Над крылом самолета — муссом взбитое небо.
Под крылом самолета — лес намасленным хлебом,
пережаренным, чуть пересушенным тостом…
Опустевшего поля — то ли абрис, то ль остов,
то ль заплата на сердце подбитого лета…
Я парю где-то там, по-над стылой планетой,
рассыпая как зерна времена полной горстью,
молча кутаюсь в осень… Поднебесная гостья…
PS с поправкой на время года
***
Липнет липы лист к асфальту —
сорван ветром, бит дождями…
Время — осени. Как фатум.
Бремя осени – с вождями,
с переездами любимых,
спелой тяжестью арбуза…
Дни несутся – мимо, мимо,
нелегка ночей обуза,
далеко до весен новых –
держатся природных правил…
На асфальте лист кленовый —
всё: сентябрь печать поставил.
***
Простите Золушку — за имя,
За неизысканность манер…
Вам, право, стоит быть терпимей.
Ведь вы мудрее, кавалер!
Пускай кружит свой вальс, дуреха ,
Глаза распахнуты — на вас…
Не говорите ей, что плохо
Она танцует этот вальс.
А утром, с первыми лучами,
Шепните ей под бой часов:
Ах, все, что снится нам ночами,
кончается в конце концов.
Благодарите сны, малышка!
Она не спросит ни о чем…
Ее сундук с тяжелой крышкой
Хранит хрустальный башмачок.
***
Мальчишки кормят голубей,
азартно крошат наземь булку.
Толкутся птицы…Хохот гулкий…
Прилипла крошечка к губе,
бутылка с «колой» по рукам
запретная – но нынче можно,
и велики в траву уложены,
и далеко волненье мам,
а близко – голуби и смех,
и облака – почти что рядом
(легко касаешься их взглядом),
и эта булка, что на всех:
на птиц неловких и ребят…
Благословенно время это –
и утро, и шальное лето,
и просто детство. Для себя.
***
День убыл на двадцать минут…
Ромашки к ногам нежно льнут:
как отблеск закатного солнца —
сердечка цветочного донце.
День убыл на лето уже…
Рассыпалось ливня драже —
подставить ладони под воду,
забыв и про зонт, и про годы…
День убыл на век… Навсегда…
Такая опять ерунда:
торопишься (боже, к чему бы!?),
а жизнь убегает. День убыл…
***
Под липами липко, под липами сладко…
Срываешь соцветие (будущим медом
уж дразнит пушистое нежно) — украдкой
вдохнешь обещание… С праздным народом
(младенцы глядят как с полотен Да Винчи,
течет эскимо по родительским пальцам)
знакомой аллеей в поток общий ввинчен,
идешь беззаботно, и может так статься,
что встретишься с детством (своим — а не чьим-то):
мелькнет меж стволов белый бантик подружки,
в киоске — запретная булка с начинкой
(рассердится мама: готовится ужин),
на лавочке — нотная папка и скрипка
(урок музыкальный опять под угрозой!)…
Под липами сладко, под липами липко…
И дышишь стихами (хоть думаешь прозой)…
***
…А утром прилетела вновь синица
к коробочке-кормушке на березе…
И мама тихо у окна садится,
сочувствуя той птахе на морозе,
ладошкой со стола сметает крошки –
туда ж пойдут, голодным воробьишкам.
И ластится у ног подружка-кошка
(хотя капризная подружка слишком).
И пахнут летом на тарелке груши –
сын выбирал, помягче и послаще.
И скоро дочь приедет – будут слушать
пластинки старые. И кошка стащит
опять клубок — они ей попеняют:
«вот бестия какая», посмеются…
Встает, кормушку птицам наполняет —
и к шкафчику: взять дочке чашку с блюдцем …
***
Часы стоят на без пяти двенадцать.
То ль полночь, то ли полдень — не пойму….
И жизнь моя устала повторяться,
натужная и сердцу, и уму…
И, закольцованы, всё множатся проблемы,
и добрых теплых слов недостает…
А часовая стрелка — как полено:
сырое, негорючее гнильё…
Который час и день? Поди проверь-ка…
Усмешка циферблатная пошла…
Пусть мастер поменяет батарейку —
чтоб ожили часы, и жизнь пошла…
М.С.
Марина Семченко—Шафран
Иллюстрации автора.