«Новый Континент» Американский литературно-художественный альманах на русском языке
…Музыка жизни умолкнет, если оборвать струны воспоминаний…
(Джером К.Джером)
Никто не спорит, хоть я и училась в столице, в одной из лучших русских школ города, но жила и выросла почти в деревне – тогда на окраине Еревана, в самом начале района Арабкир. Всё хорошо было за городом! Вот это всё поминутно я помню, с первого дня переезда в Арабкир с улицы Энгельса.
Энгельса была параллельна Марксу, естественно, а сейчас она перекрыта огромным зданием напротив кинотеатра «Россия». А вместо «России» тогда был «Колхоз шука», колхозный рынок, пёстрый восточный базар, ну, с возможностями послевоенного житья…
Но Арабкир тех времён видится мне сегодня раем. Особенного после шумливо-говорливо-клаксонового проспекта. Рай – это прежде всего сад. У всех в Арабкире (я имею в виду собствнников) имелся сад. Каменный особняк, ухоженный сад, виноградник, абрикосовые и персиковые деревья и, конечно, шелковица. Сначала пасёшься на абрикосовых цоголах (это зелёные ещё плоды), потом по тутовой ягоде, персики у нас были поздние, невзрачно-зелёного цвета, но вкуснейшие! Кчпови. Это самый нежный сорт.
И вот пасёшься, или читаешь, или к экзаменам готовишься, а по улице время от времени раздаётся:
– Гязар, гязаар!
Морковка, значит. Мальчик ведёт ослика, в хурджинах – морковь. Мама выглядывает из кухни:
– Спросите, откуда морковь!
– Мам, говорит, из Арамуса!
– Тогда возьмите!
Происхождение сорта для мамы имело первостепенное значение. На рынке она, остановившись у горки с зелёной фасолью и разломив стручок пополам (проверяла наличие нитей), спрашивала:
– Откуда лоби?
– Гярнва лобия! (То есть из Гарни).
Или:
– Арнджи лобия! (из Аринджа)
Тогда столько перекупщиков не было, да она по одному слову определяла, продавец из Гарни или Аринджа, или из любого уголка – на диалекты и говоры ухо было острое. Огурцы – только назрван, помидоры – Анаит, чуть с удлинённым кончиком, морковь – из Арамуса, пёстрая семенная фасоль – горисская или сисианская. И упаси боже, если лук не из Хатунарха!
Чуть спустя на длинной нашей улице появлялся точильщик. За плечами станок с колесом, но сам пешком.
– Данак мкрат срем, данак мкраат! (Точу ножи, точу ножии!)
Мама выходила на балкон:
– Отнесите эти ножницы, ваша тётя не может нашими ножницами резать!
Её сестра, тоже учительница, подолгу жила у нас в доме, подрабатывала шитьём.
– Маа, говорит, мало, принесите все ножи! У доктора, говорит, куры есть, ему ножи острые нужны…
– Пусть молчит, доктор кур не может резать, хирург называется!
Улица сонно реагировала на…
– Семечки!
Брали, но в моду они вошли в те тёмные полуголодные блокадные дни, когда угощать было нечем, семечки в хрустальном блюде спасали честь хозяйки.
Потом раздавался прононс старьевщика:
– Hin shor, hin koshik! Старую одежду, старую обувь!
Но тогда в моде были заплатки, не постыдные, кстати, а уж обувь-то по нескольку раз носили к холодному сапожнику. Но в обиде старьещика не оставляли…
Чуть спустя раздавался пронзительный голос «мацун бероха»:
– Мацун, мацуун! Вочхари мацуун! (овечий мацун, самый вкусный, кстати).
– Мам! Говорит, вы мне литровые банки должны! Две штуки!
Это сейчас на балконе засилье стеклянных банок, с крышками… А тогда это была очень ценная тара…
Мы бережно вносим в кухню пять банок – будет спас… Вкуснейшая еда, вкуснейший суп! Только, ради бога, не кладите туда пассерованный лук или вместо кинзы – другую траву, сушёную!
Спас дома никто, кроме меня, не соглашался помешивать, долго и скучно. Но я умудрялась в одной руке держать книжку, другой помешивать. Много лет спустя тётя научила меня готовить спас быстро, а то мама делала раствор мацуна – мацнатан на огромную кастрюлю, литров на десять, стой за горячей плитой, пока закипит! А тётя кипятила с помешиванием сам мацун, а кипяток доливала после…
Когда я, смеясь, рассказала маме, мол, как же так, элементарно ведь! На что мама, подумав, ответила:
– Она в школе и по математике сильней меня была!
В детстве день длинен. Успевали по улице пройти боша. Это цыгане у нас так зовутся. В руках у них и за плечами – связки с ситами, в карманах – сари цамон. Как оказалось, в глубину столетий идёт это дело. Украдкой покупали, чтоб разжевать и делать трескучие пузыри. Я так и не научилась, но отец строго запрещал даже подходить к ним. Долго объяснял, что они сначала себе в рот кладут. Но все покупали… и эти пузыри делали… Тянули от зубов ставшую белой разжёванную (разработанную) жвачку…
На улице нередко появлялись бродячие фокусники. Вот это никто не пропускал! Сейчас какого угодно фокусника в телевизоре можно увидеть, а тогда это было такое удивительное и загадочное зрелище! Из рукавов вылетали цветы, длинные разноцветные ленты и даже голуби. Зрители неотрывно следили за их движениями, особенно пялились на рукава, надеясь разгадать фокус, но куда там! Вот их как оплачивали – убей бог, не вспомню. А пахлеванов помню, как. Яланчи, разодетый в яркие атласные одежды, обходил с прибаутками и собирал. Пахлеваны – канатоходцы раз-два в год появлялись. Растягивали на удобном пустыре канат, начинала звенеть зурна, а яланчи смеялся и звал… Конечно, мама уже водила нас по своей классруковской доле и в ТЮЗ, и в Оперу, но уличные представления – это же другая стихия…
Цокает ослик,
одетый в хурджин,
Полон морковки
утренний груз,
Следом боша
со связкой корзин…
Воспоминаньям
вслед я несусь…
Пахлеван осторожно
на цыпочках ходит
По тросу, с улыбкой
танцуя при этом,
Яланчи с трескучей
зурной при народе
Кричит и играет,
вокруг пышет лето…
Профессия канатоходца, кажется, оборвалась. Один из последних пахлеванов взял сироту, растил, учил, а тот взмолился:
– Айрик, у друзей сотовые телефоны, в кафе ходят, курят…
Вот так и закончилась профессия. В цирке, повторяю, не то. Романтика, атмосфера… А может, просто это с детства осталось? Всё, что лучшее, это из детства…
Сегодня улиц с частными домами мало осталось, а в центре дворы-то есть. И утром со стороны балкона раздаётся подавленный мужской голос:
– Жавелиспирт! Жавель – это отбеливающая вода, я писала об этом, очень подробно, как химик. Но вот почему спирт? А тут химия не причём. Разводят водой что? Не бензин же, спирт разводят! Вот и назвали исходник спиртом.
А улица шумит, гудит, проносится,
Как жизнь, без остановок ни на миг…
И песня вдруг из юности доносится,
И лишь один ты слышишь этот крик…
Гоар Рштуни