Александр РАТНЕР | В зрачке прицела

В зрачке прицела

Cтихи о войне

***

Война случилась в феврале,
И, без предела,
Страна горела, вся в золе,
Страна горела.

По ней река огня текла
Кроваво-злая,
Тела и храмов купола
Испепеляя.

И шли убийцы по земле,
И шли по карте.
Страна горела в феврале,
Горела в марте.

И падали её сыны,
Сражаясь смело.
Страна горела от войны,
Страна горела.

И лишь убитых ждал удел ‒
Уйти без мщенья.
Скрещенья душ. Скрещенья тел.
Смертей скрещенья.

Но не сгоревшая дотла,
В зрачке прицела,
Страна горела и жила,
И гимн свой пела!

***

Марине
Я хочу защитить тебя от войны,
От своих тревог и чужой вины.
Я боюсь ни осколков, ни пуль шальных,
А расширенных страхом зрачков твоих.
Я хочу защитить в дни седой весны
Твои мысли, жесты, слова и сны.
Я тебя не позволю забрать войне ‒
Боль твою пусть она адресует мне.

Я хочу защитить тебя от сирен,
Чтобы в мае снова цвела сирень,
Чтоб, поймав стрекоз, севших на цветы,
Их, помиловав, отпускала ты,
Или пусть трепещут они в сачках ‒
Только б видеть радость в твоих зрачках.

ПИСЬМО ДРУЗЬЯМ

Друзья мои, родное с детства войско,
Не я ли атаманы-пацаны,
Вам слал приветы из Днепропетровска,
Слал из Днепра?! Теперь их шлю с войны.

Я рад, что ваши думы не угрюмы,
И что у вас не сбился ритм сердец,
Как у меня за Харьков, Киев, Сумы,
Чернигов, Мариуполь наконец.

Здесь жизнь моя, оставшись за плечами,
Еще покуда длится наяву.
Я глохну от сирен, не сплю ночами
И знать не знаю, сколько проживу.

Здесь тишина ‒ почти, как свыше орден, ‒
В подвалы б только спрятаться успеть.
И здесь со мною по соседству, ордер
Не предъявляя, поселилась смерть.

Но я ничуть не церемонюсь с нею,
И, хоть порой предчувствия плохи,
Стараюсь делать то лишь, что умею
По мнению других, ‒ писать стихи.

А голова идёт, как прежде, кру́гом
От ада, сотворённого круго́м.
Для вас я был и есть, и буду другом,
Впервые став для варваров врагом.

Мы разберёмся скоро с этой сворой
Ублюдков, а пока что для неё
Я стал живой мишенью, у которой
«Десяткой» сердце значится моё.

Болит и жжёт в нём каждая руина,
Но рвёт война былых недугов цепь,
Поставив мне диагноз: Украина
И на Победу выписав рецепт.

***

Полкресла. Двери. Женский тапок.
Этаж, где были этажи.
Крестами завалившись на бок,
Атаки танков ждут «ежи».

Часть детского велосипеда.
Без окон чёрная стена…
Неужто, чтоб была Победа
Быть до неё должна война?

ПОСЛЕДНИЙ МОНОЛОГ

‒ Пока я всё ещё дышу,
У всех прощения прошу.

Прости меня, коль сможешь, мать,
За то, что будешь горевать.

Прости, что кровь твою, отец,
Пролил из раны сын-боец.

Прости, любимая жена,
За то, что будешь спать одна.

Прости меня, двухлетний сын,
За то, что вырастишь один.

И, дочь, прости меня сполна
За то, что ты не рождена.

И, медсестра, меня прости,
Что губ не смог я отвести.

Простите все, что никому
Уже руки́ я не пожму.

Что не сумею всех обнять ‒
Ведь руки мне должны отнять.

Пусть мне ответит старый друг:
Как может жить мужик без рук?

И я, покуда есть рука,
Смог дотянуться до курка…

***

«И сочинять стихи навзрыд…» ‒
Кто заниматься станет этим,
Когда твоя земля горит
От бомб, как факел над столетьем?

Кому нужны твои стихи? ‒
Ты вместе с ними канешь в Лету,
Не отмолив свои грехи,
Не дописав строки к сонету,

Недосказав, недосмотрев…
Но с книгами взлетают полки,

Когда звериный взрыва зев
Выплёвывает в ночь осколки.

Покуда к нам и вместо нас
Взывает к Господу сирена,
Война идёт в кровавый пляс,
И город твой ‒ её арена.

Но, глядя в небо, не божись,
Пойми, спустившись с пьедестала,
Что восклицательная жизнь
Вдруг вопросительною стала.

Не плачь, что ты не сочинил
Стихов, читаемых низами,
Хотя нет слёз и нет чернил ‒
Они слезами стали сами.

И так случается в войну,
Что ждёшь подвоха, если плохо…
Простите: дал я слабину
На миг ‒ от выдоха до вдоха.

***

Обелиски. Памятники. Ямы.
Скорбная погоста суета.
Поминальный день. Могила мамы.
Вся в цветах надгробная плита.

Только почему вот, не известно,
ПлАчу меньше здесь, чем в год иной?

Разделил, наверное, я честно
Слёзы между мамой и войной.

***

Маленькая девочка лет шести-семи
Тянется к кукле убитой девочки.
Проходившая женщина ей сказала: «Возьми»
И добавила шёпотом: «Бедные деточки!»

Женщина шла на работу ‒ она волонтёр
И девочку подобрала, идя посёлком,
Когда, в поднебесье от взрыва шатёр
Взметнувшись, мать девочки убил осколком.

С того дня девочка у женщины жила.
В крошечное сердечко ранена драмой,
Она вставала рано и на работу шла
С женщиной, которую называла мамой.

У них на двоих была одна кровать
И две спасённые от обстрела кошки.
Девочка на кровати боялась спать
И пряталась под неё от ночной бомбёжки.

А женщина, будучи тяжелобольной,
Трудилась, несмотря на боль и усталость,
Но болезнь её обострилась с войной,
И однажды, под утро, она скончалась.

И кошкам, сидевшим на женщине, «Брысь!» ‒
Крикнула девочка, взяв страшную ноту,
И тормошила окоченевшую: «Проснись,
А то опоздаем с тобой на работу!»

Девочка случившегося не поняла
И, не расставаясь с куклой своею,
Легла на женщину и её обняла:
«Мамочка, не мёрзни, я тебя согрею…»

***

Из тёплой земли, от цветения пьяны,
Нарциссы взошли, на подходе тюльпаны.
И всё то, что спало, очнулось в природе,
И солнце в зените такое же вроде.
И белки на соснах резвятся всё те же,
Как будто они выступают в манеже.
И шум репетируют с ветром дубравы,
И воздух заполнили птичьи забавы.
И снова готовы стать листьями почки,
И стихотвореньем ‒ отдельные строчки.
И курицы, вылепив яйца, кудахчут.
А женщины плачут, а женщины плачут…

***

«Писать уже вам хватит о войне», ‒
Мне говорят и даже пишут мне.
Ответом их, надеюсь, не обижу:
«Перевернулся мир в моих глазах,
И потому я, словно тот казах,
Пою, точней пишу, о том, что вижу».

А вижу я лишь то, чему не рад, ‒
Спустившийся с небес на землю ад,
В нём сатана кровавым балом правит.
Война, по сути, и об этом речь, ‒
Огромная мартеновская печь,
Которая людские судьбы плавит

И, как в «десятки», целится в сердца,
И кажется, не будет ей конца,
Не вырваться из адового круга ‒
Как будто бы она всегда была,
И души, поселённые в тела,
Война освобождает друг от друга.

Не ведал ни во сне, ни наяву,
Что до неё однажды доживу
И, дедом став, дожил, как наши деды.
Теперь задача выпала иной ‒
Переселить обратно ад земной
На небеса, дожить чтоб до Победы.

Ну, а пока земля моя в огне,
Как можно не писать, скажите, мне
При свете дня и под небес покровом?!
Ведь ненависть не знает берегов,
Она диктует не щадить врагов
И без суда казнить их каждым словом!

***

Я раньше говорил: «После войны»,
Что относилось к прошлому столетью.
Теперь же говорю я: «До войны»,
В виду имея нынешнюю, третью.

Об этом в биографии моей
Запишут торопливою рукою,
И всё, что до войны случилось, в ней
Останется короткою строкою.

А за строкою этой будет страх,
Сирены, взрывы, раны, слёзы, крики,
Земля в кострах, сожжённый чей-то прах
И павших навсегда святые лики.

И будет стихотворная строка,
Что станет биографиею тоже.
Она, хоть не написана пока,
Но будет всех написанных дороже.

Я в ней, коль доживу, скажу про то,
О чём мечтал, в согбенной сидя позе:
Перед «войны» взамен предлога «до»
Наречие поставлю снова ‒ «после».

***

Я верю, что страшно в бою и в плену,
Страшнее всего провожать на войну.

Того, кто уходит, обнять и не знать,
Сумеешь ли с ним повстречаться опять.

И если сумеешь, то твой побратим
Неведомо, будет ли цел-невредим.

А если ушедший погибнет в бою,
Живым возвратится он в память твою.

Назад отмотаешь те месяцы, на
Которые вас разлучила война.

Вновь будешь его на неё провожать
И руку, что будет оторвана, жать…

Война ‒ это страшно, ничуть не враньё.
Страшнее ушедших не встретить с неё.

февраль-май 2022 г.
Александр Ратнер