Юрий ФРИДМАН-САРИД | Тишиной уплывающей памяти

Тишиной уплывающей памяти

…Господи, – говорю я, – Господи…
объяли воды до души…
выжить бы…
– ладно, – улыбается, – не мельтеши.
держался б поближе –
вдвоем-то полегче.
– ага. а все – на мои плечи.
устал. старею.
– ох, уж эти евреи… и не перебивай, разъебай!
– молчу, молчу…
– не написано тебе жизни райской,
и не слушай майсы.
так что держись.
и сходи к врачу.
прорвемся, не ссы! такая вот жисть…
соберись, постарайся…
я же рядом, знаешь, – только не отставай!
– алевай…
– и посмотри на небо: какой закат!
…шма, Исраэль, Адонай Элоhэйну, Адонай эхад.

Ангел-хранитель

Я в прицеле уже, но пока что курок не нажат –
просто жизнь моя на тончайшей подвешена нити…
Двое ангелов там надо мной в поднебесье кружат,
ангел смерти – один, а второй – это ангел-хранитель.

Мне никак не уйти, он стреляет почти что в упор –
ангел смерти мгновенно спикировал сверху со свистом.
Только ангел-хранитель крыла надо мной распростер –
ангел смерти опять промахнулся, упрям и неистов.

Он смеется – победа всегда остается за ним:
он достанет меня, и умрет оболочка земная.
Сумасшедший мой ангел, которым с рожденья храним,
так сражается яростно, будто об этом не знает…

Я не ангел по жизни – об этом мне все говорят;
что назначат – приму, притворяться не буду невинным.
Все равно попрошу на Суде: призовите в отряд,
где хранителем служит сегодня крылатый мой брат –
сумасшедший, который сейчас прикрывает мне спину.

***

Погружается мир в беспросветную вязкую мглу;
чьи-то трубы трубят, возвещая о скорой победе.
Переждать бы в каком-нибудь дальнем медвежьем углу,
а вокруг поглядишь – и не так уж опасны медведи…

***

…и снова неподкупная судьба
тебя поймает, свяжет и разденет,
поставит у позорного столба –
и прошлое надвинется из тени…
…больную память старых сновидений
уже ничем не вытереть со лба…

***

…и было так: к утру седьмого дня
творения я понял основное:
мир, что Всевышний создал для меня –
гораздо лучше созданного мною…

***

Напишу пару слов, доверяя перу и листу…
Адресата не будет – пишу для себя, в пустоту;
в пустоту, из которой не жду никакого ответа.
Впрочем, тот, кто прочтет – может бросить в пространство ответ.
Получу я однажды его? Полагаю, что нет –
так что вы не особо старайтесь ответить на это.

Я дожил до преклонных, как принято думать, годов,
и не то, чтобы был до конца к пересадке готов –
стоя в тамбуре, взяв чемодан и другую поклажу –
нет, в купе одиночном пока что сижу у окна
за стаканом, поверьте, совсем недурного вина
и спокойно гляжу на летящие мимо пейзажи.

Ощущение, будто дороге не будет конца…
В запыленном окне отражается морда лица
на мелькающем фоне ночной заоконной пустыни…
Впрочем, эта метафора – поезд, летящий в ночи –
столько лет подавала поэтам гроши на харчи,
что пора бы уже запретить ее – присно и ныне.

Но куда без метафор… На семидесятом году
этой жизни похоже, что понял, куда я иду –
ощущая ее, как одно непрерывное чудо.
По дороге туда, где не будет ни Зла, ни Добра,
мой Создатель, Тебе возношу благодарность с утра –
осознав и приняв неизбежность ухода отсюда…

***

Это целая жизнь, уходящая в прошлое, в прошлое…
Это смутные тени прошедших уже по Пути.
Это плата твоя, неизбежная смертная пошлина;
и не хочешь – а все же придется: иди и плати.
Ты заплатишь за вход – тишиной уплывающей памяти,
где в архиве остался один лишь непрошеный спам…
Не тебе одному довелось по неверным стопам идти –
кто покажет дорогу идущим по верным стопам?

***

Перед тем, как убить – не завязывай мне глаза.
Я запомнить хочу эту землю и это небо.
Столько мест на Земле, где я так никогда и не был,
И не буду уже… не завязывай мне глаза.

Перед тем, как убить, дай мне выпить глоток воды –
Ощутить, как стекает по горлу ее прохлада.
Ни стакана вина, ни овечьего сыра не надо,
Ни о чем не прошу – дай лишь выпить глоток воды.

Перед тем, как убить, на колени меня не ставь.
Дай молитву прочесть, чтобы к Богу направить душу.
Так велит нам Закон, я его не могу нарушить:
Должен стоя прочесть – на колени меня не ставь.

А когда я уйду – ты мне в руку вложи мой нож.
Я его уронил, я был ранен во время боя.
Был бы он у меня – я забрал бы тебя с собою,
Но тебе повезло. Положи мне в ладонь мой нож.

…Что ж, спасибо тебе за все, я уже готов.
Так уж вышло – у нас война, и никто не вечен.
Поменяй нас местами – убил бы тебя, конечно.
Так что делай, что должен, брат. Я уже готов.

***

Пока еще стучу себе копытами,
еще не собираюсь на покой.
Господь меня испытывал, испытывал –
но, кажется, давно махнул рукой…

Уход

Скоро наступит лучшее время года; выпей вина, поешь оливок и хлеба. Выбери день и час твоего ухода – чтоб, уходя, над собою ты видел небо. В самом конце лета или в начале осени, лучше под утро, когда запоют птицы. Постарайся успокоить ум, ничего не бойся: не забывай, что все это тебе снится.

***

В этот миг перехода, каким бы прекрасным он не был,
когда вырвешься ты наконец из телесного плена,
уходя по спирали наверх в предрассветное небо –
оглянись на прощанье, взгляни на свою ойкумену.
Этот дом, этот сад, это поле и этот ручей –
да пребудут с тобою на вечность в реальности смерти
фотографией, взятой на память в бумажном конверте,
запечатанном лентой отсчитанных дней и ночей…

***

Человек-неудачник однажды на склоне лет,
состоявших из болезней, потерь и напастей,
вдруг выигрывает в лотерею счастливый билет –
потому что в книге судьбы после всех этих горьких лет
ему было записано охуенное счастье.
Он не верит себе. Он показывает билет жене.
Вечером они строят планы на остаток дней:
домик у моря, там, где растут оливы…

Той же ночью человек умирает с улыбкой во сне.
Умирает, как и написано – охуенно счастливый…

Сонет номер раз

Достали влажность и жара,
да и не только… все достало,
и пахнет гарью со двора…
А мне, наверное, пора
в подушку сонное хлебало
уткнуть до самого утра,
хотя весь день провел в кровати.
Соседи жарят шашлыки,
и дым отечества приятен –
а мне и выйти не с руки…
Податься, что ли, в старики?
Есть у меня чапан на вате –
шедевр узбекских мастеров,
и встретить старость я готов…

***

…сердцу стало горячо –
снова, на ночь глядя,
опоясанный мечом,
сел хранитель на плечо
и крылом погладил…

***

…По тенистым аллеям, ведущим к обители райской –
от учения пьяный, с навеки поехавшей крышей –
я бродить не устану, пока разрешает Всевышний.
И все так же лелею дурное мое самурайство,
все играю катаной, любуясь цветением вишни…

***

Подбираю хумус теплой питой,
поливая маслом золотым…
Все еще живой и неубитый –
битый-битый, только недобитый;
подшофе… да просто пьяный в дым…

Я ведь по-простому, без амбиций –
пью, что есть, пока хватает сил…
Чувствую себя, как тот патриций –
Цезарь, что ли? – Veni, vidi, vici –
взял бутылку, выпил, закусил!

Вот и черный кофе с кардамоном,
что за запах – как благая весть!
Хорошо быть пьяным и влюбленным
в этот мир, в котором нет «короны»,
а вино и кофе – точно есть!

Хорошо-то как, мой добрый Боже –
и плевать на этот бедный быт!
По такой счастливой пьяной роже
прочитать никто сейчас не сможет,
сколько раз я был наотмашь бит…

Было? – Было… и поставим точку –
жив остался, выучил урок.
Но теперь я пью не в одиночку:
– Может быть, добавим по глоточку?
– Наливай! – подмигивает Бог.

Юрий Фридман-Сарид

Перед картиной Анатолия Шелеста