Яна Вайсман (Аки Танка) | О любви

Я любил немногих… однако…  Любили ли вы когда-нибудь, скажем, холодильник?

Я не про ежедневное общение с близкими и, возможно, даже родными предметами быта, выливающееся подчас в коммунальный срач.

– Отдай диск! Чмо железное!

– Не будешь греть, отдам арабам на запчасти!

– Не будешь холодить, твое место, деточка, у альтезахена в телеге!

Нет, я не про вынужденное утилитарное общение, я про любовь. Настоящую любовь к железу, дереву, пластмассе. Я про персонификацию, про очеловечивание и еще черт знает про что.

По-настоящему я впервые полюбила человека в 33 года. Искренне считала, что лишена этой способности.

Нет, близких и друзей я люблю, их мало и они все в тельняшках… но… всю мою сорокаоднолетнюю жизнь я люблю предметы.

Классическое детство «похороненного за плинтусом» способствовало прозоэпопеи. Как линдгреновский Малыш, который наделил вентилятор человеческими качествами, так и я влюблялась в елочные игрушки, пеналы, чайники, куклы, самовар. Самовар был чудный: малюсенький, с настоящим краном и чайничком. Я его увидела на ВДНХ и долго выпрашивала…7 рублей, дело нешуточное…

Телефон.

Немецкий, синий, пластмассовый с кнопочками вместо диска, трубкой и звонком. В каком-то среднеазиатском сельпо, где телефон выглядел как унитаз в витрине «Хьюго Босс», папа купил мне эту волшебную вещь. Раз сто пятьдесят за вечер я говорила «алло», звонила на кафедру, выясняла, готово ли заключение по ирригоскопии, какое РОЭ у Иванова и когда сдавать халтуру по холодильным установкам в Урюпинске. Родители закатывали глаза и давали себе слово «меньше трепаться при ребенке». А потом папа уходил к «себе»… В какой-то момент бабушка, которая называла отца не иначе как «исакподонок», запретила ему ночевать в нашей большой квартире, папа стал приходящим, а ночевал у своей матери, моей второй бабки. Я брала телефон в кровать, укрывала одеялом, гладила очень приятную на ощупь немецкую пластмассу, целовала трубку, звонила папе… Я рассказывала ему, как прошел мой день в детсаду, как я разбила нос Хохлову, а галинмихална поставила меня в угол, а я ей пригрозила, что приведу папу, и он ей еще покажет. Я называла телефон «папочка», прижимала его покрепче к себе и засыпала. И так каждую ночь. Одна за одной вылетали кнопки, терялись в недрах квартиры, а когда оборвался шнур, бабушка его выбросила.

Леонид Ильич.

Он был свидетелем душевной агонии, страшной трагедии, настоящей любви и безудержного секса.«Если возьмете всю мебель, я отдам Вам эту полку бесплатно», — сказала мне тогда еще не знаменитая блогерша Н., а просто А.Н., которая переезжала из одной прекрасной квартиры в чудесном районе, в другую, не менее прекрасную, поэтому и распродавала лишнее. Я издала клич радостного чукчи, направляющегося в Анадырь за огненной водой, и поспешила забрать все, пока, еще не знаменитая блогерша не передумала. «Леонидом Ильичом» она стала потом, а пока звалась «полка, которую стали звать «повесьпожалуйстанусколькоможнтебяпросить».

И трехэтажная полка начала принимать первых жильцов. Свечи, стеклянные фигурки зверюшек, веера, камешки, ракушки. Все это радовало не только нас, но и гостей нашей небольшой, но уютной конурки. Экспозиция не менялась, а только ширилась, полка оказалась безразмерной. К стеклянным зверям добавились плюшевые, к веерам — китайские шкатулки. Я искренне ее полюбила, разговаривала, хвалила за вместительность и доброту. Не ленилась обтирать мягкой тряпочкой все эти пылесборники. Ей можно было часами жаловаться на того, который долго ее не прибивал, полка молчала и сочувствовала. А еще можно было дурачиться, катая по ней паровозик из киндер-сюрприза и подсаживая в него зверей. Потом она все чаще становилась свидетельницей скандалов, хлопанья дверьми, агонии и смерти…

И тогда я решила ее переименовать! Так полка стала Леонидом Ильичом по фамилии Дорогой. Почему Леонидом, собственно, Ильичом… Да просто потому, что в мою жизнь пришла любовь, да не одна, а с подарками. И добрый-старый безразмерный Леонид Ильич стал их принимать. Вместе с любовью и ее подарками в мою жизнь пришли новые друзья из разных краев, которые все так и норовили порадовать старика всякими национальными сувенирами: армянскими, прибалтийскими, карельскими, кипрскими, питерским, пражскими… Ильича полюбили все, каждому гостю предлагалась экскурсия по музею, каждый хлопал в ладоши и, в меру своего вокабулярия и эмоциональности, выдавал вслух от «ёёёёё» и до «Господи, какая прелесть, ну надо же, я тоже хочу такие же чашечки и бутылочки с коньяком». Ильич непременный участник дружеских обедов, ведь он хранитель литовского соусника, чаепитий – бессчётные чайнички и чашечки, кофепитий – батарея джезв и кофейных чашек, романтики… свечи, коньячные и бокалы для шампанского. А потом я переехала. Пока что Леонид Ильич стоит себе тихонько в углу, и лишь изредка скорбно шевелит густыми бровями, высказывая нетерпение вновь обрести свои подарки, званые обеды, незваные чаепития, романтику…

Прости меня, дорогой друг, я чуть было не предала тебя. Заходя на ebay, стала посматривать на другие декоративные полки, но потом одумалась… кааак… как я могу предать старого друга?! Никак! Скоро-скоро ты займешь достойное место в новом доме.

Стиральная машина.

Что стиральная машина… так… железная коробка с хвостом и вилкой.

Она досталась мне за пятьдесят шекелей. И не то чтобы она была безупречной, красивой и многофункциональной… совсем даже нет. Старая, поцарапанная с одной единственной программой, но она досталась мне так дешево и служила так долго, что грех было не влюбиться. Она умница, помогла мне избавиться от еженедельных походов в общественную прачечную с неподъемным рюкзаком. Пару раз, забыв перекинуть шланг в раковину, я ее заливала, вырубалось электричество, но и это она прощала мне, через четверть часа уже работала как прежде. Прекрасная девочка. А потом она начала барахлить. Мастер Алексей чинил ее 280 раз, а на 281-й сказал: все, я к вам с машиной больше не приду, мне стыдно, за те деньги, которые Вы заплатили мне за ее ремонт, можно было уже купить Бош последней модели… Но как выбросить старого друга? Кааак? А что делать? Пришлось покупать новую, купили. Пришел приятель, чтобы освободить предназначенный угол для новой товарки, а ее, старую и больную, выволок на лестничную клетку и пнул. Она летела вниз, а я быстро зашла в дом, видеть это не было никаких сил.

Наверное, это совсем неправильно привязываться к неодушевленным. Есть замечательная поговорка на идиш: носи на здоровье и порви на здоровье. Вещи не должны переживать своих хозяев. Но я их люблю, я их искренне и нежно люблю…