Сергей Жуковский | Братья

А за Верку Невзорову Антон с Колькой бились смертным боем. Нет, поначалу было всё чинно. От Веркиной хаты до амбулаторно-акушерского пункта девушку провожал Антон: плечистый, высоченный, в новой заморской сиреневой нейлоновой рубашке и галстуке с папуасами, а вечерком у пункта Верку уже поджидал Антошкин братец – коренастый, с багровой жилистой шеей и громадными ладонями Колька. Дома Кольку, правда, ждал Антон. С колуном. Оглоблями. Вилами. Брёвнами из поленницы. И, хотя бились отчаянно, с запалом, увечий как-то себе не оставляли: разве что – синяки на скулах и ссадины на локтях.

Тощенького агрономчика братья от Верки, кстати, сразу отвадили. Просто в обеденный перерыв взяли под локотки и окунули в яму с навозом. Агрономчик отмылся и исчез.

А потом повторялось всё сызнова. Антон, нарядный, важный, нёс подмышкой Веркину сумку и осторожно поддерживал девушку под локоток. А обратно Веркину сумку уже нёс Колька. А Антошка, весь белый от злобы, ждал брата дома. Нет, правда, пару раз прокрался кустами вдоль дороги: не целуются ли? Нет, не целуются. Но вечерком колуны легче не были, а вилы – менее острее. Мать, слава Богу, давно померла. Сразу – за отцом. И никто, кроме напуганных кур, не мог слышать – как два брата выбивают друг из друга дух. За то, что Антон два раза посмотрел на бледную Веркину родинку у края верхней губы. За то, что Верка улыбалась, когда Колька по дороге хохмил. За то, что…А потом уставали. Мирились. Хлопали по чарочке. И заваливались спать. Потому что с утра – на работу. Антошке – ковыряться в проводке свинофермы, а Кольке – рыть бульдозером траншею. Под газопровод. Который запланировали лет десять назад, но труб везти не торопились. И – то: какого чёрта нужен газопровод на пятнадцать хат да полтора десяток свинок? Разве что – «бабки» отмыть под строительство. Так, видно, отмыли под нечто другое, менее видное да более прибыльное.

Словом, никто братьего позора не видел. Ну, побьются. Ну, выпьют и помирятся. Проводка ж в свинарнике – дай боже, и траншея под газопровод растёт!

Но этой весной Колька не выдержал. Вылил на себя весь одеколон, нарвал душистой мягкой сирени и заявился к Верке. В воскресение. За столом уже сидел наряженный Антон и молча наливал в жёлтый фужер армянский коньяк.

Верка долго молчала. Так долго, что Колька успел налиться пунцовой злобой, смертельно побледнеть и снова покраснеть, как варёный рак. А у Антона в руке звонко лопнул фужер с коньяком. Верка метнулась с полотенцем, вытерла коньячную лужицу, бросила полотенце в сени и выбежала на улицу.

А в августе вышла замуж. За агронома. Родила двух деток: мальчика и через два года – девочку. Сельский участковый Владимир Кузьмич раз пять заезжал в их хату. Брать показания. Но показания были одни и те же. Не знаю, не видела, давно.

А в сам дом братьев участковый заходить боялся. Нет, один раз, правда, зашёл. С понятыми. И тут же унёсся прочь. На улицу. Словно ветром его выдуло. И самих братьев с той весны никто не видывал. Ни на работе, ни во дворе, ни в клубе. Нигде. Были два мужика. И пропали. Начисто. Нет, конечно. Возбудили розыскное дело. Поспрашивали знакомцев-приятелей. Подшили к делу несколько бумажек. Но на том и заглохло. Заросло пылью. И – клейкой паутиной. На третьей справа полке кабинета дознавателя.

Так дом и стоял: с распахнутой тяжёлой дверью, увесистым колуном – во дворе, оглоблей – с тремя чёрными запёкшимися пятнами Колькиной кровушки и бирюзовой ситцевой Веркиной косынкой – на крае одного из наличников. Как-то Верка вынимала из непослушных каштановых волос шпильки, дала Кольке подержать косынку да и забыла потом о ней. А Колька, паршивец, не вернул.

Сергей Жуковский