Марат Баскин | Дерево, дающее плоды

Машинистка из областной газеты

Когда я написал свой первый рассказ и отнес его Алексею Пысину в «Магилёускую прауду», он оставил его на столе, сказав, чтобы зашел через неделю.

И я зашел. Встретил его в коридоре.

— Отдал твой рассказ перепечатать машинистке, — сказал он, — и она сказала, что ты ее победил в первом раунде!

Увидев мои удивленные глаза, пояснил:

— У нее сын боксер, и она всё сравнивает с боксом!

— А вас? — растерянно спросил я, как герой юморески Жванецкого.

— Я не боксёр, — рассмеялся Алексей Васильевич.

— Не понравился? – обречённо сказал я.

— Ну, разве я отдал бы его перепечатывать, если бы он мне не понравился? — рассмеялся Алексей Васильевич.

Через много лет я прочитал слова Хулио Кортасара: «Роман побеждает всегда по очкам, рассказ должен выиграть нокаутом».

И вспомнил машинистку из областной газеты.

Хорошая память

В грустной и веселой книге «Автобиография» Марк Твен, вспоминая свою жизнь, пишет, что у него хорошая память, которая может вспомнить всё, что угодно, происходило оно на самом деле или нет. У меня память такая же.

Вчера мне позвонил земляк с какого-то острова в Тихом океане, о котором я до этого слыхом не слышал, и сказал, что где-то прочитал мой рассказ, и это история его отца. Это был один из моих ранних рассказов. Я долго вспоминал его. По названию не вспомнил. И лишь когда он мне его пересказал, я припомнил:

— Про Зелика-фотографа?

— Да-да! — обрадовался мой собеседник. — Он точно такой, как вы описали. Как будто сфотографировали его. Кстати, я тоже фотограф. Правда, работал не в Краснопольском Доме Быта, как папа, а в здешней газете.

Вначале я хотел ему честно признаться, что все в рассказе я придумал, и имя Зелик взял просто из воздуха, но представил, как разочарую моего собеседника, и стал вспоминать о том, чего не происходило на самом деле.

Мы поговорили целый час. И он удивлялся, как я запомнил те подробности, которые помнил и он.

— Вы как будто жили с нами, — сказал он.

— Как будто, — согласился я.

— Ох, какое еврейское Краснополье было до войны, — вздохнул он.

— Было, — согласился я.

— А вы успели поучиться в еврейской школе? – спросил он.

— Нет, — честно сказал я.

— А я один год, — сказал он и поинтересовался: — А вы после войны вернулись в Краснополье?

Я вздохнул, минуту помолчал и признался:

— Я после войны только родился.

Он мне не поверил:

— Шутите! Вы же знали моего папу. Молодым хотите быть?!

— Хочу, — второй раз честно сказал я.

— И я хочу, — сказал он.

И мы оба вместе рассмеялись.

Удивительна память писателя: иногда она вспоминает то, чего не было. А иногда не помнит того, что было.

Форма общения

Трумeн Капоте писал, что главное при написании рассказа найти идеальную, абсолютную форму для вашей истории. Она должна быть законченной, как апельсин. То есть что-то,  созданное природой совершенно правильно. Для каждой истории — своя форма.

Но, как я вижу, этого не происходит, даже у самого Трумена Капоте. Ибо он большой и хороший писатель. И у него своя форма рассказа. Для всех его рассказов одна. Два первых предложения из его самых знаменитых произведений:

«Завтрак у Тиффани»: “Меня всегда тянет к тем местам, где я когда-то жил, к домам, к улицам”.

«Хладнокровное убийство»: “Поселок Холкомб стоит среди пшеничных равнин западного Канзаса, в глухом краю, который прочие канзасцы обозначают словом “там”.

Уже по этим первым предложениям мы узнаем Трумена Капоте. Это его форма общения с читателями.

Почти на целый год

Каждый писатель должен выбрать свою форму для всех своих рассказов! Даже не выбрать, а открыть ее в себе. Ибо она в нем есть. У каждого своя. А вот уже потом подбирать под свою форму истории. Нет таких писателей, которые могли бы писать обо всём. Если кто-то пытается это сделать, то это мичуринский метод выращивания винограда на яблочном дереве.

Писатель — это дерево, дающее плоды, свойственные этому дереву! Горькие, сладкие, кисло-сладкие плоды! У каждого — свои. Это зависит от таланта. Главное, чтобы без червинки.

Поэтому не должно быть зависти у писателей друг к другу. Каждый — свое дерево. У каждого свои плоды.

В первые годы перестройки Джеймс Чейз буквально стал главным писателем для всех возникающих, как грибы после дождя, маленьких издательств. На нём делали деньги! Книги Джеймса Чейза продавались в каждом книжном киоске. И я скажу, что он очень хорошо читался. Я в ту пору прочитал буквально все его книги, что выходили у нас. А им, казалось, не будет, конца и края.

Когда я приехал в Америку, то знал, что лучше всего изучать иностранный язык, читая интересную книгу на этом языке. И, конечно, я заранее решил, что это будет роман Чейза. Но, когда я попытался найти его в больших книжных магазинах Нью-Йорка, оказалось, что книг Джеймса Чейза там нет. Я просто растерялся от этого.

И как-то, разговаривая с соседом-американцем, учителем английской литературы, заговорил с ним о Чейзе. Он его читал. В молодости. Отозвался с улыбкой.

— Легкое чтиво. И если читать, то читать надо другого Джеймса. Джеймса Кейна. Сюжет, как у Чейза: любовь и предательство, ангелы и демоны, все неприятности от женщины, но Джеймс Кейн – это классика крутого детектива, как Раймонд Чандлер и Дешилл Хэммет.

И он дал мне почитать роман Кейна «Почтальон всегда звонит дважды». Кстати, лучший роман Кейна.

Когда я вернул книгу соседу, осилив её за месяц со словарем, он спросил:

— Ну, как?

— Похож на Хемингуэя, — сказал я. — Такие же диалоги, с отброшенными комментариями.

Сосед рассмеялся:

— О, ты, я вижу, не прост, — и добавил, — только это у Хемингуэя такие же диалоги, как у Кейна.

Ибо Кейн пришел к ним раньше Хэма. Почти на целый год!

Марат Баскин

Фотоиллюстрация Натальи Волковой