Марат Баскин | О минутах славы

Просматривая мир премий

Пробежал по просторам интернета и был удивлен громадному количеству литературных премий. Их вручают комитеты, журналы, частные лица. Премии носят знаменитые имена, имеют знаменитые репутации и не очень. Некоторые имеют большие премиальные фонды, а некоторые обходятся без них.

Просматривая мир премий, не нашел ни одну, вручаемую за жизнеутверждающее доброе произведение. И подумалось, что такая премия должна была бы носить имя Тевье-молочника. И главным призом ее должна была бы быть кружка с молоком. Выпил кружку молока, и прославилось твое имя. Ну, и кружку можно поставить на почетное место на кухне. И пить из нее молоко, вспоминая о минутах славы…

А что? Гонкуровская премия, самая престижная во Франции, обходится всего в десять евро!

Беликов

“Читать же меня будут все-таки только семь лет”, — писал Чехов. А читают его уже сотню лет, и дальше будут читать. Только время вносит в судьбы героев его рассказов свое, о чем никогда не думал Антон Павлович.

Учителя географии все в нашем местечке звали Беликовым. В разговорах редко вспоминали его настоящее имя, ибо для всех он был Беликовым. Как и чеховский герой, он жил, соблюдая правило все неприятное в жизни предупредить.

Приехал он в Краснополье сразу после войны, неизвестно откуда, в теплый жаркий день, но был он в плаще и в галошах, как будто в ожидании ливня. Поселили его у школьной уборщицы Двойры, и он, как рассказывала Двойра, прежде, чем сесть на стул, проверил, крепкие ли у него ножки, и долго лазил под кроватью, проверяя все винты.

На уроке он говорил слово в слово по учебнику, и этого требовал от учеников, хотя география просто требовала красочных историй, хотя бы из “Вокруг света”. И хотя этот журнал у него лежал на столе, но он никогда не пересказывал из него ничего.

В учительской он молчал, не вступая ни в какие разговоры, а если на педсовете его просили выступить, он отнекивался, как мог, уверяя, что со всеми согласен и иных мыслей у него нет. Но если его все же заставляли выступить, он долго хвалил Сталина и все руководство партии. Заканчивал выступление словами, что надо жить, как велела нам партия и лично товарищ Сталин.

Кроме “Вокруг света”, он выписывал только газету “Правда” и демонстративно читал ее на переменах. Папа брал у него журнал для меня, и он давал его папе в первый день, когда приносила его почтальонка, говоря, что сам его читать будет после меня, так как загибает заинтересовавшие его страницы и не любит, чтобы кто-то знал, что его заинтересовало в журнале.

— Беликов есть Беликов! — заметила на это мама.

Единственным его развлечением была любовь к шашкам. Благодаря этой любви он подружился с папой и иногда приходил к нам поиграть, так как тетя Двойра жила недалеко от нас. Папа, играя, любил поговорить, пошутить, но Беликов не реагировал ни на какие разговоры, и, если папа просто обращался к нему с вопросом, всегда отвечал:

— Исаак Маркович, и у стен уши! Лучше будем думать, какой лучше ход сделать!

Кушать с нами он не соглашался никогда. Но, когда мама давала ему что-нибудь с собой, не отказывался.

Как-то, уже здесь, в Америке, я вспомнил по какому-то поводу о нашем Краснопольском Беликове:

— Как будто Чехов с него списал своего героя!

Папа вздохнул, задумчиво посмотрел на меня, и сказал:

— Не все так просто в жизни. Перед его приездом всех учителей директор предупредил, что он бывший враг народа и за это отсидел в лагере пятнадцать лет, и сказал, чтобы мы были с ним осторожными, как бы он нас не завербовал.

Папа еще раз вздохнул и добавил:

— А он, наверное, всего одно слово лишнее сказал, как когда-то твой дедушка. А ты говоришь, что Чехов списал с него своего героя?! Антон Павлович не мог знать, что за слова сажать будут!

Любитель поэзии

Когда я собираюсь куда-то в дорогу, я всегда вспоминаю рассказ Сомерсета Моэма “Сумка с книгами” о его путешествиях с огромным мешком книг, ибо, как и он, я в дороге не могу обойтись одной книгой. В молодости я часто по работе ездил в командировки, и половину моей сумки занимали книги. Одна книга в дорогу — не для меня: я успевал прочитать ее уже в ожидании транспорта. И даже взяв несколько книг, на обратную дорогу, мне приходилось покупать новые книги в местном книжном магазине.

В годы дефицита, оказавшись в командировке в Москве, совесть не позволяла мне пройти мимо продовольственных магазинов, но я купленные продукты отправлял домой посылкой, а сумку заполнял только книгами. Иногда возвращался домой из командировки раньше, чем до дома добирались мои посылки, и читал в глазах родных разочарование от моей заполненной макулатурой сумки.

Но однажды продукты победили во мне любовь к книгам. Это было в Москве. За час до отправки поезда я увидел небольшую очередь на улице Горького, почти рядом с Белорусским вокзалом: продавали банки тушенки. Ну, как я мог пройти мимо?

— В одни руки по пятнадцать банок!- не веря своим словам, радостно сообщила женщина, первая отоварившаяся в очереди.

У жадности глаза велики, и я тоже купил пятнадцать банок тушенки! Буквально возле магазина я открыл сумку и стал думать, как в нее поместить купленную тушенку. Банки были все в мазуте каком-то. Я держал их в порванной сетке, из которой они выпирали и вываливались. Вздыхая, я вынул из сумки восемь книг, положил их стопкой на асфальт, и стал заталкивать в сумку банки, понимая, что больше одной книги после тушенки в сумку не войдет. Банки измазывали мазутом рубашки, но это меня не волновало: дома помоются. А вот что делать с книгами, я не знал.

И тут вдруг услышал за спиной голос:

— Вы продаете книги?

Я обернулся. Молодой парень, по виду студент, жадными глазами смотрел на мои книги.

— У вас такие отличные книги, — сказал он и вздохнул, — правда, у меня денег на все нет. Но на одну есть, — и он дрожащими руками потянулся к маленькому тоненькому сборнику стихов Кайсына Кулиева, который я месяц назад купил в моем Краснополье.

В моей стопке лежали модные в то время “Короли” Дрюона, однотомник Булгакова, Саган…. А он выбрал сборник стихов. Это почему-то меня так тронуло, что я неожиданно для самого себя протянул ему все книжки:

— Бери все!

— У меня нет денег на все, — растерянно сказал он.

— Все бесплатно, — сказал я. И, разведя руки, извиняюще добавил:

— Не могу же измазать книги в мазут от банок!?

Мне очень захотелось поговорить с парнем, но времени до поезда оставалось очень мало. Сунув ошарашенному парню свои книги, я помчался к вокзалу. Он что-то кричал мне вдогонку, но я не слышал.

Теперь, благодаря Kindle, не надо тащить с собою мешки книг, да и дефицита продуктов в Америке нет. А вот такой любитель поэзии больше не встречается.

«Наppy end» в американской литературе

Непросто начиналась моя жизнь в Америке. Часто, замотанный работой, я буквально на пару минут после работы забегал к родителям. И первый вопрос, который мне задавал папа, едва я появлялся на пороге, не написал ли я что-нибудь новое.

— Ему не до писания, — говорила мама, если я отрицательно мотал головой, — надо же на хлеб заработать, — и, вздыхая, добавляла: «А от писания сыт не будешь. И в Америке доллары не растут на деревьях».

Папа уже знал, что гонорары в Америке русские газеты не платят, и поэтому не возражал маме, но его глаза становились от маминых слов очень грустными.

И, чтобы в глазах родителей, в их не простой жизни, хотя бы на минуту появилась радость, я решил писать, не надеясь на публикации, не ожидая гонораров. Я просто писал для них. Как и моя нелегкая жизнь, повести получались грустные, но назло реальности, я заканчивал их счастливо. Я читал родителям повести по главам, они переживали за судьбы моих героев, как будто это были их близкие и, когда однажды в последней главе моей повести герой оказывался на краю пропасти, которую устроила ему жизнь, мама, увидев на глазах папы слезы, опережая мои слова, сказала:

— Исаак, что ты переживаешь! У повести еще есть эпилог! И Марат все хорошо закончит!

Папа недоверчиво посмотрел на меня. И я, уже поставивший точку в повести, не смог сказать об этом папе. И через два дня прочитал родителям счастливый конец. И именно в те годы я понял, что такое в американской литературе «happy end»!

Марат Баскин