребёнка к экзаменам. Школа для Кати  уже заканчивалась, а перспективы были весьма призрачными. Решения менялись еженедельно. Ясным было одно: на бюджет дочь не тянет. Вот и сейчас вместо зубрёжки, как это делали прилежные выпускницы, умчалась с Владом  в кино.

Тётка Августа была бездетна и все добро, какое нажила, оставила Алевтине с Катей. Дом для продажи был совершенно невыигрышным. До моря далековато. У Августы даже отдыхающие никогда не останавливались. Однако тишина, чистый воздух и хороший сад были. Алевтина все своё детство летом проводила у Августы, очень любила её и страдала, когда та вдруг ушла.

Обсудив с Катей  планы, Алевтина уехала для подготовки  дома к приезду дочери. Хотелось всё приготовить  и ждать дитятко,  чтобы экзаменационная лихорадка проходила в наиболее благоприятных условиях,  среди экологически чистых фруктов и овощей.

Оттрясясь своё в старом дребезжащем автобусе, с тяжёлым сердцем Алевтина подходила к дому Августы. После похорон она здесь ещё не была. Начало лета, а воздух уже густой и горячий. Через лёгкий заборчик видно было явное запустение — прошлогодняя листва и нагло вылезший бурьян. Из зарослей травы рвались к солнцу чудесные розы.

Августы нет, а дом есть, и розы её есть.

Печаль сплошная…

Тронула калитку, порылась в сумочке в поисках ключа и была очень удивлена   обнаружив дверь дома не запертой. Вспомнила, что в последний свой грустный  приезд сама закрывала дверь на два замка. Странно…

– Неужели  кто-то решил  разжиться небогатым теткиным скарбом?

В прихожей все было по-прежнему. Тихой горечью зашлось сердце. В комнате пахло пылью, через задёрнутые занавески прорывалось солнце, оставляя на стенах и потолке весёлые  летние пятна. На трюмо фотография Алевтины. Ей семнадцать лет, как сейчас Катьке. Лето, огромный арбуз, белый сарафан… Весёлая, беззаботная.  Вся жизнь была впереди. Там же нераспечатанный флакон дорогих духов, которые она подарила Августе. Нелепый подарок. К чему Августе духи? Всю жизнь без них обходилась. Просто надоело возить фланелевые халаты и хозяйственные сумки.

Никто теперь здесь не будет мило шаркать  по дому, проявляя беспокойство по любому пустяку, готовить к её приезду вареников с клубникой, варенье из дыни и  борща, какого нет на земле вкуснее… Алевтинина открытость и доброта родом отсюда.

Вторая комната — спальня. Надо открыть окна и хорошенько вымыть дом. В комнате – тихий полумрак. Алевтина распахнула окно, повернулась и вздрогнула…

На кровати лежал человек. Это был мужчина. Он спал, закрывшись простыней. Рядом на стуле стояла банка с водой, на полу валялись футболка и джинсы.

Алевтина сделала шаг назад.

– Эй, что вы здесь  делаете? – громко закричала она.

Человек зашевелился.

– Сплю, – голос был спокойный и негромкий.  Извините, что без спросу. Я не ожидал вашего прихода.

Мужчина приподнялся на локте и Алевтина увидела, что  его грудь, как бинтом    была замотана полосами простынной ткани, через которую проступали пятна крови.

– Я вызываю  милицию, — заявила Алевтина.

– Не стоит. Я не сделал вам ничего плохого. И не сделаю.

– Ну, это ещё никому неизвестно. Простыню, вот, порвали.

– Мне очень жаль. Я заплачу вам за неудобства. Так получилось, что мне нужен был кров и не было выбора. Обстоятельства.

Человек стал медленно подниматься с кровати. Было видно, что ему больно. На лбу проступил пот.

– Может, всё-таки объяснитесь? Что вообще здесь происходит? Вы ранены?

– Да так, ерунда. Глупая ситуация. Хотел отлежаться ещё пару дней.

– Бандит, что ли?  Шли бы отлёживаться к своим подельникам. К чему вскрывать чужой дом и валяться на чужой постели?

– Бояться меня не стоит, – произнёс мужчина.

–А я и не боюсь. Хочется  надеяться, что дрались за правое дело. Где ваши вещи?

– У меня их нет.

– Вы бомж?

– Не совсем.

–Как можно быть  бомжем «не совсем?» Начинающий, что ли?

Мужчина улыбнулся. Он не был красив, но была в его движениях какая-то притягательная сила, за что всяких негодяев слепо любят бабы.

– Простите меня, я сейчас  уйду.

Он встал, натянул футболку, достал из кармана смятую купюру и положил на стол. Затем вышел из дома и медленно кошачьей походкой пошёл по гравиевой дорожке через сад.

Хлопнула калитка.

На Алевтину навалились сомнения: «Какая жестокость! С человеком что-то случилось. Всякое в жизни бывает. Почему наша первая реакция на нестандартные явления, это думать о человеке плохо? Надо выяснить, в чем дело, помочь, а я  испугалась».

Алевтина выскочила за калитку.

– Эй, как вас там? Вернитесь!

Мужчина повернул голову, продолжая движение.

–  Я передумала. Куда вы в таком виде? У вас майка в крови. Пару дней побудете здесь, а там посмотрим. Мне, в принципе, нужен помощник. Как поправитесь, поможете мне с домом, — на ходу решила Алевтина.

– Не пожалеешь? – Перейдя на «ты» и  чуть сощурившись, спросил мужчина. Странная улыбка. Сам улыбается, а глаза — невесёлые.

Алевтина опешила.

– Я шучу! – Опять улыбнулся. – Спасибо. Тогда пару дней дай мне на поправку. А потом нырну в работу. Только пусть это будет нашей тайной. Ага?

– На тёткиной кровати спать не будешь. – Решила: на «ты», так на «ты». –  Раскладушка на веранде. А что ты тут ел?

– Ничего.

– Ничего не ел? Так раненые животные себя ведут, используют  внутренние резервы.

–Может я зверь и есть? – опять улыбнулся одними губами.

– Если ты меня собираешься пугать, то свой испуг я уже пережила  пятнадцать минут назад. С деньгами у меня не густо. Так что грабить нечего. Поможешь мне за еду и ночлег. Договорились?

Алевтина показала раскладушку, определив странного гостя в угол веранды, в виноградную тень.

– Райское местечко. Можно я посплю? Меня Павлом зовут. А тебя?

–  Алевтиной.

Обнаружив Августину гречку в одном из кухонных шкафов, решила сварить  кашу.

–Покажи рану. Может, врач все же нужен.

– Ну, ты прямо как спасательный круг! Все заживёт, как на собаке. Ране уже три дня, она не глубокая. Чуть отлежусь  – и порядок!

Однако, стянул футболку, размотал простынные бинты.

На  животе под вытатуированными иероглифами был аккуратный разрез.

– Заживает. Может йодом смазать? А что означает эта надпись?

– « Сила, ум, воля».

–  Это ты свои качества, что ли перечислил?

– Это моё стремление их иметь.

– Удачный набор!

Алевтина протянула  йод, найденный в тумбочке.

–  Ты случайно не врач?

– Нет? Ну, тогда учительница. Кто бы ещё оставил в доме чужого мужика?

– Тысячи других женщин! И профессия тут не при чём. Хотя насчёт  учительницы ты попал в точку.

На веранде Павел устроил себе спальное место, лёг и тут же отключился.

Алевтина вышла в сад, позвонила на Катин телефон.

– Катюха, ну как ты? Меня тут такой сюрприз ждал! Захожу в дом, а на кровати мужик спит!

– Ну, ты,  даёшь! Такое только с тобой может произойти.  Никто не влипает в истории, а ты всегда! На ровном месте! Бомж или бандит?

– Ну а кто ж признается?

– Наверное, он очень несчастный, и ты его, конечно, пожалела и оставила, а теперь  откармливаешь. Я ведь все про тебя знаю. Точно?

– В общем-то ты права, – хмыкнула Алевтина. Но мужик как мужик, даже симпатичный. Я его сначала выгнала, а потом вернула. Жалко стало. Может, у человека трудная ситуация, ему надо помочь. Да и работы разной полно. Деревья обпилить, крышу, окна покрасить, забор. Кто этим будет заниматься? Сейчас курортный сезон, работников не сыщешь.

– Ма, я за тебя волнуюсь.

– Звони мне. То ты  телефон забудешь, то связи нет. Так нельзя.

Алевтина на ночь заперла дверь.

Павел  выздоравливал быстро. Как собака. Через два дня он уже чинил калитку, пилил старые сучья и выполнял работу, которую подсовывала ему Алевтина. Она готовила простую пищу, картошка, каша, молоко. У Августы в подвале обнаружила много банок с консервацией.

Вечерами на веранде пили чай с  вареньем Августы, которого во всех шкафах было огромное количество. Говорили о разном.

Привыкали друг к другу.

Смеясь, вспоминали первую встречу.

– Ты бы видела своё выражение лица!  Как будто у тебя парашют не раскрылся.

– У меня до сих пор такое выражение лица. Я ничего о тебе не знаю. Может ты расскажешь всё-таки кто ты такой? Из какого города приехал?

– Зачем тебе лишняя информация? Скоро разойдёмся, как в море корабли. И откуда я, тебе совсем не обязательно знать. Живу там, где захочу. Небо везде одинаковое, что над Тарасовкой, что над Новой Зеландией.

К концу недели, ничего не говоря, Павел, пропал. Не было двое суток.

–Почему не проститься по-человечески? — огорчалась Алевтина.

Катя позвонила, как обещала в день сдачи экзамена.

– Ма, у меня все нормалёк, получила четыре. Как там твой бандит? Откармливаешь? Может, сбежал со старыми подушками?

– Все нормально, не волнуйся.

А  у самой  на душе неладно.

На третий день Павел появился поздно. Пришёл, как ни в чем не бывало. Принёс  картонную коробку черешни.

Алевтина ничего не спросила, будто  и не произошло ничего. Молчала. Кто она ему и кто он ей? Павел её настроение увидел сразу.

– Понимаешь, Алёк, не хочу тебя грузить. Дела были… тебе знать об этом ни к чему.

Алевтина весь день молчала. А вечером  он зашёл к ней в спальню, да там и остался.

Ах, какой короткой была эта ночь! Какой она была бесконечно длинной! Мир замер и существовал теперь вне её понимания и чувств…

Вечером следующего дня они пошли на море. Наступила пора летних муссонов, когда с моря дули сильные ветры. Спокойное днём, море к ночи  преображалось, демонстрируя свою силу, делясь ею  с людьми.

– Паша, до чего же народ любит всякие  выдумки! Августа говорила, что, когда приходит пора летних муссонов, надо рано утром и вечером вставать на берегу и давать ветру войти в твою грудь. Когда ты один на один с ветром, он забирает у человека плохие мысли и намерения и  уносит прочь.  А  когда  мысли светлеют, сердцу  радостнее и жить легче. Пора муссонов – хорошая пора.

– А у меня все хорошо, Алёк! А теперь, вот, и ты у меня образовалась. Мне жаловаться не на что. Я счастливый человек. Живу так, как хочу. А  сквозняк твой  пусть только  мои детские воспоминания  забирает.

Между тем, помимо ароматов моря ветер нёс Алевтине новые чувства. Ей никогда не  было так светло и радостно.

В конце второй недели Павел опять пропал. Опять ничего не спросила, но на душе было скверно. Что-то скрывает… Когда потом взялась стирать его джинсы, обнаружила в карманах большие суммы денег. Испугалась. Деньги были  перехвачены банковскими бумажками и  распиханы по всем карманам. Алевтина  демонстративно выложила все на стол. Для неё это было  целое состояние. Ждала  Павла.

Он, когда  всю эту композицию   увидел, раздраженно процедил сквозь зубы:

–  Ну и что ты теперь хочешь спросить? Откуда дровишки?

–  Не хочешь, не говори.

– А ведь и вправду деньги разъединяют людей. Ты как думаешь?

– Что ты скрываешь, Паша?

Павел помолчал с минуту.

–  Ну, Алёк, сама напросилась. Я вор, Алёк! Вор!

Алевтина остолбенела.

– Тебя огорчает, что я не президент холдинга? Почему  это должно быть важно для нас, Алёк? Каждый должен знать свое место в жизни. «Кому надобно мяукать, не чирикайте!…»

– Это правда? То что ты говоришь…Правда?  – Выдохнула Алевтина.

– Может ты меня разыгрываешь?

–Это правда, Алевтина! Не нравится тебе  она, да?

Алевтина молчала, не зная о чем говорить. Но надо было как-то реагировать.

–  Это твой выбор. Мне его не понять. Мне жаль, что я знаю твою правду. Мне теперь страшно об этом говорить и страшно   думать.

– Да не бойся ты ничего. Значит, так должно быть и   что-либо  изменить невозможно. Про нас все равно все уже на небесах прописано!  У каждого своя  судьба. У меня  вот такая. Мне 44 года, я  всегда  жил так и буду жить только так. Я  не хочу быть другим. Тебя это удивляет?

–  Что должно случиться с человеком, чтобы он стал вором?

– Нечеловеческие условия жизни.

– Но что бы не случилось, у любого  имеется  шанс изменить свой путь. Есть хорошие слова: «глядя в пропасть один человек думает о смерти, а  другой о том, как построить мост». Ты, видно, не захотел  строить мост.

– Правильные слова.  Но не для меня .  Философия примитивных, пресных людей. Я живу сегодняшним днем, сегодняшними радостями и долгосрочных планов не строю. Мне не нужен мост. Я любую пропасть перепрыгну.

– Я воров себе  иначе представляла.

– Как  в кино? Фикса золотая, колючий взгляд, на руках вытатуированные перстни?

– Да, что-то вроде того.

– Что, перестал нравиться? – язвительно спросил Павел. –  Да, я вот такой, какой я есть.  А перстней нет по убеждению. Это глупость воровская. К чему  эти визитные карточки, если ты хочешь, чтобы  люди не знали о том, кто ты есть?

–  Зачем ты все испортил? Мог бы наврать.

–  Сам не пойму. Может потому, что тебе    врать не захотел. Видимо, очищаюсь. Пора муссонов…- и засмеялся, прижимая к себе Алевтину.

–Паша, мне страшно. Я   не понимаю, что происходит.-

– Алёк, ничего не происходит! Расслабься. Неужели для нашей любви  так важно директор я или нет?  У меня своя карьерная  лестница. Я на ней не  на последней ступени стою. Но это все для меня  значения не имеет. Главное – это есть ли  у человека деньги. Если нет, значит он дурак, идиот последний, слабак…У меня всегда есть деньги.-

Алевтина молчала.

– Разве не понятно, что  для меня  не важно, что ты не директор. Важно, что ты вор!  Паша, почему ты выбрал этот дом?

– Лопухами зарос. Хозяев нет, а мне надо перекантоваться.

–   Как случилось, что  ты стал вором?

– Ты, Алёк, как книга о вкусной и здоровой пище! Училка в тебе не умрет никогда! Зачем тебе знать все эти подробности? Но если тебе  так уж интересно,  и  раз пошли такие откровения, расскажу, хотя вспоминать мне все это противно. Только уговор — не пытайся меня перевоспитывать. Не учи меня не стоять под стрелой и не плыть за буек.  Хорошо? Я сам знаю, что мне хорошо, что плохо.

Я родился в большой и бедной семье. Мы были почти что нищими: один пиджак на всю семью, одни  штаны на всю жизнь. А теперь  я   имею деньги! Столько, сколько хочу.

–Ты гордишься тем, что научился брать то, что тебе не принадлежит?

– Да. Значит я умнее и хитрее  остальных.

–Но ты идешь против человеческих законов. Ты нарушаешь божьи заповеди.

– Заповеди придумали люди  и, кстати, с большим удовольствием их нарушают.  У меня своя филосфия.

–  Как ты это делаешь?  Вскрываешь квартиры, грабишь банки или шарахаешь мирно идущий народ  тяжелым предметом по голове?

–Тебя интересовало другое – почему я, вообще это делаю. Слушай, раз спросила. Ни с кем  я этим не делился. Ты первая.

Каждый человек имеет мечты и у каждого они свои, родные, выстраданные…И хоть  что-то из них  должно сбываться! Иначе человек может потерять веру, что у него может быть все по-другому. Должны сбываться!

Как объяснить ребенку, что его мечте не сбыться никогда, потому, что папа  работает на заводе, перерабатывающем гречиху, а  мама убирает  в метро?  Да,  у них   элементарно  денег на презервативы не было, поэтому они сочли, что растить восемь голодных ртов будет лучше, чем нарушать божьи заповеди, прерывая беременность. Очень благородно с их стороны! Но  мать, как ни странно,  была  всем довольна  и даже   счастлива. У неё были минимальные требования   к жизни.  Территория, которую она убирала, ежедневно таила  в себе массу  сюрпризов. Она  постоянно приносила какие-то вещи. Дом был забит найденными ею предметами.  У неё, к примеру, была 21 женская перчатка и 6 мужских. Все-таки мужчины гораздо внимательнее  к своим вещам.  Женским перчаткам пару подобрать было невозможно, и они просто существовали сами по себе в нашем доме. Зачем ей нужно было это добро? Но она радовалась. Она умела радоваться.  Как-то нашла хозяйственную сумку, в ней 10 кг винограда. Как можно было зайти в метро с сумкой,  а выйти без неё? Мы тогда  объелись виноградом до больных животов.

– Боюсь спрашивать, но ведь ты, наверное, сидел.

– Сидел. Ну и что? Как сел, так и  встал… Так вот я к тому, что у ребенка мечты должны исполняться, иначе он привыкает к своей ущербности. У меня был примитивная мечта. Стыдно вспомнить. Но это я сейчас осознаю. А тогда  для меня она была очень значимой. Я хотел джинсы. Такие, какие уже носил кое- кто из моего класса. Возможно, мне казалось, что заграничные штаны вытянут меня из той проклятой  жизни, которой я жил, и уравняют с другими, моими благополучными ровесниками. Хотя бы внешне. Моя мечта была  напялена на манекен в витрине   магазина. Мне казалось, что если я их одену, буду другим, все  сразу увидят какой я на самом деле. Джинсы я хотел до умопомрачения. Они мне снились. Но я ходил все лето в линялом  трико  с вытянутыми коленками. Чтобы заработать на символ благополучия   я пошел работать на овощную базу. Мне было 15 лет.

Работа  для мелкого пацана была трудной. В  конце месяца я получил 10 рублей, а на вопрос,  почему   меньше, чем обещали,  заработал ещё и  подзатыльник. Я не отчаялся  и продолжал  работать  в других местах. Все каникулы свои истребил. Но всегда   и всюду я имел копейки и зуботычины. В один момент я понял, что мне никогда не надеть эти  проклятые джинсы.

– Ну  и что? Подумаешь – катастрофа!  Не у тебя одного так случилось! Мечты, особенно детские, далеко не всегда   исполняются. Зачастую они  вообще глупы и нереальны. – Алевтина задумалась, пытаясь вспомнить о чем мечтала  в детстве… Какие слова  Павлу говорить, к чему призывать, если  далеко не все её теории   находили подтверждение  в жизни?.

– Куда   уже улетели твои мысли? Сожалеешь, что тебе встретился вор?

– А что с джинсами?

– Да ничего. Я их украл.

–А семья у тебя есть?

–Нет. Не хочу.  Хотя на тебе бы женился. Женщина эпохи ренессанса –моя мечта. Сейчас  модно, чтобы женщина перестала быть похожей на женщину.  Идеал – селедки какие-то.  Да и душа   в тебе есть. Но в моей ситуации семья не нужна, так что замуж звать не буду.

–А как же дети? Без детей человеку нельзя. Ты сам из большой семьи.

– Может, где и наследил. Значит, бегают где-то. Кого-то радуют. Или огорчают. А мне они зачем? Чему я их научу? И что хорошего в больших семьях? Мои родители никому толку не дали. Растили целый пионерский отряд. Нам мяса хотелось, сосисок, конфет и яблок, как у всех, а получали кашу без масла.

Никто нормальным человеком не стал, разве что Нинке,  младшей сестре,  повезло: замуж вышла за военного и укатила в Германию.

Старшего Валика давно нет, разбился на мотоцикле. Угнал, чтоб покататься. Так на нем в рай и въехал. Ему было 15, мне 13 лет.

Колька  спился…

Люба, моя самая любимая сестра, убирает метрошные станции, как мать. Я ей стараюсь помогать, квартиру, вот,  купил на лихие деньги. А так разве б накопил? Она одинокая, помогать ей некому. И я бы не смог, если б не воровал. Моя судьба – самая лучшая. Я вольный ветер. Зачем  ветру семья?

–Неужели тебе не хочется дома,  заботы, наконец?

– Все это вяжет по рукам и ногам. Болото. Любовь – это кабала, конец свободе. Вольному ветру не надо уюта. Я как тот муссон, когда хочу тогда и дую. Мне ничего не надо. Я всегда  богат настолько, насколько мне этого хочется. У меня нет машины, но если она мне потребуется, то вечером она у меня  будет.

–Чужая. И всегда  будешь бояться.

– Ну, это издержки производства, на них не стоит зацикливаться, да и делать все надо с умом. Хоть мозги наши и состоят на 90 процентов из воды, без  них ни одно дело не сладится.  Главное, что все, что  я пожелаю, тут же получаю. И не надо копить   на  эту чертову машину,  полжизни вкалывая на заводе.

– Почему обязательно  завод? Мне кажется,  все,  что ты говоришь — неправда. Ты разыгрываешь меня.

– Это правда, Алёк. Жестокая правда. Я её никому   в жизни не говорил. Тебе первой. Вызываешь доверие. Принимай меня таким, какой я есть. Только  давай без надрыва и пафоса. Меня жалеть и перевоспитывать  не надо. Это другие   у меня сочувствие вызывают. Диван, тапки домашние, жена курицей  кудахчет, консервацией занимается…Тоска. Ты вот работаешь всю свою жизнь, а машины у тебя нет и не будет никогда.

Павел обнял Алевтину. Увлек в бурный поток, где   мир приобретает другие очертания и краски. Сад душно пах флоксами, в окна бились запоздалые майские жуки…

 

Она вглядывалась в его черты и ей хотелось увидеть в нем что-то новое, чего она   прежде  не замечала. Какое должно быть лицо у вора? Нормальное  у него лицо. Домашние дела все переделал, все отремонтировал, значит, умеет работать. Он казался понимающим и добрым. Добрые люди   никому  не причиняют  зла.

– Паша. Если хочешь, я помогу тебе жить по-другому. Вместе легче. Всегда не поздно начать все сначала.

–  Давай оставим эту тему. Я не хочу никаких перемен. Забудь о том, что я тебе говорил и все у нас будет как раньше.

– Твои родители живы?

–Нет. Отец давно водкой свою печень  проел, и мать ушла по болезни, выработалась вся. Откуда быть здоровой? Я  её вспоминаю в одном и том же образе. Она  всю жизнь зимой шапку  найденную в метро носила. Дорогая,  наверное, была шапка. Она ею очень гордилась. На голове чуть ли не до лета  у неё возвышался каракулевый дом — чудовищная шапка из новорожденной овечки. Она не понимала,  насколько  нелепо  в ней выглядела. Но как для меня джинсы, шапка эта дебильная была для неё символом богатства и благополучия. Так она ничего и никогда  кроме этого символа и не имела больше в своей жизни.

–Я один из всех техникум закончил, « радио и телемеханики», только  мне  эта наука не понадобилась. Зря мозги напрягал. Ну что ты меня все рассматриваешь?  Я, что, стал другим?  Ну, считай, что пошутил. Не порть ты всё!

– А что ты сделал с теми джинсами?

– Выбросил. Они стали началом моей  индивидуальной трудовой деятельности. Так и не придумал, как объяснить их появление. Было ужасно обидно. Два месяца наслаждаться сбывшейся мечтой, но не суметь ею воспользоваться… Старое  трико    было моим уделом.

–Подумаешь, у многих ребят тогда не было такой роскоши, как джинсы и ничего! Никто грабить не пошел.

–Ты не понимаешь, эта иностранная дрянь  для меня была  ключом к другой жизни. Как для матери шапка. Чтобы никто не смог этими проклятыми штанами   воспользоваться, я их  изрезал потом на мелкие куски. Резал и плакал. Лоскуты  выбросил в уборную, что стояла  посреди двора.  В дерьме моя мечта оказалась…-

На Алевтину навалилось слишком много  впечатлений. Она  не могла разобраться   с кашей, которая образовалась на месте надежд и радужных перспектив. Инстинкт самосохранения подсказывал   не лезть  в   Пашину  жизнь.  У него своя, у неё своя… Просто в очередной раз у неё  ничего не складывается вот и всё. Можно уже привыкнуть и  иллюзорные планы не строить. А ведь так все здорово   начиналось!  Влюбляться она не планировала, но влюбилась. Думала,  так бывает только   в юности. Жаль, только отношения начали выстраиваться.

Павел был прост в общении, ласков и внимателен. Что ещё нужно? Все  в нем  Алевтине нравилось. Всё, кроме того, что он вор…

Она заплакала. Мокрым лицом прижалась к его плечу.

Разве она примет когда-нибудь  его воровскую философию?  Это означало конец отношениям. Надо молчать. Своими проповедями  она  его только оттолкнет.  Постараюсь абстрагироваться. Значит, моя судьба такая – решила Алевтина.- Буду радоваться тому, что есть  и никому его не отдам. А там может что-то изменится. Людям надо давать шанс на возможность перемены. Я дам ему  его,   только навязывать не буду.  Пусть сам к этому придет. Это пустая бравада, что он не хочет жить по-другому. Не удалось просто по-другому.-

– Я не хотел тебя огорчать, Алёк, ей-Богу! Но я тот же, что был час назад. Почему тебе вдруг стало страшно со мной?

–Паша, я не хочу, чтобы так было, но я согласна любить тебя таким, какой ты есть. Я попробую…

– Спасибо тебе.- Павел молча гладил её по волосам.

 

Внезапно нагрянула Катька. Приехала отметиться и доложить, что ей не хватило  оставленных денег. Дочь была  украшена   устрашающими  ногтями – саблями.

– Вот, смотри, нарастила! Красиво?

– Нет! Отвратительный искусственный кошмар. Монтигомо – Ястребиный коготь, Фредди Крюгер.

Ногти были  разрисованы букетиками цветов. На каждом пальчике свой букетик.

– Катя, это не имеет никакого отношения  к красоте  и не может служить женщине украшением. Кич! Хохлома какая-то. У тебя мать учительница, а в тебе никакого вкуса, никакого  чувства меры. Ногти для белоручки. Картошку с такими сооружениями не почистишь…

– Я решила поступать в театральный колледж, — заявила дочь, пропустив мимо ушей  материны рассуждения.

Алевтина оторопела.

– Какой ещё театральный? У тебя к этому никаких способностей! Ты  стихи по школьной программе еле запоминала. Ты знаешь, какой там конкурс?

– Я  в наш буду поступать, не в Москву. Здесь все по-другому. Я узнала.

– За две копейки  провинциальной серостью будешь пыльные сцены топтать? А жить на что?

– Мужа  богатого найду.

– Мне не удалось, почему ты думаешь, что тебе удастся?-

–Ты таких выбирала. При чем тут я? Я буду  разборчивей.-

Алевтина возмутилась.

– Ради тебя  замуж не выходила.

–А кто тебя об этом просил? Надо было делать то, что хочется, а ты вечно  все анализируешь « а как это будет, почему  и зачем?» Не живешь, а планы строишь!

Алевтина замолчала.

«А ведь правду дочь говорит. Хватит примериваться  к жизни. Пора жить на полную катушку и делать то, что хочется. Не любила никого, в этом причина! Когда человек любит, он живет  в другом измерении и там в этом измерении всё по-другому. Там всё всем прощают. Теперь будет всё по-другому. Я посвящу  Паше свою жизнь и он станет другим и мы будем с ним в одном измерении». –  решила Алевтина.

– Ладно, не обижайся! Пошли  на море.   Дай расслабиться. – Катька  носом ткнулась матери в щеку.

На пляже, разглядывая  стройного Павла,  шепнула Алевтине:

– Слушай, а этот твой бандит ничего. Даже симпатичный. Я бы  тебя за него замуж отдала.

– Я решила обойтись без твоего благословения. Сама за него выйду, – сердито  ответила  Кате.

– Он кто на самом деле?

– Инженер, – ляпнула Алевтина, решив, что  в сложившейся ситуации утаить правду не будет особым грехом. Невозможно было допустить, что  Павел  явление временное.

«Мне бы испугаться, да бежать от него без оглядки, а я приросла. Так мало времени прошло, а приросла насмерть. Ни за что не отдам! Приспособлюсь. Привыкну. Перемелется все. Изменится. Не сразу, постепенно…»  — думала Алевтина.

Павел в разговоры  между матерью и дочкой не влезал, много и далеко плавал, а потом лежал  в стороне читал газеты.

Вечером вдруг сказал:

– Спасибо, что  к пройденному материалу не возвращаешься. Умница ты у меня.

Утром Алевтина встала пораньше, чтобы Катьку порадовать, налепила Августиных вареников   с клубникой.

Дочь не  оценила, что мать пласталась с пяти утра.

–  Опять соблазны — сморщила носик.-  Мне   же мучного нельзя! Я теперь худею. К поступлению надо сбросить пять кг. Похудеть и загореть. –

– Ты думаешь  в театральный    поступают самые загорелые и самые худые? Мне казалось, что туда берут талантливых.

– Если я не очень талантлива, на что ты не первый раз  мне намекаешь, то из своей внешности должна выжать максимум.-

– На одной внешности  не проедешь. Если и поступишь, выгонят после первого семестра.

–Ага!-

Клюнула два вареника и убежала на море.

Алевтина с Павлом   покрасили забор и  отправились к Катерине, набрав фруктов  для  будущей артистки.

– Ма! Дашь денег? – Катька рухнула на лежащий  плед.

– Я на это не рассчитывала. У тебя, что все закончились? Нам   с тобой  ещё здесь  надо будет жить, когда  ты приедешь. Ты же об этом знала. Ну, трать пока те, что я оставила на  коммунальные. Они в шкафу под стопкой  с наволочками.  Как же это   деньги так быстро разошлись?

– Я не знаю. А… Сарафан купила. Людка принесла, такой  клёвый, синий в ромашках. Я в нем на экзамены пойду. В нем меня  сразу возьмут.

– Свистушка ты у меня, все-таки!

– Уж, какая есть!

Павел  разговора,  вроде бы не  слышал, газету читал. Но вдруг потянулся за  валяющимися на песке брюками и полез в  хитрый карман на колене с молнией.

– На!- повернулся   к Катьке. Разжал кулак, на ладони лежало  несколько мятых тысячных купюр.

Катя   замерла.

– Бери! У матери нет, она же сказала.

– Ого! Вот это я понимаю спонсор! Что это они у вас, Павел,  такой романтической  россыпью содержатся? На килограммы что ли счет идет? Не для пляжа запасы. –Радостная  Катька  забрала деньги, расправляя каждую бумажку, чмокнула  Павла в  щеку.

– Здорово, когда люди деньги не считают. Банкир, не иначе.

Потом лезла к Алевтине   с вопросами.

– Инженеры скромнее запасы в карманах имеют, если вообще имеют. Ты, между прочим, так и не объяснила, как он у нас оказался.

– Подрался с кем-то, его ножом пырнули. Надо было где-то отлежаться.

– Как это где-то отлежаться? Почему не в больнице? Прятался что ли? От кого? Что он тут вообще  делает? Отдыхает? Где его вещи?  Человек не может быть без вещей.  Странно все как-то. И почему  он по-человечески  квартиру нигде не снял, если  предположить, что отдыхающий? Нет причин залезать в чужой дом. Здесь цель может быть одна — поживиться чужим добром.  Он, конечно обаятельный мужик. Тебя можно понять.

–  Я его не за обаяние оставила. Пожалела просто. Хотя это, согласна, было полным сумасшествием.

–  Ты не на один вопрос не ответила. Он тут живет месяц, а ты о нем ничего   не знаешь! Он женат? Ты, конечно,   опять  планы строишь, и  будешь заниматься душеспасением. У тебя уже был аналогичный персонаж — Толик. Толик-жулик.

–  Катя, может ты и права, но я теперь решила жить без твоих рекомендаций. Тебя все мои женихи не устраивали. Я  теперь просто   живу, Катя. Без планов. Сегодняшним днем. Хочу попробовать, что из этого выйдет –

 

Катькины свободные денечки пролетали, как мгновенья. Старались ходить вместе  с ней на море.  Сильный ветер гнал жару прочь.  Катя,  вышла из воды    недовольная – ныряя, сломала один из своих устрашающих ногтей.

До обеда загорали, много плавали  в море, смеялись, ели  огромную  красивую клубнику, купленную тут же на пляже, и, казалось, что ничего другого   для них на свете  быть  не может.  Катя видела,  как мать  изменилась. Красивее стала.  Наверное, так  выглядят  счастливые люди.

– Что мне  ещё надо? – думала  в это время Алевтина. Лето, небо синее над головой, рядом любимая дочь и   любимый мужчина. Какой  уж есть.

К ночи Павел вновь пропал. На душе   у Алевтины было сумеречно. Догадки гнала прочь. Зачем в этом копаться? Что изменится?

Под утро вернулся со стесанными в кровь  костяшками пальцев.

По тому, как выскочила  к нему навстречу Алевтина, стало ясно, что  ждала. Всю ночь, по-видимому, не спала. Потеплело на душе. Кто его когда-нибудь так ждал? Никто! Оценил и то, что ни о чем не спрашивает. Павел бросил на стол   черный   полиэтиленовый пакет.  Алевтина налила чаю, достала масло  с сыром, хлеб. Молча  села напротив.

–Это Катерине твоей на учебу,– подвинул Алевтине пакет. Она поняла, что  в нем.

–Тебе не страшно? Городок небольшой, все на виду.

–Не волнуйся, приезжих много. Кто их учитывает? Да и городок твой я стороной обхожу. Я нигде не мелькаю. Даже на  пляже  всё мордой   в песок.

– Павел, мне не  просто взять эти деньги.

–А ты возьми. Они ведь на благое дело пойдут.

–Ты кого-то сделал несчастным.

–Зато тебя счастливой! Живи проще, — говорил как-то  тихо,  словно  себя убеждал.

– Я и без них счастлива. С тобой.

– Хорошие слова говоришь. Мне их сроду никто не говорил.  Все мои женщины от меня  только денег хотели. Жаль, что  тебя так поздно встретил.

 

Идти на море отказался. Целый день лежал на веранде и курил. Даже во двор не выходил. Алевтине  не хотелось  быть  без него. Затеяла теткин  борщ. Здесь хотелось, чтобы все было по — Августиному.

–Алёк, скажи, а работать тут вообще можно устроиться? Как ты думаешь?– удивил вопросом.

Алевтина   замерла в удивлении.

– Удивилась вопросу? Только недавно   обратное  тебе  втирал. Хочу попробовать  по-другому пожить, как люди живут. Попробую завязать. Не обещаю ничего, а просто попробую. Подустал быть щепкой   в ручье. Не так все  у меня просто, как  я тебе преподносил. Эх, где  ж ты раньше  ходила?  Ты вот  меня такого любишь, какой я есть…А за что  меня можно любить без моих воровских денег?

Алевтина прижалась  к небритой щеке.

– Можно, Паша, любить. Можно!

– А ты ведь мог другой дом выбрать! На нашей улице тоже такой стоит, с лопухами…-  и засмеялась.

– Неа. Я знал, что здесь тебя встречу. У вора чутье, как у собаки. —

– Думаю, что работу можно везде найти, если захотеть. Не одну, так другую. Если у Катьки  теперь на учебу есть  деньги, то  этот дом можно не продавать. Будем здесь жить на свежем воздухе тихо и мирно, а я свою квартиру сдавать буду. А захочешь, я тебе  ребенка рожу.

–Я уже хочу …

 

Алевтина  вторую ночь не спала. Катя уговаривала всех идти на море.

– На пляже нечего одной делать. Скука, поговорить не с кем.

В восемь утра они были уже на море. Ветер  был слабее, чем   в предыдущие дни. Пляж ещё не заполнился людьми. Павел не купался, от соленой воды саднили разбитые  руки. Достали съестные запасы.

– Почему на море  постоянно хочется что-то жевать? – вопрошала  Катя.

– Мне же нельзя, я же худею.

У Кати  был последний день свободы перед сдачей  химии, вечером уезжала.

Решили до вечера пробыть на море, прихватить как можно больше солнца  и моря.

Днем спрятались под зонт, отправили Павла  за разливным квасом. Квасная бочка стояла  совсем рядом, через шоссе у  магазина. Её было видно из-под   красного кока-кольного зонта. Алевтина провожала взглядом  ладную фигуру человека, ставшего   родным. Любовалась. Красивая походка. Кошачья.

Лучше бы она не  смотрела на него, не видела бы ничего!

Павла взяли у неё на глазах!

Возле  магазина стояла машина.  Двое  в штатском вышли из неё,  резко остановили Павла. Короткий разговор, заломили, руки, как в кино. Павел пытался вырваться, его   швырнули   на землю, в пыль.

Алевтина,  когда осознала, что происходит, поднялась и побежала. Ноги не слушались, дышать было нечем.

Она бежала, а Павел в это время падал на землю.

Она продолжала бежать, а он уже лежал лицом  в пыли… Вышли    продавцы из магазина, столпились  прохожие.

А она все бежала…

За  спинами ей  не стало видно  Павла. Почему движения такие  медленные? Он  рядом совсем, а не добежать  до него никогда…

 

Алевтина  раздвигала  чьи-то  загорелые спины и шептала  «Паша, Паша…Что происходит?»

Павлу помогли  подняться   с земли, повели к машине. Он знал, что она должна быть  где-то рядом. Увидел. Встретились глазами.  Павел плечом отодвинул милиционера. Замер на секунду, переводя дыхание.

–   Алёк, видишь, как  у нас бывает!  Нельзя нам, Алёк любить.  Прости, может, свидимся  как-нибудь. В  следующей жизни, Алёк…

Елена Хейфец