Ованес Азнаурян | Доли

Об авторе

Ованес Грачикович Азнаурян родился в 1974-м году. Окончил Ереванский педагогический институт, факультет истории и основ права.
Печатался в в изданиях:
«Литературная Армения», «Эмигрантская Лира», «Нева», «Дружба народов», «Октябрь», «Урал» и т.д.
Автор книг повестей и рассказов «Симфония одиночества» (Ереван, 2010 г.), «Симфония ожидания» (Ереван, 2014 г.).
Шорт-лист литературной премии «Русский Гулливер», шорт-лист премии им. И.Бабеля. Член Клуба писателей Кавказа.
Живет в Ереване.

Доли

— Аршак, с потолка капает. На кухне, — сказала однажды утром бабушка дедушке. Дожди, такие частые в высокогорном дачном поселке Кармрашен, не прекращались уже который день, и лишь время от времени опускался с небес густой туман, все замирало, затихало, и тогда почему-то капать начинало еще больше.

— Позвоню сегодня Доли, — ответил дедушка, не отрываясь от газеты “Труд”.

— Не надо Доли! – заволновалась, как всегда, бабушка. – Он уже старый. А если упадет, помрет, не дай Бог, люди разве не спросят, что делал Доли у тебя на крыше? Ведь скажут, ты используешь своих бывших подчиненных!

— Крышу починит Доли, — отрезал дедушка, и это означало, что так тому и быть.

Доли был варпетом[1] на все руки. Он был и электриком, и плотником, и кровельщиком, и механиком, и еще черт знает кем, но только невезучим каким-то. Кажется, никто его не видывал целым — не забинтованным, без костылей, без ссадин и ран. Всегда его било током, или он всегда падал с крыши, или, на худой конец, всегда, каким-то волшебным образом, молоток со всей дури опускался именно на его пальцы… О его невезучести ходили легенды, равно как и о его золотых руках.  Если второе народ объяснял даром небес, то причину первого он – тот же самый народ — находил в неслыханном мужестве и бесстрашии варпета Доли, который ничего и никого не боялся. Как рассказывали, он один перебил четыре фашистских танка где-то под Белградом весной сорок пятого года, причем друг за другом, за “один присест”. Доли – тогда ему только-только исполнилось восемнадцать — с каким-то почти детским азартом бросал гранаты в танки противника и, когда те загорались, подпрыгивал на месте от радости и каждый раз приговаривал: “Ворс пачес”. Это была его фраза-паразит, которую он вставлял в свою речь по случаю, или без, и означала она простое человеческое: “Поцелуй меня в зад”. Самое безумное из бесстрашеств Доли заключалось в его каком-то нездоровом отношении к электричеству. Ну, не боялся этот человек электричества, что ты будешь делать! И, напевая себе под нос: “Расцвэтали яблоны и грушы, ворс пачес, паплылы туманно из рэки, ворс пачес”, этот пятидесяти пятилетний “старик” слюнявил пальцы и накручивал высоковольтные провода с тем же почти детским азартом, с каким бросал гранаты в немецкие танки.

Доли утром приехал на своем, как и он сам, битом зеленом “Москвиче” — кстати, из-за него нас всех разбудили ни свет ни заря, то есть в десять часов. Доли был низок ростом, седые свои волосы стриг “под бокс”, и на плече у него было вытатуировано женское имя “Маро”, рядом с весьма асимметричным сердцем, пронзенным стрелой.

Мы все вместе позавтракали (бабушка под предлогом того, что еще рано, отказалась принести бутылку “того самого”), а потом Доли по деревянной лестнице полез  на крышу. Работал он быстро, с энтузиазмом. Напевал что-то и каждый вбитый в шифер гвоздь сопровождал своим фирменным “ворс пачес”. Дед Аршак сидел во дворе на низком табурете в накинутом на плечи старом пиджаке, чистил шампуры после вчерашнего шашлыка и лишь время от времени поднимал глаза вверх – дед был глуховат, — и спрашивал:

— Доли, ты там живой? Спускайся чай пить. Перерыв сделаем.

— Потом, Аршак Ашотыч. Как бы дождь не пошел снова! – И очередному гвоздю: Ворс пачес!

Если это был 1982-й год, значит, мне было восемь лет, и я стоял рядом с дедушкой и учился чистить шампуры, хоть и с тоской погладывал на свой велосипед, зовущий меня покататься по грязи проселочных дорог и со всей максимальной скоростью въехать в огромную лужу, которую я заприметил, когда выносил после завтрака мусор.

— Стало быть, сначала нужно взять два шампура и протирая друг о друга соскрести с них прилипшие кусочки мяса. Видишь? А потом взять картошку, нанизать ее на шампур и несколько раз двигать ее вперед-назад. По всей длине. Чтоб шампур весь стал мокрым. Нужно быть осторожным, чтоб не проткнуть себе ладонь. Вот так. Ну, а потом берешь газету и вытираешь. Видишь, какой грязной стала газета? Вот поэтому всегда до и после хороваца[2] нужно чистить шампуры…

Тогда все мы и услышали истошный крик варпета Доли:

— Ворс пачес!

Все поняли – Доли в очередной раз травмирован. Я побежал за дом, чтоб удостовериться, что он не свалился с крыши с той стороны, и тогда два моих старших двоюродных брата — небось, они уже знали, как чистить шампуры! — спустили общими усилиями варпета с “небес” на землю. Тетя Клара, у которой было медицинское образование, осмотрела распухшую и посиневшую кисть Доли, объявила, что, наверняка, перелома нет, раз Доли двигает пальцами. Оказалось, шифер треснул, и варпет молотком заехал себе по руке.

— А чтоб у него шока не было, дайте ему тутовой водки, — сказала тетя Клара.

Меня снарядили в сельмаг купить побольше бинтов и хлеба. В сельских магазинах тогда все можно было найти: от соли, сахарного песка, конфет и молочных продуктов до капельниц, всяких лекарств и автомобильных тормозных колодок.

Бабушка снова стала накрывать на стол (я долгое время был уверен, что это и есть работа бабушек: накрывать на стол, собирать со стола, помыть посуду, приготовить поесть, накрыть на стол, собирать со стола…); только на этот раз на столе появились рюмки и загадочная бутылка с этикеткой “Джермук. Минеральные воды Армении”, в которой, конечно же, был вовсе не “Джермук”.

Дед Аршак и Доли стали есть и выпивать. Доли, несколько повеселевший приговаривал:

— Какое чудо! Какое чудо! Слеза, а не водка! И жемчужины-пузырьки на ободке!

Когда Доли выпил почти один всю бутылку термоядерной тутовой водки, когда меня опять послали в сельмаг позвонить Гамлету, чтоб тот приехал за своим пяным братом, а за одно и “Москвичом” (о, это было неописуемое наслаждение на велике въезжать в огромную лужу), когда уже невозможно было есть все то, чем угощала бабушка Сона за неимением места в желудке, варпет вдруг запел.

— Сарери овин мернем,
Овин мернем, овин мернем.
Им яри боин мернем,
Боин мернем, боин мернем…

Я плохо понимал смысл слов, особенно значение слова “яр”[3], но голос варпета звучал так печально, так тоскливо, мелодия песни была такой бесконечно грустной, что я почувствовал себя растерянным, потерянным, одиноким и удивленным. Никогда я раньше не слышал таких песен… Варпет Доли достал из кармана огромный в синюю полоску платок, вытер слезы, высморкался громко и продолжил:

— Ми тари э чем тесел,
Тесноги, яр, ачкин мернем[4]…

Когда Доли закончил петь, дед Аршак попросил у бабушки чай (бабушкино: “Скоро в чай превратишься! Можно столько чай пить?!”), и сказал:

— Тебе б жениться, Доли. Полегчает. Столько лет прошло. Тебе нужен тот, кто за тобой присмотрит. Ухаживать будет. Вон – у Гамлета своя семья, у него, небось, уже скоро внуки пойдут через пару-тройку лет, не до тебя ему будет…

— Эх, Аршак Ашотыч! Поздно мне жениться-то. Да и не хочу я. После Маро никто глаз не радует…

Когда стало смеркаться, приехал младший брат варпета — Гамлет. Тетя Клара сказала ему, что Доли нужно в больницу завтра, сделать рентген кисти, а перед сном поменять повязку. Я видел, как дед Аршак помог Гамлету посадить в машину варпета Доли (после пения его окончательно развезло), и я видел, что перед тем, как закрыть дверь старенького “Москвича”, дед сунул в нагрудной карман варпетовой рубашки деньги. Гамлет поблагодарил деда, и “Москвич” уехал в ночь. Дед вернулся в дом, сел на диван, надел очки и взял свою неизменную газету “Труд”, бабушка, которая, видимо, весь день сдерживалась, зашикала:

— Эээ, Аршак! Я же говорила, не надо звать Доли. С ним всегда что-то случается. Теперь все будут говорить, что варпет Доли сломал себе руку на крыше Аршака Ашотовича!

Дед ничего не ответил. А перед сном бабушка Сона рассказала моей двоюродной сестре и мне, что Доли на самом деле зовут Каро, что после войны он – совсем еще молодой парень — где-то работал, у каких-то хозяев, в городе, но его обманули, и он пытался вломиться к хозяевам этим и кричал “Доляс твек!”[5] (отсюда и его прозвище), а они позвонили в милицию и Каро посадили. Каро вышел из тюрьмы через полтора года, вернулся в село и полюбил соседскую дочку Маро, которая была красавица из красавиц.

— Маро и Каро должны были пожениться. Но однажды – и Доли был свидетелем этого – корова, которую доила Маро, взбрыкнула и Маро, падая, ударилась головой о каменный выступ в хлеву и умерла. На руках своего жениха. Каро-Доли так никогда и не женился. Никогда. Поэтому и поет грустные песни. Дедушка взял Доли на работу к себе на фабрику и помогал всегда, чем и сколько мог.  Родители дедушки и Доли были односельчане. А теперь спите.

— Бабуль, а ты знаешь песню, которую пел Доли, то есть Каро? – спросил я.

Бабушка ответила:

— “Сарери овин мернем”? Да, конечно, знаю! Это народная песня. Но спою завтра. Теперь уже надо спать.

Когда бабушка ушла, и мы с сестрой выключили свет, я еще долго не мог заснуть. Все перебирал в уме мелодию песни, которую спел Доли. Я не понимал, почему она меня так взволновала. И я мучился, пытаясь вспомнить все “музыкальные” обороты ее, акценты, где было вверх, где вниз, но, конечно, у меня ничего не получалось. В итоге я включил ночник. Сестра уже спала. У изголовья, на тумбочке, рядом с ночником я увидел огромного комара. Осторожно взяв тапок, я шлепнул этого самого комара и впервые в жизни произнес:

— Ворс пачес!

Ованес Азнаурян

[1] Мастер (арм.)

[2] Шашлыка (арм.)

[3] Любовь (арм.)

[4] Твой стройный стан обняв,

В прохладе гор не жаль мне умереть.

Яр моя, уж год не видел я тебя —

Хвала очам увидевшим тебя! (арм.) – армянская народная песня. Пер. Д. Матевосян.

[5] “Отдайте мою долю!” (арм.)