Антон Гейн | Владимир Адольфович

Жена Владимира Адольфовича долго болела и умерла в срок, определенный ей врачами, в госпитале святого Луки. Владимир Адольфович, ценивший во всем порядок, испытывал странное удовлетворение от точности врачебного предсказания, хотя горевал по жене искренне. На нервной почве у него даже обострилась хроническая астма, и врач выписал ему поддерживающее лекарство в аэрозольной упаковке. Первые полгода Владимир Адольфович ездил на кладбище Ривер Вью еженедельно, потом стал навещать могилу раз в месяц – каждую третью пятницу. Всякий раз возвратившись домой, он аккуратно обводил кружком дату посещения на настенном календаре.

Болезнь жены приносила Владимиру Адольфовичу дополнительный доход, поскольку государство оплачивало услуги сиделки. За женой он ухаживал сам, а фиктивно нанятая помощница раз в месяц приносила ему зарплату. Так поступало большинство пенсионеров-иммигрантов, воспринимая добытые таким образом деньги как проявление заботы американского правительства о пожилых людях. Липовым помощникам обычно доставалась половина вырученной суммы, но Владимир Адольфович полагал такое деление несправедливым и забирал две трети.

Его помощницей была Анна – крупная тридцатилетняя женщина, недавно приехавшая в Америку из небольшого южноукраинского городка. Она снимала крошечную квартирку в огромном кирпичном здании, стоявшем под острым углом к дому Владимира Адольфовича. Когда через горы со стороны океана на город переползало серое одеяло тумана, оба строения напоминали корабли, сближающиеся для абордажного боя.

Оставшись без жены, Владимир Адольфович сам получил право на оплаченный государством уход. В дни зарплаты он встречался с Анной в общем дворе. Анна пренебрегала конвертами, и когда Владимир Адольфович, косясь по сторонам, протягивал за деньгами руку, она, усмехаясь, слегка придерживала стопку банкнот, заставляя его с силой выдергивать их из ее пальцев. Владимир Адольфович сердито и тщательно пересчитывал купюры, а когда поднимал глаза, то видел удаляющуюся прямую спину Анны с раскачивающимся маятником толстой косы. В такт косе перекатывались туго вбитые в джинсы бедра. «Однако, корма», – с рассеянным раздражением думал Владимир Адольфович, глядя ей вслед. Полученные деньги он откладывал на черный день.

Через полгода после смерти жены Владимир Адольфович стал вместе с другими пенсионерами ездить в казино. Организованной группой их возили от одного игорного заведения к другому, выдавая в каждом небольшую сумму денег, – «капиталистическую затравку», как называл их приятель Владимира Адольфовича Мураховский – сутулый, похожий на торшер мужчина. По мысли управляющих казино затравка должна была раззадорить стариков, втянуть их в игру. Чаще всего так и получалось. Для большинства из них игра оставалась единственным в жизни занятием, которому они могли отдаваться со страстью, не зависящей ни от возраста, ни от состояния здоровья, а потому давала ощущение вернувшейся молодости. Порозовевшие от возбуждения старики, хромая меньше обычного, сновали от автомата к автомату, звякая мелкими монетами в пластиковых мисках, похожих на собачьи кормушки.

Неприятным для Владимира Адольфовича было только то, что многие из посетителей казино курили, и это иногда обостряло его хроническую астму. Для таких случаев он носил с собой баллончик с лекарством. Ему не было скучно одному, наоборот – он старался не сближаться ни с кем из попутчиков, справедливо полагая, что чем теснее общение, тем проще будет новому знакомцу обратиться к нему с какой-нибудь просьбой. Дружеским отношениям он предпочитал приятельские.

Владимир Адольфович не был азартным. Он аккуратно укладывал «затравочные» деньги в кошелек и все отведенное для игры время бродил по залу под мелодичный перезвон игровых автоматов. Однако ездил он не только ради обретения нескольких дармовых долларов.

Из-за болезни супруги Владимир Адольфович много лет был лишен женской близости, однако, несмотря на не желающие угасать потребности организма, не пытался завести любовницу. Дело было не в преувеличенных представлениях о супружеской верности, а в чисто житейских, практических соображениях. Познакомиться с женщиной, завести с ней роман, поддерживать какие-то тайные отношения казалось Владимиру Адольфовичу делом сложным и обременительным. Какое-то время идеальным выходом казалась связь с проституткой. Владимир Адольфович даже осторожно навел справки у живущего по соседству таксиста Марика. Однако когда он узнал, во что обойдутся услуги ночной феи и номер в гостинице, то раз и навсегда решил, что платная любовь ему не по карману.

Вообще говоря, у Владимира Адольфовича и в молодости не было привычки транжирить деньги на женщин. Из-за бережливости его добрачные донжуанские подвиги ограничивались случайной встречей на преддипломной практике в Ильичевском порту. К слову сказать, та встреча не прошла для Владимира Адольфовича бесследно ни в медицинском, ни, как следствие, в финансовом отношении. Скудость любовного опыта лишала его необходимой в таком деле уверенности в себе и не позволяла рассчитывать на то, что у него все сразу пойдет гладко с незнакомой женщиной. Он интуитивно чувствовал потребность в каком-то особом настрое.

Нужный настрой он ощутил во время первой же поездки в казино. По погруженному в полумрак залу, лишенному, как все игорные заведения мира, окон и часов, беспрестанно двигались, разнося напитки, одетые в униформу девушки с подносами. Строго говоря, считать их одетыми было преувеличением, – столь ничтожными были натянутые на них усыпанные блестками бикини и юбочки, размерами больше напоминавшие пояса. Девушек не подбирали по росту и телосложению, как в варьете – здесь они отличались по цвету кожи, типу фигуры, возрасту, но все они призывно и, как казалось Владимиру Адольфовичу, развратно улыбались всем без исключения посетителям казино. Вкупе с фривольными костюмами это создавало ощущение доступности девушек, снимало неуверенность в общении с ними и вообще действовало на Владимира Адольфовича самым благотворным образом.

Конечно он понимал, что доступность эта мнимая, и если начать, к примеру, лапать этих девушек, то можно запросто схлопотать статью «секшуал харасмент» (об этом ему поведал все тот же таксист Марик), но он и не рассчитывал на какие-то особые отношения с кем-то из них. Вызывающая, выставленная напоказ сексуальность официанток казино служила для него лишь энергетической подпиткой и помогала ему прийти в то состояние, в котором он мог бы (чем черт не шутит!) решиться на поступок. Каким именно мог быть этот поступок – уличное знакомство, встреча по объявлению, какие-то решительные действия в городском центре для пожилых русскоязычных иммигрантов – он еще не знал, – для него главным было ощущать в себе будоражащее накопление некоего потенциала.

В одной из поездок Владимир Адольфович сидел в автобусе рядом с Мураховским, который всю дорогу похвалялся полученным в подарок биноклем. Бинокль был потрепанный, но с хорошими цейсовскими линзами. Глядя сквозь него, казалось, что поросшие соснами заснеженные горные склоны находятся на расстоянии вытянутой руки. В казино Мураховский, несмотря на нешуточный возраст и больное сердце, азартно играл на автоматах и налегал на даровое спиртное, которое то и дело подносила одетая в смехотворно короткую юбочку грудастая девушка с кокетливыми заячьими ушками на темени. Впрочем, гулявшему неподалеку Владимиру Адольфовичу длина, а точнее короткость юбочек официанток не казалась смешной. Он пристально разглядывал их обтянутые черными сетчатыми колготками бедра, поражаясь тому, что при бесконечном разнообразии форм, все они были одинаково волнующими и притягательными.

Завсегдатаи поездок в казино знали о слабости Владимира Адольфовича и подтрунивали над ним. Так было и в этот раз – нетрезвый Мураховский, нащупывая непослушными ногами ступеньки, поднялся в автобус и заявил во всеуслышание:

– Адольфыч-то наш сегодня обратно в ударе. Пока я у капиталистов награбленное отыгрывал, он всех профурсеток голопупых глазами оттрахал. Ни одной не пропустил.

По автобусу прокатился смех. Ободренный Мураховский открыл рот для развития темы, но вдруг захрипел, привалился плечом к спинке ближайшего сиденья и сполз на пол.

Разбрасывая синие сполохи, подъехала «скорая», и Мураховского увезли в ближайший госпиталь. Оставшийся на опустевшем сиденье бинокль Владимир Адольфович забрал с собой и хранил его дома, пока приятель отлеживался с инфарктом.

Бинокль пришелся кстати. Владимир Адольфович стал часто и подолгу разглядывать через окно закопченую громаду соседнего дома. Ему были видны сразу две стены: глухой кирпичный брандмауэр и усеянный бесчисленными окнами фасад. Мощная оптика Мураховского позволяла рассмотреть некоторые подробности жизни обитателей дома напротив. Владимир Адольфович переводил бинокль с одного окна на другое, пытаясь отыскать квартиру Анны.

После нескольких дней наблюдений ему это удалось. Однажды утром, когда рассеялся туман, он увидел Анну между неплотно сведенными тюлевыми занавесками. Она сидела лицом к окну в своей маленькой комнате и подкрашивала глаза, смотрясь в карманное зеркальце. Владимир Адольфович разглядел даже комочки туши на ее ресницах. Оторвавшись от бинокля, он отсчитал глазами окно – четвертое слева на восьмом этаже. Дополнительным ориентиром служили торчащие вплотную к раме ржавые крепления с обрывками старых телефонных проводов.

Через неделю Мураховский выписался из госпиталя, и бинокль пришлось вернуть. Однако привычка разглядывать окна всерьез завладела Владимиром Адольфовичем. Промучившись несколько дней, он пришел к Мураховскому домой. Тот обрадовался гостю, провел его в кухню, достал из холодильника домашние соленые огурцы, налил две стопки водки.

– Разве тебе можно пить? – удивленно спросил Владимир Адольфович.

– Можно, если осторожно, – подмигнул Мураховский, залпом выпил и захрустел огурцом.

– Продай бинокль, – не притрагиваясь к рюмке, хмуро сказал Владимир Адольфович. – Тебе он все равно не нужен.

– А тебе зачем? Небось, баб в окнах разглядываешь? – проницательно усмехнулся Мураховский. Его посеревшее после болезни, покрытое паутиной морщин лицо запестрело островками румянца. – Я тебе так скажу, Адольфыч, бросай ты это дело, если не хочешь с инфарктом загреметь. Соответствуй возрасту. Помнишь, как у Баркова: «Блажен, кто смолоду е…»

– А в старости спокойно серет, так что ли? – сердито перебил его Владимир Адольфович. – Ты мне уже читал эту гадость. Мне это не подходит.

– Адольфыч, а ты знаешь, что все пенсионеры делятся на садистов, баптистов и онанистов? – Мураховский хитро прищурился и налил себе еще рюмку.

– Как это? – озадачился Владимир Адольфович.

– Ну, садисты в садиках ковыряются, баптисты бабок по лавкам щупают, а онанисты – анонимки строчат. Ты кто – баптист или онанист? – хрипло рассмеялся Мураховский и, двинув кадыком, опрокинул в рот вторую стопку.

– Ты издеваешься? В последний раз спрашиваю – продашь бинокль или нет?

– Не могу, – ссутулившись, сочувственно покачал головой Мураховский. – Я же не какая-нибудь капиталистическая сволочь. Мне этот бинокль сын подарил. Приедет, спросит, где мой подарок, а мне и ответить нечего. Да и дорогой он, не по карману тебе…

– Не тебе судить, – резко сказал Владимир Адольфович и поднялся. – Значит, не продашь?

– Не могу, Адольфыч, не обессудь.

Вернувшись домой, Владимир Адольфович влез на стул, достал из тайника, устроенного в кухонном вентиляционном коробе, банку из-под ленинградского растворимого кофе, много лет служившую ему сейфом, и извлек из нее свои сбережения, составленные из полученных через Анну денег. Подумав об их происхождении, он усмехнулся – покупка, которую он собирался совершить, показалась ему вполне символичной.

Владимир Адольфович на троллейбусе доехал до даунтауна, прошагал два квартала по узкой, стиснутой высотными домами улице и оказался у сверкающей витрины магазина оптики, уставленной суставчатыми телескопами на штативах. В помещении было людно; по-видимому, у обитателей небоскребов было, на что поглядеть с высоты, и спрос на бинокли и подзорные трубы был достаточно большим.

Продавец, худой прыщавый парень, сносно говорил по-русски, и Владимиру Адольфовичу не пришлось напрягаться, объясняя, что ему нужно.

– Чтобы было недорого и хорошо видно издалека, – пояснил он кратко. – И постарайся у менеджера скидку выбить.

– На каком расстоянии вы планируете визирование? – уточнил прыщавый. – И какого размера объекты вы нуждаетесь рассмотреть?

– Расстояние – как до того дома. Объект – человек, – вновь коротко объяснил Владимир Адольфович.

– Надеюсь, вы не действительно киллер? – пошутил прыщавый, обнажая в улыбке расходящиеся веером, похожие на лепестки ромашки зубы.

– Тебя не касается, – раздраженно ответил Владимир Адольфович. – Найди мне качественную, дешевую оптику.

– Хорошо, – кивнул парень, посерьезнев. – Поглядите в эту трубу. Я предполагаю, это вам подойдет.

Владимир Адольфович приник глазом к окуляру и покрутил кольцо настройки. Перед ним неожиданно крупно обозначилась кирпичная кладка дома напротив. Картинка была неправдоподобно детальной. Казалось, он мог потрогать кирпичи рукой. Они казалась шершавыми и даже солеными.

– Сколько эта труба? – спросил Владимир Адольфович, невольно переходя на ломаный русский. – Имей в виду, я лишнего платить не буду.

– Триста девяносто девять девяносто девять, – мгновенно выпалил прыщавый.  – Это сэйл-прайс.

– Китай?

– Эээ, я должен посмотреть… Вот, пожалуйста, труба – Гонконг, а стекло немецкое, высшая шлифовка.

– Да ладно свистеть… Короче, иди, скажи менеджеру, что я покупаю этот булшит за три сотни. – Владимир Адольфович для верности растопырил перед лицом парня три пальца на правой руке.

– Это невозможно, сэр, – скис прыщавый. – Но я пойду, скажу.

Он вернулся через пять минут и сказал:

– Поздравляю! Мой босс сказал, что есть возможность на десятипроцентный дискаунт.

– Ты мне мозги не суши. Я возьму за триста. И это последняя цена. Не хотите – я дальше пойду. Магазинов вокруг, как грязи.

– Я готов отдать вам свои комиссионные, сэр, – заученно произнес прыщавый.  – Как насчет триста тридцать?

Владимр Адольфович молча повернулся и пошел к выходу.

– Сэр! – печально окликнул его продавец. – Ваш труба ждет вас…

В первый же вечер Владимир Адольфович был вознагражден. Вначале он осторожно распаковал покупку, аккуратно сложил в коробку пластиковые обертки, защитные прокладки и пенопластовые вкладыши и убрал все на дно платяного шкафа. Затем он собрал штатив, установил трубу и направил ее на знакомое окно. Через минуту он увидел, как вспыхнул свет. Анна, войдя в команту, устало опустилась в потертое кресло у двери, вытянула ноги и закрыла глаза. Еще через минуту она поднялась, стянула с выгнутых, как колокол, бедер джинсы и, выпрастывая на ходу голову из свитера, ушла в ванную. Владимир Адольфович, нетерпеливо переступая ногами, подрегулировал резкость на дверь ванной, но через несколько минут разочаровано выдохнул: Анна вышла в пушистом розовом халате, взяла из корзинки яблоко и, подойдя к окну, плотно задернула шторы.

Ночью Владимиру Адольфовичу приснилась гитара, которую ему никак не удавалось настроить. Он снова и снова тенькал струнами, подкручивая колки, пока вдруг не почувствовал, что в руках у него не лакированная дека, а талия Анны. Владимир Адольфович потянул к себе ее теплое, податливое тело и проснулся, обнаружив в себе давно не испытанное напряжение. Он вскочил с кровати, приник к окуляру трубы, но полураздернутые занавески и недопитая чашка кофе на кухонном столе означали, что Анна уже уехала на учебу в колледж.

В этот день у Владимир Адольфовича была запланирована поездка в казино. В автобусе он был против обыкновения весел, рассказывал анекдоты и громко восхищался зимним пейзажем, разглядывая его в бинокль Мураховского. Все отметили перемену в его настроении и решили, что он, наконец, оправился от депрессии, связанной со смертью жены. Мураховский, улучив момент, нагнулся к нему и спросил, дыша в ухо перегаром:

– Адольфыч, ты что и впрямь из онанистов в баптисты перешел? Если хочешь, познакомлю кое с кем. Приличная дама, твоего возраста, вдова…

Владимир Адольфович, оторвавшись от бинокля, озадаченно посмотрел на приятеля, а потом громко захохотал. Мураховский вырвал бинокль из его рук и сердито отвернулся.

В казино Владимир Адольфович, как обычно, не играл, но был оживлен, ходил по залу, заигрывал с официантками. От его робости не осталось и следа – он обращался с девушками галантно и барски-снисходительно, как и полагается пожилому состоятельному джентельмену, заглянувшего от скуки на часок в казино. Одну из них, светлой косой и статью напомнившую ему Анну, он, несмотря на предостережения Марика, рискнул придержать за талию, и она не отстранилась, не перестала улыбаться и даже, к его радостному удивлению, сказала что он «бэби – что надо».

Незадолго до отъезда из казино Владимира Адольфовича разыскал Мураховский. Он был крепко пьян и сильно не в духе.

– Адольфыч, выручай, будь другом. Эти долбаные капиталисты все у меня из карманов высосали, всю трудовую пенсию. Одолжи полтешок – я отыграюсь и отдам.

– Не могу, – прищурясь, ответил Владимир Адольфович. – Ты вот мне Баркова недавно цитировал, а что у него там дальше, не забыл? «Кто регулярно водку пьет и никому в кредит не верит», – я это с твоих слов запомнил.

– Ну да, про водку – это обо мне, а про кредит – о тебе, – горько усмехнулся Мураховский и отбросил со лба слипшуюся прядь. – Все правильно. Ты, блядь, святой, а я, типа, пьянь голубая.

Владимир Адольфович брезгливо отвернулся и молча зашагал в сторону.

– Стой, Адольфыч! – закричал Мураховский ему в спину. – Стой, мать твою!

– Чего тебе еще, – едва обернувшись, откликнулся Владимир Адольфович.

– Купи бинокль!

Владимир Адольфович повернулся и медленно приблизился к приятелю.

– За сколько отдашь?

– Давай сотню и забирай! – запальчиво крикнул Мураховский.

– Сто долларов за какой-то потертый бинокль? – разочарованно протянул Владимир Адольфович. – За такие деньги можно в магазине новый купить. Но я на свою пенсию такого не могу себе позволить.

– Да он в пять раз дороже стоит. Цейсовская оптика!

– Перестань орать, а то нас сейчас отсюда выведут. Я с собой много денег не ношу. Если хочешь – могу взять за двадцатку.

– А вот это видел?! – Мураховский, распространяя густой дух, выкатил желтоватые, в багровых прожилках глаза, сложил из волосатых пальцев кукиш и ткнул его в лицо Владимиру Адольфовичу.

– Прекрати истерику, – Владимир Адольфович поморщился и спокойно отвел от лица кукиш. – На меня твое хамство не действует. Я даю тебе реальную цену.

Мураховский обмяк и опустился на ближайший стул.

– Черт с тобой, давай свою сраную двадцатку, – сказал он устало. – Должен же я этим тварям – капиталистам оборотку дать. Забирай бинокль в залог. Проиграю – он твой. Отыграюсь – отдам двадцать пять. По рукам?

– А где бинокль?

– В автобусе, на сиденье.

– Так не пойдет. Ты сейчас деньги спустишь, а потом бинокль не отдашь. Ходи потом за тобой.

– Хочешь, расписку напишу?

– А что, это мысль.

Владимир Адольфович вырвал из записной книжки чистый листок, Мураховский, тяжело сопя, размашисто написал расписку и, воспрянув духом, побежал отыгрываться.

Остаток игрового времени Владимир Адольфович провел на парковке у закрытой двери автобуса, согревая дыханием пальцы и притопывая замерзающими ногами. Наконец пришел водитель – огромный неторопливый негр.

– Ноу факинг мани? Нот фанни? – добродушно спросил он, открывая дверь.

Владимир Адольфович молча прошел к своему месту, достал из кармана на спинке сиденья бинокль и сунул его в свою дорожную сумку.

Группа постепенно собиралась в автобусе. Последним появился Мураховский. Путаясь в длинном шарфе и приникая к каждой спинке, он двигался по проходу и возбужденно рассказывал о том, как он почти уже наказал капиталистов на серьезные деньги, но ему не хватило какой-то десятки оборотных средств.

Дойдя до своего места, он смерил Владимира Адольфовича презрительным взглядом, тяжело опустился на сиденье и мгновенно заснул. Проснулся он перед въездом в город и остаток пути сидел молча, вздрагивая от озноба и глядя прямо перед собой в спинку сиденья.

Выйдя из автобуса, Мураховский, сутулясь больше обычного, подошел к Владимиру Адольфовичу.

– Дай пятерку, Адольфыч, – сказал он, тяжело дыша. – Подохну, если сейчас не добавлю.

– Ты ведь не вернешь, – искоса взглянул на него Владимир Адольфович.

– Не верну, – мрачно подтвердил Мураховский. – Так я ведь не в долг прошу. Просто хочу обмыть твою удачную сделку.

– Ты же сам… – начал было Владимир Адольфович, но Мураховский рванул его к себе за ворот куртки, вплотную приблизил к его лицу свои мутные, обведенные фиолетовыми кругами глаза и зашептал со злобой:

– Ты, гнида капиталистическая, нажился нынче чужим добром, а с простым работягой даже на выпивку поделиться не хочешь? Верни бинокль, сссука!

Владимир Адольфович, косясь на стоявших на остановке людей, оторвал от себя Мураховского и потащил его за угол к зарешеченной витрине убогого углового магазинчика. Прислонив к стене обмякшего приятеля, он исчез за заскрипевшей дверью и мгновенно вернулся с пластиковой бутылкой дешевой водки.

– На, только не ори на всю улицу, – процедил он. – Когда ты уже наконец ужрешься своей водярой…

Услышав шипение тормозов, Владимир Адольфович метнулся к остановке и вскочил в подошедший троллейбус. Учащенно дыша, он пошарил по карманам и с досадой вспомнил, что оставил баллончик с лекарством в автобусе. Дома он поискал глазами окна Анны – они были темны. Тогда Владимир Адольфович аккуратно разобрал подзорную трубу, сложил штатив и тщательно восстановил фабричную упаковку.

Утром Владимир Адольфович первым делом навел бинокль на знакомые окна. Словно дождавшись этого, дверь ванной распахнулась, и в комнате появилась обнаженная Анна с полотенцем на голове. На ее крупном распаренном теле блестели капли воды. Владимир Адольфович вновь почувствовал недавно испытанное напряжение. Анна сняла с головы полотенце и, перехватив влажные волосы резинкой, принялась не спеша втирать крем в тяжелые груди. Больше всего Владимира Адольфовича поразило то, что в низу живота у нее вместо темного треугольника курчавилась подбритая светлая полоска. «Ну да, она ведь блондинка», – подумал он, сглотнув слюну. Покончив с кремом, Анна поставила ногу на стул и принялась заплетать косу. Владимир Адольфович чувствовал, как растет и усиливается его напряжение. Через несколько минут оно вылилось в ошеломивший его результат.

Приведя себя в порядок, Владимир Адольфович спустился во двор и дождался Анну у подъезда.

– Здравствуй, Анюта, – шагнул он ей навстречу.

– Да вас не узнать, сеньор Вольдемаро, – удивленно подняла брови Анна.          – Посвежели, помолодели… Неужели влюбились? – засмеялась она.

– Скажешь тоже, – смутился Владимир Адольфович. – Я, собственно, хотел с тобой насчет работы поговорить.

– Так ведь зарплата через неделю. Получу – отдам ваши две трети, мне чужого не надо. – Анна подняла подбородок и надменно поглядела на Владимира Адольфовича сквозь пушистые, густо накрашенные ресницы.

– Да ты меня не так поняла. Я хотел, чтобы ты по-настоящему у меня работала. Ну там, прибраться, приготовить приходила…

– И всю зарплату можно будет себе забирать?

– Ну да… – Владимир Адольфович запнулся и добавил: – Сотни полторы мне будешь оставлять, и порядок.

– Значит, все-таки не всю, – усмехнулась Анна. – Ну да мне выбирать не приходится. И за это надо в ножки поклониться, правда?

– Да ну тебя, – с досадой произнес Владимир Адольфович. Он поглядел на подбритые светлые брови Анны и поразившая его двадцать минут назад картинка ожила у него перед глазами. – Хватит с меня и сотни, – хрипло добавил он.              – Приходи завтра, прямо с утра.

Вернувшись домой, Владимир Адольфович с аппетитом поел, взял коробку с подзорной трубой и поехал в магазин.

– Верни мне деньги, – сказал он знакомому прыщавому продавцу.

– Что-то не совсем так? – спросил парень. – Труба не показывает как желательно?

– Вот именно, – усмехнулся Владимир Адольфович. – Ваша труба – обычное китайское дерьмо. Да еще за такую цену. Верни мне мои деньги.

Пересчитав купюры, Владимир Адольфович аккуратно уложил их в бумажник и, ощущая себя победителем, зашагал по узкой мощеной улице, залитой зимним слюдяным солнцем. По дороге домой он зашел в аптеку за лекарством взамен оставленного в автобусе.

– По вашему рецепту препарат рассчитан на месяц, – объяснил провизор-китаец. – По страховке можете получить новую порцию бесплатно через неделю. Но вы также можете купить его прямо сейчас out of pocket.

– Из кармана? Сейчас, разбежались… – буркнул Владимир Адольфович, отходя от прилавка.

Мелкая неудача не повлияла на его радужное настроение. «Обойдусь неделю», – без раздражения подумал он, выходя из аптеки и плотнее наматывая шарф на горло. – «Но сколько гонора у этих узкоглазых. Плодятся, как мухи и лезут во все щели»…

Дома Владимир Адольфович влез на стул и аккуратно положил деньги в банку. Услышав телефонный звонок, он торопливо спустился на пол и схватил трубку.

– Але, это я, – услышал он голос Марика. – Слыхал, что Мураховский помер?

Владимир Адольфович помолчал и спросил:

– Когда?

– Вчера вечером, после казино. Даже до дому не добрался – кондратий его прямо у парадного шарахнул. Погоди, ты ведь вместе с ним вчера ездил?

– Ну ездил, и что с того?

– Да ничего… Короче, похороны завтра в два на Ривер Вью. Если хочешь, могу тебя с собой захватить.

Владимир Адольфович положил трубку и пожал плечами. Ничто не могло омрачить его мыслей о завтрашнем утре. Ему, конечно, было жаль Мураховского, но столько пить, имея больное сердце, было с его стороны полной глупостью. Мелькнула мысль, что бинокль был куплен вовремя, хотя, конечно, это никак не уменьшало трагизма произошедшего.

Владимир Адольфович крепко, без снов проспал всю ночь и проснулся едва начало светать. Бодро вскочив с кровати, он оделся и отправился в супермаркет. К обычному набору продуктов он добавил коробочку с пирожными и, заметив издали желтый ярлычок со сниженной ценой, завернул в цветочный отдел. Там он долго водил взглядом по ценникам и, наконец, вышел из магазина со стянутым резинкой букетиком нераспустившихся нарциссов, похожим на пучок спаржи.

Едва он вернулся домой, как в дверь позвонила Анна. Она была в джинсах и облегающем свитере. Русые волосы, как обычно, были заплетены в толстую тугую косу.

– Говорите, что делать, – сказала она с порога.

– Да не торопись ты так, – Владимир Адольфович торопливо пригладил остатки седых волос и, ласково улыбаясь, подошел к Анне вплотную. Прорвавшееся сквозь туман солнце заблестело на его загорелой лысине с гречневыми зернышками старческих пятен. – Присядь, чайку попьем. Я вон эклерных пирожных специально принес. И цветы тоже тебе, – поспешил он выложить все припасенные козыри.

Анна оценивающе оглядела стоявшие в стакане стебельки нарциссов, выложенные на тарелку эклеры, покрытый иероглифами морщин, но тщательно выбритый подбородок Владимира Адольфовича.

– Да вы никак ухаживать за мной собрались, сеньор Вольдемаро? – спросила она насмешливо. – Очень мило с вашей стороны. Но вы, надеюсь, понимаете, что наши отношения никогда не выйдут за деловые рамки?

– Строгая ты, Анюта, – продолжая улыбаться, произнес Владимир Адольфович. – Только никогда не говори никогда.

– Ну вот что, – построжала Анна, – чаи мне распивать с вами некогда. Пирожные я, так и быть, возьму с собой, а цветы пусть у вас остаются. Неизвестно что люди подумают, если я от вас с букетами выходить буду. А сейчас я начну уборку. Вы не хотите пойти воздухом подышать?

– Я уже гулял сегодня, – подавленно произнес Владимир Адольфович.

– Тогда залезайте с ногами на диван и не мешайте мне. Сегодня еще на похороны Мураховского ехать.

– До похорон еще полдня.

– Есть и другие дела.

Анна оказалась хорошей хозяйкой. За два часа она до блеска вымыла квартиру, сложила в шкафу белье, навела порядок в кухне, приготовила обед. Владимир Адольфович сидел на диване, наблюдая, как Анна, низко нагнувшись, дотягивалась тряпкой до запыленных углов.

– Ну, я пошла, – сказала она, наконец вытирая салфеткой раскрасневшееся лицо. – Завтра зайду еще – перестираю все и переглажу.

Оставшись один, Владимир Адольфович вздохнул, послонялся по квартире, поел еще не остывшего борща. До похорон оставалось два часа, и торопливость Анны показалась ему странной. Поразмыслив, Владимир Адольфович достал бинокль и навел на ее окна. Сквозь неплотно задернутые занавески он увидел на столе открытую коробку с пирожными, початую бутылку вина и два недопитых стакана. Переведя фокус внутрь комнаты, Владимир Адольфович застыл, как соляной столб. На покрытой смятой простыней тахте затылком к нему сидела голая Анна. Она ритмично двигалась вверх-вниз, словно скакала верхом. На белой, с глубокой ложбиной спине подпрыгивала живая змея косы.

Владимир Адольфович, тяжело дыша, дождался конца сцены, и когда Анна, очевидно доскакав до финиша, спрыгнула с тахты и побежала в ванную, он увидел на подушке потное и счастливое лицо Марика. Отерев со лба пот, Марик поднялся, налил полный стакан вина, залпом выпил, откусил разом половину эклера и неторопливо закурил.

Владимир Адольфович опустил бинокль. Руки его тряслись, сердце бешено колотилось, ломило грудь, он едва мог дышать. Он начал было искать лекарство в тумбочке, но тут же вспомнил, что оставил его в автобусе. Дрожащей рукой он накапал в стакан корвалола и прилег на диван.

Через час его разбудил телефонный звонок.

– Выходи во двор! – жизнерадостным голосом прокричал в трубку Марик.         – Щас на кладбище едем.

Владимир Адольфович поднялся с дивана, нетвердой походкой добрался до ванной, умылся холодной водой. Из зеркала на него глянуло осунувшееся лицо с желтыми полукружьями под глазами. «Подходящий видок для кладбища»,               – усмехнулся он про себя. Выходя из квартиры, он прихватил с собой букетик нарциссов.

В машине рядом с Мариком сидела его жена. Владимир Адольфович поздоровался и сел сзади. Когда они выезжали со двора, из подъезда вышла Анна.

– Может, захватим ее с собой? – осторожно спросил Владмир Адольфович и засунул цветы поглубже в карман.

Марик вопросительно посмотрел на жену. Та раздраженно пожала плечами. Марик притормозив, опустил стекло и крикнул:

– Аня, ты на кладбище собралась? Садись – подвезем.

Анна недоуменно кивнула и села рядом с Владимиром Адольфовичем. До самого кладбища ехали молча. По дороге Владимир Адольфович искоса рассматривал профиль Анны, а один раз на повороте слегка привалился к ней плечом. Анна рассеянно смотрела в окно. Жена Марика разглядывала ее через зеркало. «А интересный у нас мог бы выйти разговорчик, если бы все раскрыли карты», – злорадно подумал Владимир Адольфович, постепенно приходя в себя.

Едва приехали на кладбище, как пошел мелкий холодный дождь. Пока собирался народ, Владимир Адольфович быстро прошел к могиле жены, поставил примятый букет нарциссов в пластиковую бутылку со срезанным горлышком и положил на плиту заранее заготовленный камушек. Когда он вернулся, гроб с телом Мураховского опускали в могилу. Марик курил неподалеку, держа сигарету в кулаке.

– Где ты ходишь? – сердито спросил он Владимира Адольфовича. – Человека уже почти закопали.

Владимир Адольфович молча нахмурился, давая понять, что подобный вопрос сейчас неуместен.

– Ты же вроде с цветами был, – не унимался Марик.

– Не твое дело, – с неприязнью ответил Владимир Адольфович.

– Вот именно, – не выдержав, обернулась к нему жена Марика. – Это, скорее, твое дело, старый ты хрен. Люди видели, как ты ему за час до смерти бутылку на бинокль обменял.

– А зубы он ему ножом не разжимал, чтобы эту водку в глотку залить? – насмешливо спросила Анна. – Насколько я знаю, покойник взрослым мальчиком был.

– Тише ты, – нахмурился Марик. – Людям слышно.

– А ты мне не тишкай, – сказала Анна громко, так что к ней обернулось несколько человек. – Лучше бабе своей язык укороти. А то она скоро приговоры начнет выносить.

Анна повернулась и зашагала к выходу из кладбища. Владимир Адольфович двинулся было за ней следом, но Марик придержал его под руку.

– Тут такое дело, Адольфыч. Приехал сын Мураховского. Видишь вон у могилы, в зеленом плаще?

– Ну и что?

– Он бинокль свой найти не может. Может, Мураховский его в автобусе забыл, когда в последний раз в казино ездил? Или ты в самом деле его на пузырь сменял?

– Продал он мне бинокль, понял? У меня расписка есть!

Владимир Адольфович раздраженно вырвал руку и быстро зашагал вслед за Анной к автобусной остановке. Порыв ветра сорвал с его головы бейсболку, и он бросился за ней бежать, огибая могилы. Когда он, наконец, догнал ее и плотно надвинул на мокрую от дождя и пота лысину, автобус, урча, отвалил от остановки, оставив в воздухе сизый дымок.

Владимир Адольфович зашел под козырек остановки и раздраженно пнул скамейку. В подошедший через несколько минут автобус следом за ним поднялась жена Марика.

– Не обижайся, Володя, – сказала она с какой-то бесконечной печалью в голосе. Просто все достали: и работа, и Марик, и эта, прости господи, Анюта. Липнет к нему, как банный лист. А тут еще Мураховский…

– Да ладно, бывает, – борясь с одышкой, отозвался Владимир Адольфович. – Он же сам меня бинокль уговорил купить. А ты ведь в аптеке работаешь? – вспомнил он вдруг.

– В аптеке.

– Слушай, – оживился Владимир Адольфович, – а ты не можешь мне лекарство одно по страховке бесплатно продать?

– Приходи, – пожала плечами жена Марика. – Что смогу – сделаю. Только позвони сначала, а то я посменно работаю, – она нацарапала на клочке бумаги несколько цифр.

– Кстати, а почему ты автобусом возвращаешься? – запоздало удивился Владимир Адольфович и замолчал, наткнувшись на безжизненный взгляд женщины.

Чувствуя озноб, Владимир Адольфович добрался до дома, принял аспирин и лег в постель. Злоба душила его. Он дрожал под одеялом и мысленно перебирал последние события. Мураховский сам предложил продать бинокль, да еще получил бутылку впридачу. По сути дела Владимир Адольфович выручил его, ведь никто кроме него не купил бы тогда этот дурацкий бинокль. Анне он дал работу. Не разоблачил ни ее, ни Марика перед его женой. И за все это в ответ хамство и черная неблагодарность.

Немного остыв, Владимир Адольфович подумал, что с другой стороны Анна, можно сказать, поддержала его – дала отпор жене Марика. Хотя, если разобраться, то это была просто бабская склока, дележ мужика. Бабы без всяких слов друг друга понимают, и ненависть у них возникает мгновенно. А Владимир Адольфович оказался лишь случайным статистом в их разборках. Нет, с ними по-другому надо себя вести. Хватит лебезить. Люди уважают только силу. Владимир Адольфович окончательно успокоился, свернулся калачиком, согрелся и заснул.

Утром его разбудил звонок в дверь. Владимир Адольфович, в пижаме и шлепанцах, пошел открывать. В квартиру влетела возбужденная Анна.

– Сколько можно спать? Царствие небесное проспите!

– Ты чего так разрумянилась? Мороз на улице?

– Какой там мороз. Наоборот потеплело. Вон туманище какой, – Анна махнула рукой в сторону окна. – Хотя уже тает…

– Так отчего ж ты так раскраснелась?

– Оно вам надо? По дороге к вам жену таксиста встретила. Ну, Марика этого, который вчера на кладбище подвозил. Она на работу шла, ну мы и зацепились. Продолжили вчерашний разговор. Ну, стерва… А что, я сильно красная? – Анна повернулась к висящему в прихожей зеркалу.

– Тебе даже идет.

– Ну ладно, где у вас гладильная доска?

– В шкафу, слева. Ты извини, Анюта, я должен переодеться.

– Да не стесняйтесь. Что я – мужика в пижаме не видела? Или даже без пижамы! – нервно хохотнула Анна.

Владимир Адольфович надолго скрылся в спальне. Когда он наконец появился, Анна орудовала утюгом за гладильной доской.

– Ну и утюг у вас! Тяжелый, как мамонт. Из Союза что ли привезли?

– Я бы привез, но там напряжение другое в сети. Этот утюг мне в здешней церкви подарили, когда я приехал.

– В церкви? Вы же еврей.

– Во-первых, еврей я только по отцу, а…

– Ну хорошо, хорошо. Где у вас грязное? Я отнесу в стирку – пусть крутится, пока я глажу.

Анна сгребла белье в пластиковый мешок и спустилась в прачечную в цокольном этаже. Владимир Адольфович леопардом прошелся из угла в угол комнаты. «Сейчас или никогда», – ухало у него в голове.

Туман понемногу рассеивался. Владимир Адольфович достал бинокль, протер стекла объективов и машинально навел на окна Анны. «На кой хрен я это делаю? – мелькнула мысль. – Анна же в прачечную пошла». Бинокль уперся в пустую стену комнаты. В холодном свете солнца блестели пылинки. Владимир Адольфович повел бинокль дальше и увидел висящие на спинке стула черные колготки. Легким ажурным комком на полу лежало белье. Одеяло на тахте было смято.

Увлекшись, Владимир Адольфович не раслышал, как за спиной щелкнул замок и открылась дверь.

– Так вот, значит, зачем ты у Мураховского бинокль на бутылку выменял!          – услышал он за спиной.

Владимир Адольфович вздрогнул и обернулся. Анна, сверкая глазами, стояла перед ним, уперев руку в джинсовое бедро.

– Так вот почему ты ко мне липнешь в последнее время! Работу, видите ли, предложил!

Владимир Адольфович аккуратно положил бинокль на диван и медленно пошел навстречу Анне.

– Решил, что если я с Мариком сплю, то и любому старому козлу готова дать?!  – выкрикнула Анна и осеклась, наткнувшись на немигающий, как у варана, взгляд Владимира Адольфовича.

– Чего ты вообще ко мне пристал, – уже почти спокойно сказала она.                  – Пенсионерок что ли мало вокруг?

Владимир Адольфович подошел к Анне вплотную и крепко обхватил ее за талию. Его улыбка мерцала загадочно и угрожающе, как у Кришны.

– Ты чё, Адольфыч, – испуганно прошептала Анна. – С ума сошел от одиночества?

– Ты все правильно сказала, – заговорил наконец Владимир Адольфович. – Чем я хуже Марика? Ты не смотри на лысину. Старый конь борозды не портит.

– Да ладно, – нахмурилась Анна, попытавшись освободиться. – Кончай, Адольфыч, лучше я в другой раз зайду.

– Другого раза не будет, – еще плотнее обхватил ее Владимир Адольфович, обнажая в улыбке неестественно розовые зубные протезы. – Здесь и сейчас. И вся зарплата будет твоей – до копейки. Тебе и делать ничего не надо будет, только приходи ко мне раз в неделю – и все.

Он приблизил к Анне лицо и увидел знакомые комочки туши на кончиках ее ресниц. В глазах женщины плеснулся страх.

– Ты бы отпустил меня, Адольфыч, – умоляюще прошептала она.

Владимир Адольфoвич притиснул Анну к стене и уперся коленом в ее живот.

– Я сказал, здесь и сейчас, – спокойно повторил он, и Анна обмякла от этого спокойствия, потеряла кураж.

– Ладно, Адольфыч, ты только не напирай, – выдохнула она. – Невелик случай. Иди в ванную, вымойся как надо. Я пока постель приготовлю, чтоб все как у людей было, раз такое дело.

Владимир Адольфович недоверчиво посмотрел в темные, распахнутые глаза Анны и ослабил хватку.

– Ну, смотри. Сама же согласилась, – усмехнулся он.

Анна услышала, как стукнула дверь ванной и полилась вода. Она подошла к столу, размашисто написала несколько слов на раскрытом блокноте и, держа в руке туфли, скрылась за дверью.

Вскоре благоухающий Владимир Адольфович в полосатом халате вышел из ванной. Он недоуменно поглядел на пустой диван, на гладильную доску со стоящим на ней рядом со стопкой белья утюгом и, надев очки, взял в руки лежащий на столе листок.

«Захотел молодого мясца, старый павиан? – прочитал он. – Подавись ты своей сраной зарплатой. Глядись в свой гребаный бинокль, пока мудя не лопнут. Или пока кондрашка не хватит, как Мураховского. Не боишься вслед за ним в ящик сыграть? Могу устроить».

Владимир Адольфивич прикрыл глаза и немного постоял, слушая гулкие удары сердца в ушах. Положил записку на стол, выключил из розетки утюг, потянулся к ящику тумбочки, открыл ее и тут же закрыл, вспомнив, что так и не купил лекарство. Потом он немного походил из угла в угол, выпил валерьянки, запил в кухне водой из-под крана и снова вернулся в комнату. Туман за тюлевыми занавесками окончательно растаял, и вдруг неожиданно повеяло весной: на фоне вызывающе громкого, скандального воркования голубей под крышей, с океана донесся томительно низкий пароходный гудок.

Владимир Адольфович навел бинокль на окна Анны. Занавески на ее окне были демонстративно раздернуты. Анна, поставив ногу на стул и горячо жестикулируя, говорила по телефону. На ней был знакомый розовый халат. Положив трубку, Анна улыбнулась и подняла лицо к окну. Подойдя вплотную к стеклу, она помахала рукой невидимому Владимиру Адольфовичу, развязала пояс халата, расставила ноги и, отогнув назад плечи, начала ритмично двигать тазом под неслышную музыку. Ее движения прервал, очевидно, дверной звонок. Анна кинулась было к двери, затем, передумав, метнулась к кухонному шкафу и, сбросив халат, быстро надела на голое тело короткий белый передник. Время от времени она вздрагивала, видимо от продолжающихся дверных звонков. Казалось, они впиваются в Анну, как пули.

Владимир Адольфович протер окукляры и перевел дух. Анна бросилась к холодильнику, достала початую бутылку водки, набулькала, расплескивая, постакана и выловила вилкой из банки соленый огурец. Зажав край передника в зубах, держа в одной руке стакан, а в другой вилку с огурцом она подступила к двери и откинула босой ногой собачку замка. Дверь растворилась, и Владимир Адольфович увидел обалдевшее лицо Марика.

Владимир Адольфович, дрожа, отдернул бинокль от глаз и швырнул его на диван. Трясущимися руками он нашарил в кармане бумажку с телефоном жены Марика и набрал номер. Произнеся в трубку несколько слов, он снова нацелил бинокль на окна Анны.

Дальнейшее напоминало театральную постановку. Сцена успела быстро и предсказуемо измениться. Владимир Адольфович опять увидел на спине Анны прыгающую косу. У него перехватило дыхание. Внезапно коса перестала подпрыгивать. Анна легко соскочила на пол и набросила халат. Марик энергично оделся и спрятался за занавеску. Владимиру Адольфовичу была хорошо видна сквозь стекло его ранняя лысина, обрамленная рыжим пухом. На заднике сцены, у входной двери, появилась жена Марика и, судя по жестикуляции, затеяла оживленный разговор с Анной. На авансцене Марик кошачьим движением вспрыгнул на подоконник и шагнул на карниз за окном.

Женщины у дверей размахивали руками и, очевидно, кричали. Стремясь остаться вне их обзора, Марик сделал по карнизу шаг в сторону от окна и для страховки ухватился за торчащие из стены ржавые крепления с остатками проводов. Жена Марика, едва доставая Анне до подбородка, схватила ее за отворот халата и наполовину сдернула его с плеч. Анна в ярости освободилась от халата, отшвырнула его в сторону и, размахнувшись, беззвучно ударила жену Марика по лицу.

Владимр Адольфович почувствовал, как в его груди загорелся и лопнул огненный шар. Схватившись за ворот, он выронил бинокль, сделал несколько шагов и, зацепившись ногой за гладильную доску, упал на покрытый ковролином пол. Тяжелый утюг плавно соскользнул с покачнувшейся доски и маленьким блестящим ледоколом с маху ударил Владимира Адольфовича в седой висок.

Стоящий на карнизе Марик плотнее прижался спиной к кирпичной стене и, стремясь сдвинуться дальше за окно, ухватился за ржавую скобу. Скоба легко вывалилась из стены, и Марик, потеряв равновесие, полетел вниз, раскинув, как кукла, руки и ноги. Не долетев до земли, он плашмя ударился о край раскрытого мусорного контейнера, и спина его мгновенно переломилась, как сухая ветка о колено.

Записка Анны, найденная полицейскими в квартире Владимира Адольфовича, дала следствию основания для возбуждения против нее дела о двух умышленных и одном непредумышленном убийстве. Однако, судья, вникнув во все обстоятельства произошедшего, вынес оправдательный приговор.

Этот случай потом долго обсуждали в автобусах завсегдатаи поездок в казино. Некоторые из них утверждали, что судья и сам был выходцем из южной Украины, что вполне могло повлиять на исход дела.

Антон Гейн