В 1962 году я впервые вышел на сцену профессионального театра в массовых сценах спектакля «Король Лир» по трагедии В. Шекспира.
Это был тот старый театр, который можно назвать театром традиционным. Были декорации и костюмы, грим и театральные эффекты, когда гром изображался не с помощью компьютеров, которых тогда и в помине не было, а с помощью металлического листа…
И публика тогда была особенной. Люди шли в театр, как на праздник, в нарядной одежде, с цветами для любимых артистов… На сцене были профессиональные артисты, а в зале — профессиональные зрители.
И всё же театры не могли ограничиваться постановкой только классической драматургии. С одной стороны, появлялись новые авторы, с другой — требовалось всё больше и больше пьес, в которых необходимо было показывать самое лучшее в мире социалистическое общество.
Да уж, этот «метод социалистического реализма» сделал своё чёрное дело, — развратил зрителя, отучил их относиться к театру с трепетом. И пошли потом — уже потоком — всевозможные инсценировки, а это уже не драматургия, а некоторый компромисс.
В кинотеатрах демонстрировалась такая редкостная белиберда, что искусством это назвать совершенно невозможно.
А потом своё слово сказало и телевидение. Словно снежный ком обрушился на население, заметьте, я не говорю, зрителей, а именно на усреднённое население, мыльные оперы, сериалы и мелодрамы…
И люди, не вставая с места, увидев на экране своего телевизора сериал по мотивам (!!!) романа «Идиот», стали полагать, что познакомились с творчеством Фёдора Михайловича.
Так, не вставая с дивана, «зритель профессиональный»постепенно превратился в «быдло обыкновенное».
А телевизор продолжал делать своё гнусное дело, перерабатывать массу населения в потребителей «клиповой» культуры, в массу, которой самой думать уже и нет необходимости.
Тут уж всполошились и театральные режиссёры, — зрителя надо было чем-то удерживать в театральных залах, так как он не мог уже три-четыре акта наблюдать за героями Островского или Толстого.
И выход был найден. Персонажи Островского и Толстого стали петь, плясать и обнажаться, а ежели режиссёр совсем уже модный, то и совокупляться на глазах публики.
Стали забытыми элементарные вещи, которые раньше были понятны любому любителю театрального искусства.
Изначально было «ЧТО». Это то, что заложено в пьесе, а зритель изначально был знаком с сюжетом и персонажами, он знал, что Гамлет в финале умрёт, а водевиль закончится весёлым танцем.
Зритель приходил в театр, чтобы увидеть «КАК» это будет воплощено режиссёром и актёрами.
Постепенно, по различным причинам, важнейший компонент «ЧТО» стал просто исчезать из театра, кино и телевидения. Режиссёрам автор стал совершенно не нужен, они стали демонстрировать собственное понимание пьесы, порой и совсем игнорируя автора. Для режиссёров важным стало «КАК».
И уже не факт, что в постановке какого-нибудь современного режиссёра Гамлет не умрёт, а произнеся: «Дальше — тишина», останется живым, споёт песенку, спляшет и станет основателем нового государства — Социалистическое Королевство Дания.
«Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно», — считал начинающий драматург Треплев, персонаж Чеховской «Чайки».
Но форма без содержания — это ничто…
Как бы не выпендривались режиссёры, как бы ни насиловали авторов, всё равно будет так, как сказал другой шекспировский персонаж:
«Из ничего не выйдет ничего».
Игорь Веревкин