Лариса Желенис | Стихи

Об авторе

Лариса ЖЕЛЕНИС (г.Ярославль). Родилась в городе Дебальцево Донецкой области. Окончила Ленинградский технологический институт им. Ленсовета и Литературный институт им. А.М.Горького (семинары Владимира Цыбина и Владимира Кострова).

Начала печататься в 1998 году, первая публикация — в ярославской областной газете «Северный край». Публиковалась в ярославских и московских коллективных сборниках, в  журналах «Литературная учёба», «Журнал ПОэтов»,  «1-ый Всероссийский литратурный журнал Лиффт» и  др., её поэзия представлена также на интернет-сайте «Стихи.ру»: http://www.stihi.ru/avtor/belaris.Автор двух поэтических книг «Сосулька» (2000г.) и «Здравствуй, день наречённый!» (2011г.), изданных в Ярославле, лауреат конкурса «Таланты земли Ярославской», посвященного 1000 –летию Ярославля (2010 г.), лауреат конкурса им. Павла Беспощадного «Донбасс никто не ставил на колени!» (2016 г.), член Союза писателей России.  Живет в Ярославле.

Маме

Мой поезд тронул с места,
стремясь в густую мглу.
Луна кусочком теста
приклеилась к стеклу.
Мне вновь рисуют грёзы
тропинку у двора,
где мамину берёзу
баюкают ветра.
А в доме – и ватрушки,
и добрые дела.
Здесь сказка под подушкой
давным-давно жила.
Там, с мамой – как обычно,
и кошка, и покой.
А волосы привычно
испачканы мукой…

Наш дед

Давным-давно я край
покинула пшеничный,
и письма- журавли
туда не полетят,
с высокого окна
изгиб реки привычный
не виден мне теперь,
не слышен старый сад.

Но в памяти, в саду
меж яблонь и сирени
тихонько ходит дед
под черною чадрой –
в медовую жару,
в полуденной мигрени
он в улей не спеша
жужжащий прячет рой.

Воспитывает пчел
и внуков любопытных,
по праздникам гармонь
к большой груди прижмет,
и лошадь запряжет…
И мерный стук копытный
из солнечных времен
ко мне опять плывет.

Вот снова у печи
с сестренкою и братом
сухарики грызем
и слушаем рассказ
о том, как на войне
служил наш дед солдатом,
и нескольких бойцов
от смерти как-то спас:
крестьянская душа
смекалкою богата,
в то время, как фашист
вокруг прицельно бьёт,
командует наш дед:
«Давай сюда, ребята!» –
и в свежую воронку
все тащат пулемёт.

И только улеглись –
вновь комья полетели,
вновь яркий куст огня
в свой краткий миг цветёт –
зияет яма там,
где только что сидели.
«Ну, дважды в цель одну
снаряд не попадёт».

Его могли убить
раз сто в той дикой бойне,
но дед наш уцелел –
дождался дом отца,
хромал, но знай шутил,
когда бывало больно:
«Корявый, но живой,
что ствол у деревца».

И вот уж деда нет,
он долго мирно пожил
в заботах о селе
в простой, и в трудный час.
И доброта его
на яблоньку похожа –
ветвится и цветет,
благословляя нас.

*  *  *
Когда все дороги пройдены,
смыкается странствий круг,
широкое имя  Родина –
в объятьях родительских рук,
в объятьях могучих елей,
в зелёном взгляде берёз,
в уюте детской постели,
в смущеньи отцовских слёз,
в просторном озёрном крае,
где светится Русь, звеня,
где русская речь играет…
Я – дома, где любят меня.

Песня о Ярославле

Я люблю этот город славный,
Нет милее для сердца красы.
Я — счастливая ярославна:
В Ярославле рожден мой сын…
В этом городе столько света,
Так просторны вокруг поля.
Вековой любовью согрета
Ярославская эта земля.

Город мой, я тебе признаюсь:
Все дороги на свете любя,
Я в объятья твои возвращаюсь,
Как отца, почитаю тебя.
Даже в дальних краях я слышу
В своем сердце твой светлый звон,
Он летит с куполов на крыши,
И поет, и ликует он!

Знаю, Волга продолжит теченье
Ещё тысячи, тысячи лет…
Город мой, пусть твоё отраженье
Величаво хранит свой секрет.
Пусть наполнится светом новым
Твой торжественный, мудрый лик.
Как сберёг ты древнее Слово,
Сохрани наш великий язык!

Весна!

И, уходя, сорочьей сплетней
трещит зима над городком.
А солнце лижет снег последний
и щёки тёплым языком.
Рассыпан свет по рощам где-то
лучами призрачных волос.
Весна у зеркала рассвета
их чешет гребнями берёз.
А в небе – журавлиный росчерк,
плывут живые письмена.
И в таинстве дрожащих строчек –
Весна!..

Ледяные часы

Сосулька растёт под карнизом,
Роняет слезу на балкон.
На лучик точеный нанизан
Сверкающий солнечный звон!
От брызг, от весеннего света
Прохожие морщат носы.
Срываются капли, и к лету
Спешат ледяные часы.
Накапливает и считает
Живые секунды весна.
Сосульку, смеясь, разбивает,
Как чашку — на счастье, она!

Всемогущий Новый год

Тёплый след твоей ладони
На стекло тихонько лёг.
Чуда жду: мороз не тронет
Тот волшебный островок!
Словно в блюдечке из сказки
Вдруг увижу на стекле
Господина в чёрной маске,
и старуху на метле.
Серебристо звякнут вилки,
Ёлка лапой шевельнёт,
Выйдет джинном из бутылки
Всемогущий Новый год!
Бьют часы…и замерзает
Равнодушное стекло,
Но зато не исчезает
Наше новое тепло!

*  *  *
В твоих объятьях жарко спать –
я таю, таю…
Тепло отдав,  тепло опять
приобретаю.
Творю собой горячий мир
твоих ладоней.
Мы ночь прожгли уже до дыр
на небосклоне.

*  *  *
Я откуда-то вернулась
и не помню, где была?
В сказке, думала, очнулась,
оказалось – не спала…
Просто шёпот твой пушистый
на мои ресницы лёг
и летал прозрачный, чистый
поцелуй… как мотылёк…
Сладко наполнялось тело
лунным мёдом, а душа –
молодой звездой летела
и светилась, не дыша…

Ева
Уходить от тебя
не хочется.
Да меня просто –
нет!
Но за кротким дождём
полощется
хлопотливый рассвет.
Я толкну тебя в бок,
полусонная –
«Дорогой, мне пора».
Появлюсь поутру,
влюблённая,
… из ребра.

*   *   *

Я опять хочу родиться,
Повторяясь вновь и вновь
Ветром, облаком, синицей –
Научи меня, любовь!
Снова с миром звонким слиться
В соловьиных голосах,
И дышать, как дышат птицы –
Раствориться в небесах!..

*   *   *

Нам с мороза в ночи
Хорошо у печи.
Шепчут угли. Молчат половицы.
Погляди-ка, луна
В тесной клетке окна
Умирает озябшей синицей!
Только мне так тепло-
Встрепенулась душа.
Ты её, как синицу в ладошках,
Отогрел,
Осторожно и жарко дыша.
И оттаяло в небо окошко…

*  *  *
За безмятежные крыши
падают звезды в ночи,
шепот берёзы стал тише,
милый, и ты помолчи…
Лунного света молчанье
музыкой льётся с небес
в час неземного прощанья
света и тьмы… и чудес …

Рождение ребёнка
Звучит волшебная октава
Сегодня в праздничной ночи.
Весь мир – и музыка, и слава:
Мой новорожденный кричит!
Малыш неопытной гортанью
Находит дивный звукоряд.
Лежу я, затаив дыханье,
Люблю его и …Всё подряд!

*  *  *

Амур мне шлёт рифмованные стрелы –
я открываю сердце, как мишень.
И, разрушая оболочку тела,
врывается душа в цветущий день.
Пусть васильками вырастают звуки
и синевой наполнятся слова.
Я верую в тебя, стрелок из лука,
звенит, звенит с небес мне тетива!

*  *  *
Не родившись, жила я в раю
среди образов, мнимых движений.
Узнавала я душу свою
в миллионах других отражений.
Я была для себя двойником,
запредельного звука частицей,
но подземным лесным родником
торопилась наружу пробиться.
Рай исчез – прорвалось, растеклось,
расплескалось пространство эфира.
Криком первым моим началось
для меня сотворение мира.

*  *  *

Над прялкою дремлет Бессмертье…
Столетья пронзая насквозь,
под пряжей земной круговерти
пульсирует, крутится ось,
вплетая ветра и травинки,
и судьбы, и лунную пыль.
Здесь в самой безликой былинке
нетленная теплится быль.
И кто-то во мне – так неявствен,
несмел, неуклюж и непрост,
глядит с вековым постоянством
в долину потерянных звёзд.

Памяти В.Д.Цыбина

Чёрные крылья,
в окно не стучите!
Ночь замерла,
не дыша,
звёздною бабочкой…

Умер  Учитель…
это – его душа.

*  *  *

Исцели меня, светлое утро,
оберни облаками печаль.
Синей песней – воскресно и мудро
пусть звучит колокольная даль.
Я твоя. Здравствуй, день наречённый!
Я тебя принимаю любым.
Кто прощает – да будет прощённый.
Кто разлюбит – да будет любим.

    *  *  *
Луна плыла,
как мир цела,
то умирала,
то жила,
собою постигая истину.
Но отражали зеркала
лишь свет,
которым не была
луна –
свет солнца
искренний.
Равны друг другу
тьма и свет,
огонь и лёд,
как жизнь и смерть –
зачем рождаю Время
снова я?
Зачем ищу
в пространстве лет
Того,
чей отражаю свет,
и чьё бессмертье
жизнь продолжит
новая?..

*  *  *
Там, где-то в памяти генной,
может таится ответ,
сколько же нашей Вселенной
мыслящих, творческих лет?
И в ледниковую бытность
кто-то же понял во мгле
существованья транзитность
на обнажённой Земле?..

*  *  *
Над пропастью страстей
от зверя к полубогу
мерцает тайный путь,
единственный во мгле.
Однажды человек
осилит ту дорогу,
дотянется до звёзд,
оставшись на земле.
Ошибок камнепад
и рёв тысячелетий
беснуются во тьме
под праведной пятой.
Един и многолик,
и лёгок, словно ветер,
видением идёт
Мессия и святой.
В нём вдохновенный свет,
и мужество, и воля,
и вечность промелькнёт,
как взмах его руки.
Средь тёмных, сорных трав
языческого поля
колосьями взойдут
его ученики.

Миф о Млечном Пути
Август. Ночь прозрачна и бездонна,
в брызгах молока небес картина.
Гера – Олимпийская мадонна –
грудью кормит пасынка, не сына…
Пил Геракл божественную силу,
спохватилась тут богиня сонно:
«Прочь, младенец Зевса незаконный!» –
млечным гневом небо погасила.

Лермонтов

О встрече с сумрачной Шотландией
мечтал поэт – там предков прах.
Он рифмовал тоску в тетради ей,
где замок сочинял в горах.
Сквозь ветви древа родословного
увидел герб и графский знак,
и рыцаря немногословного
вдали, как в зеркале, узнал.
И ожил  вновь певец таинственный –
граф Лермонт, повелитель скал,
как будто образ тот единственный
через века себя искал.
Плыла легенда поколеньями,
что он, Шотландии Орфей,
растаял с белыми оленями
из облачного царства фей.
Но засверкал грозой пророчества
сквозь блеск балов и эполет
дух кавалера одиночества
в изломах русских слов и лет.

    *  *  *

Есть вечерняя улица к дому
вдоль летящего шума шоссе.
А душа всё бредёт невесомо
к тихим звёздам по млечной росе…
И в неоновую бесконечность
убегают огни фонарей,
как мои, устремлённые в вечность,
отражения прожитых дней.

Восход

Вдруг за неведомой гранью,
Там, где  Жар-птица живёт,
Синей, простуженной ранью
Млечный расплавится  лёд.

Над золотистым гнездовьем
Крылья расправит Добро,
И к моему изголовью
Луч упадёт, как перо…

*  *  *

Лёгкий бег секундной стрелки
по дорожке невесомой –
это Время, словно белку,
посадили в колесо мы,
и минуты сочинили,
и построили Пространство…
Мир на части разделили –
потеряли постоянство.

Часы

Сочтённые веками
минуты и часы
уложены витками
в старинные часы.
Качнувшееся бремя –
как маятник, мораль…
Свернувшееся время –
гремучая спираль.

Чтобы слёзы счастливые плыли

О пропавшем, единственном сыне
мать пришла к колдуну погадать.
Молча гуща кофейная стынет,
как сургучной печали печать.
Руки тянут тесёмку простую,
и испуганной стайкою птиц
разлетаются письма, целуют
лишь морщинки сухих половиц…
«Ты смешай мне, колдун, горький ветер
с нежным запахом стойких берёз –
может, духи дурмана ответят,
долго ль пить мне настойку из слёз?
Если выжил мой сын в лютой бойне –
как лекарство, разлуку приму.
Если сгинул – то сердце ты вскрой мне,
душу выпусти в небо, к нему!»
И открыл ей колдун царство Мёртвых
в зеркалах, в отраженьях кривых
сплёл виденья из трав перетёртых,
чтобы встретила мать всех живых.
Средь мелькающих лиц было тесно,
не узнала в них сына она.
«Видно, носится он бестелесно», —
заскрипели слова колдуна.
– Кем же – облаком, ветром, рекою?
– Если встретишь – узнаешь сама.
И легла необъятной тоскою
на душе, как за окнами, тьма.
Мать ушла за порог невесомо,
словно тень. Ночью сбилась с пути…
Ей за тридевять вёсен от дома
посчастливилось сына найти.
Выбиралась из чащи однажды,
смотрит – бродит в лесу ручеёк.
Наклонилась к нему и сквозь жажду
будто слышит, как шепчет сынок:
«Мама, мама, сбылась наша встреча –
добежал я к тебе через сны!»
И расправились женские плечи,
словно крылья парящей сосны.
И тогда потянулась всем телом
мать с одною мольбой к небесам:
«Отдыхать бы сосной я хотела
у ручья, быть подругой лесам,
бед не знать, слушать сказки и были,
пусть журчит мой сынок удалой,
чтобы слёзы счастливые плыли
меж морщин золотистой смолой!..»