Владимир Васильев (Василид 2) | Ящерозавры

Об авторе
Васильев Владимир Германович (Василид 2), 1948 г.р. – член Союза писателей Узбекистана, председатель Совета по русской литературе. Публиковал свои произведения в журналах – «Звезда Востока», «Нева», «Знамя», «Экономика и жизнь», «Молодая смена», «Народ и демократия», «Человек и политика», «Корреспондент», «Полдень XXI век», в книгах изд. «Молодая гвардия»: «Легенда о серебряном человеке», «Листья травы», «Магический треугольник», и изд. им. Г. Гуляма: «Операция «Биомен», «Зона молчания», а также в совместном издании АСТ и «Terra fantastica» — «Время учеников-2» и в антологии «Важнейшее из искусств» «Время учеников XXI», издательский дом «Азбука-классик». В 2011 г. опубликован роман «Гостиница», изд. «Млечный путь», Иерусалим, Израиль. Автор поэтических книг «Полет стрелы», «Встреча». Лауреат премии «Интерпресскон-91». Финалист международного конкурса пародистов памяти Александра Иванова. Кандидат технических наук.
Подробности на сайте: http://www.vasilid.ru/
Блог: https://www.facebook.com/vladimir.vasiliev.3386

Ящерозавры

– Ящер ящеру рознь, друг мой Яша. К слову – имя тебе от них досталось, стал быть, бывают такие ящеры, что в честь их и сыну имя дать не зазорно. Вот ты знаешь, почему тебя Ящером кличут?

– Ясен свет, знаю, – откликнулся рыжий подпасок годков этак двенадцати, недовольно глянув на старшего пастуха, который был его родным дедом.

– Ну?.. – продолжал занудствовать дед.

– Ну, мамку он спас, когда она, мной тяжелая, в речке тонула, сознание потеряв, когда шмякнулась, падая. Вытянул свою длинную шею – и за шкирку ее да на берег вытянул. Хватило ума не выдергивать из воды – одежка бы порвалась от тяжести, а по воде подвел к берегу и аккуратно вытащил. Тут она и сама очухалась, и отец подоспел с тобой, вдвоем вы ее домой и оттартали. В тот же день я и родился.

– Правильно, – одобрил дед Дудец. Вообще-то, имя у него было Кедрач, но он с мальства так искусно на дуде дудел, что по-другому его звать никто и не собирался. «Подуди, Дудец, для радости сердец!» – и весь разговор. А он и дудел – ему и самому в удовольствие. Да и польза немалая: подудел на ушко красавице сладкой Малинке – она и растаяла – вот уже и внука воспитывать пришла пора. Кстати, надо дальше разумение в неразумного вкладывать…

– Токо, начеку с ними всегда надо быть, хоть с ящером, хоть с ящеркой, – строго продолжил воспитательный процесс Дудец. – Вспомни, на прошлой, кажись, неделе Вишенка, подружка твоя дурная, решила угостить ящера морошкой с ладони, а он ее вместе с рукой и откусил, а потом и остальное доел во второй присест, ибо для ящеров-мясоедов маленькие девочки – лучшее лакомство. Да и мальчики, вроде тебя, вполне по вкусу.

– Скажешь тоже! – фыркнул возмущенно Яшка. – Одно слово – Дудец – дудишь, что ни попадя! Жалко Вишенку, но я не такой малахольный, чтобы мясоеда ягодой потчевать. Я знаю, как они здорово травоедами притворяются, токо глаза да голову иметь надо, шоб без них не остаться.

– Верно говоришь, – кивнул дед, – но почему ж подругу свою вовремя не надоумил?

– Да я пытался, – понурил рыжую голову Яшка. – Токо она говорила, что доброе слово любого рождает снова. Видать, хотела мясоеда приручить лаской.

– Вот же бедная дурёха! – вскричал дед. – Не приручишь лаской того, кто любит мяско. Мясом приручать надо.

– Я ей тоже талдычил: накорми сначала, а потом воспитывай. Видать, решила накормить тем, что сама любит.

– Э-эх, – загрустил дед.

– Э-эх, – согласился внук.

– Ну, пошли делом заниматься, – поднялся с поваленного ствола Дудец. – Солнце на закат скользит. Пора подопечных в загон вести, а то ночь – время мясоедов, с которыми шутки плохи – ума с макову росинку, а голода – с гору. Совсем древние, недоразвитые.

Они поднесли свои дудки к губам и тихо задудели. Ящеры повернули головы в их сторону и двинулись на звук. Подбежали два пернатых ездовых ящера и услужливо вытянули недоразвитые крылья, служившие седокам в качестве ступени. Дед с внуком ловко уселись им на спину. А чуть откляченные крылья стали опорой для ног.

Дудец оценивающе оглянулся на прореженные кроны деревьев:

– Ничего, – бормотнул он, – невелик убыток для леса-кормильца.

Эта – одна из главных забот пастуха: чтобы ящеры не обглодали листья до голых ветвей, не погубили бы кормящие их деревья. Впрочем, ящеры и сами не самоубийцы: с одного дерева десяточек листьев сорвет, потом к другому идет. Инстинкт сохранения пастбища. Но всякое бывало – посему следить с умом надо. А еще хищников отгонять: на взрослого ящера мало кто позарится – слишком велик и силен, а вот за молодняком охота нешуточная идет – дикие лесные кошки – чернавки, полосуны, пятнистые – все голодные, умные, хитрые и опасные как для пастуха, так и для ящеров. Поэтому и пастухи, и молодняк на пастбище всегда находились внутри стада ящеров. Хотя крупные ящеры-мясоеды не гнушались и взрослыми особями. Одно спасение, что самые крупные предпочитали ночную охоту. Оно и понятно: в дикой природе травоеды ночью спят и плохо видят, если даже проснутся, посему становятся легкой добычей. Но те, что подружились с человеком, получили и его защиту. Кроме пастухов стада охраняют и охотники-охранники, вооруженные луками со стрелами, пропитанными или ядами, или сильным снотворным. И того, и другого в лесу предостаточно – знать надо, а люди лесные с малолетства научены. Мясо неудачливых хищников становится пищей деревенских жителей. А домашние ящеры за заботу яйца позволяют забирать. Всех все равно высиживать нельзя, ибо пастбищ не хватит – весь лес обглодают и с голода помрут. А ящерово яйцо – это да! Это объедение – пальчики оближешь и ещё попросишь. Особенно, ежели на кабаньем сальце или на маслице оленьем… У-у-у… Да и на растительном вполне даже хорошо идет, но на сальце – вааще…

Послышался предупреждающий свист – охрана сообщала о приближении медведей. На каждого хищника был свой свист условлен. Пастухи продолжали движение стада к деревне – может, и пронесет. Однако косолапые появились спереди по ходу. Поднялись на задние лапы, видимо, для устрашения – так росту в них больше, хотя рядом с ящерами все равно мелюзга, – и стали ждать. Ящеры тоже остановились и угрожающе загудели. Зубы и челюсти у них вполне костоломные, и медведи об этом знали – им бы мальца отбить от стада, суматоху затеяв.

– Ну, Яшка, давай медвежью плясовую! – призвал Дудец. – Разучивали вчера…

– Да знаю, дед, – обиделся Яшка и задудел мелодию.

Дудец присоединился – очень у них слаженное созвучие получилось.

Медведи – похоже, семейная пара – повернули морды на звук и расслабились – сменилось настроение. Опустились на четыре лапы и принялись переступать на них, будто пританцовывая. Тут свистнули две стрелы и, войдя медведям в глаз, застряли в мозгу, а там и яд начал действовать. Медведи обиженно взревели и рухнули в траву. Знатные шкуры будут… И мяса на всю деревню хватит.

Туши погрузили на двух ящеров. Те чуть пороптали, но быстро успокоились, поняв, видимо, что опасности нет, а тяжести они и не почувствуют.

– Хорошо я играл, деда? – напросился на похвалу Яшка.

– Молодец, в меня! – не забыл Дудец тонко похвалить и себя. Оставшаяся часть пути прошла без приключений. Туши медведей встретили «на ура».

Яшка лежал на сеновале, где хранилось сено, заготовляемое на зиму для ящеров. Летом их сюда не пускали – хватает лугов и леса, а Яшка как пастушонок нес охрану на случай, если проголодавшийся любитель ночного лакомства все же доберется сюда из загона. Воров из других селений не опасались, во-первых, родня, во-вторых, хлопотное это дело – воровать корм: загрузка, транспортировка – заметное и шумное занятие. В-третьих, упаси Небо, ящеры услышат – даром, что глупыми тварями считаются, а за корм свой живой стеной встанут и потопчут. Сеновал они отлично знают. А Яшка их глупыми никогда не считал, потому что они всегда его понимали, а он их. Часто казалось, что и речь его вполне разумеют. Да и как не разуметь, когда со многими из них вместе рос – только они из яиц вылупились, а он тут как тут. Но ящеры быстро выросли, а Яшка отстал. Теперь уж не догнать.

Лежал Яшка на свежей скирде, которую еще не успели закинуть под навес, нюхал траву, так вкусно пахнущую, что самому хотелось ее пожевать, однажды даже не удержался – больше не хочется, не человеческий корм, животом с неделю мучился. Нюхать лучше. Лежал он и на Небо смотрел, хотя Дудец его предостерегал, что, мол, нельзя туда смотреть долго, потому что там другой мир, не человеческий, он был, когда нас не было, и останется, когда нас не станет. И когда долго смотришь, может голова закружиться и разум за разум зайти да и не вернуться, потому что это непостижимо для ума человеческого, а от непостижимого ум сломаться может, как тело от неподъемной тяжести. Надорвется – и ищи-свищи… Яшка, конечно, побаивался – голова действительно покруживалась, но и оторваться от зрелища не мог – затягивало оно и приковывало. Временами казалось, что и зовет, но Яшка сам себе не верил: как Небо может звать его, Яшку, малого да неразумного? Но ежели, как мама говорила, все сущее, видимое и невидимое – часть Неба, то и он – тоже часть, хоть и совсем маленькая, вот и чувствует эту связь. А ум за разум не заходит, хотя мысли всякие странные появляются. Наверное, ум у него еще маленький, а разум, может, и вовсе пока не появился – нечему и не за что заходить. Вот у взрослых, наверное, очень даже заходит.

Вдруг Яшке послышалось, будто он дудку Дудеца слышит. Встрепенулся, удивился – чего это дед среди ночи дудеть станет? Может, это у него, у Яшки, зашел ум за разум?.. Прислушался – точно дудит. И звучит сигнал зова. Ящеры тоже заволновались. Яшка глянул в сторону села – сеновал-то был на отшибе, чтобы не воняло сильно, – и увидел зарево, словно костер большой зажгли. С чего бы это? Не время сейчас для костров. Не пожар ли? – испугался Яшка и бросился открывать ворота загона. При пожаре на ящерах в больших торбах воду таскали, чтобы огонь заливать. Он и своему бегуну дуднул заветный сигнал, тот появился в несколько вздохов Яшкиных. Яшка взлетел на спину ему, громко задудел в свою дудку: – Эгей, тезки! За мной бегом!.. Их долго звать не пришлось – сами уже бежали. Им только направление надо показывать звуком, а то разбегутся, кто куда. Хорошо, что бегун был быстрей своих родственников-тяжеловесов, а то бы и затоптали в темноте. Яшка уже хорошо видел, что горят несколько домов, в том числе и его родной.

– Ма-а-а! – завопил пастушонок и заколотил голыми пятками в бока бегуну. Влетая в село, Яшка заметил черные силуэты странных существ: верх человеческий, а низ – длинное тело о четырех ногах. Они сновали вокруг горящих изб и тыкали в огонь длинные пики, будто не выпуская кого-то (ясно кого!) оттуда. Яшка сразу почувствовал, что беда пришла с ними – больше ей взяться было неоткуда – и, не мешкая, бросился к супостатам, увлекая за собой боевой отряд. Он пролетел на бегуне толпу пришельцев, несколько раз увернувшись от сокрушительных ударов какого-то оружия – враг, видать, рассчитывал на взрослого наездника, а Яшка был мал да увертлив. Ящеры же, не снижая скорости, протопали за ним и в мокрое место растоптали тех, кто не успел увернуться. А кого и покусали на бегу: у травоядных челюсти помощней, чем у мясоедов, хотя зубы не такие острые, но и ими они успешно защищались от мясоедов и прочих хищников.

– Завры!.. Завры!.. – послышались истошные вопли чужаков, из чего следовало, что это говорящие существа, хоть и четвероногие.

Яшка повернул своего бегуна на вопли и еще яростней задудел. Ящеры остановились, развернулись и двинулись за ним, сотрясая землю и повсюду вытаптывая наглых пришельцев.

– Завры!.. Завры!.. – накликивали на себя смерть беглецы. Многие накликали, а прочие бросились врассыпную, но Яшка видел, что придерживаются они одного направления. Придерживался его и он, не забывая дудеть. Погрузившись в лес, достал он и другую дудку – для мясоедов, и призвал их на пиршество. Бодрствующие ночные охотники откликнулись на зов, дневные тоже проснулись и почуяли запах крови. Они встали на пути беглецов и убивали их всеми возможными способами: кусали, резали когтями, сокрушали хвостами и не забывали уворачиваться от лап бегущего отряда боевых травоядных ящеров – от них, вошедших в боевой раж, исходила такая волна опасности, что не почувствовать ее мог только мертвый, каковых становилось все больше. На Яшку тоже никто из мясоедов не покушался: во-первых, и так хватало дичи, во-вторых, они понимали, кто их позвал на этот пир – не первая встреча в лесу, выработались правила поведения, в-третьих, Яшка был частью смертоносной живой волны. Силу в лесу уважают.

И все же некоторым четвероногим удалось проскочить мимо мясорубки. Начало светать, и Яшка понял, куда они стремятся – к Океану. Непонятно, зачем – ведь точно утонут. Но их дело. Может, у них там плоты или лодки припасены?

Яшка уже сам почувствовал себя охотником и пошел на охотничью хитрость: стал загонять беглецов к озеру, направив свой отряд наперерез. Хитрость удалась: часть беглецов слету оказалась в озере, где их приняли голодные русалки. Крокодилам тоже досталось с русальего стола. Но те чужаки, что были позади, притормозили и вдоль озера ушли в лес.

Погоня продолжилась. Но ненадолго – лес кончился, и беглецы выскочили на берег, а потом, не останавливаясь, ринулись в воду. Теперь уже было ясно видно, что это вовсе не странные существа о четырех ногах, а вполне люди верхом на скакунах, которых здесь, на Острове, не водилось.

Яшка давно на берегу океана не был – пастушьи дела не пускали. А тут произошли большие изменения: дно, видать, поднялось, потому что всадники не тонули, а передвигались по дну. Вдали виднелось несколько небольших островов. В прошлом году было сильное землетрясение – его работа, наверное. Отец говорил про это, да Яшка не придал значения.

Однако вода прибывала – прилив, а приливы здесь обильные, – и всадники все больше погружались в воду, пока не поплыли. Ближайший остров был от них еще далеко, когда головы их – и людей, и скакунов стали уходить под воду. То ли от бессилья, то ли с помощью океанских хищников, тела которых изредка всплескивали вокруг пловцов. Донеслось тихое жалобное ржание. Пошло сильное течение, обычное здесь в приливы, и пловцов стало сносить на глубину. Вскоре над водой никого не осталось. Совсем на горизонте виднелась неровная полоса чужого берега.

Мясоеды молча развернулись и ушли в лес, очищать его от избытков мертвого мяса. Ящеры-травоеды ждали сигнала своего пастуха. Он с трудом оторвал свой взгляд от силуэта далекого почти нереального чужого берега – очень ему было любопытно, что же там. Он уже понял, что чужаки пришли оттуда во время отлива. Возможно, в несколько переходов, пережидая приливы на островах, недавно поднявшихся со дна морского. То, что они пришли сюда, на Остров, он понять мог – интересно же, но почему надо было сразу жечь жилища и убивать людей? Это в его маленькой голове не укладывалось. Тут он и осознал, что оставил село горящим и разоренным, и повел свой отряд обратно. Заставлять подопечных бежать он уже не мог, потому что все устали, но все же поддерживал ускоренный темп.

Запах гари ощутился издалека. Ветер доносил. Яшка погнал своего бегуна, не переставая дудеть. Отряд боевых ящеров не отставал от своего маленького командира, не забывая, впрочем, ухватить по пути пучок сладкой травы или вкусно хрустящую веточку. От запаха до вида сгоревшего поселения прошло немало времени. Яшка увидел пепелище и быстро отвернулся, потому что душа ушла в пятки, а внутри заледенело. Он уже знал, что все плохо, знал еще ночью. Чтобы оттянуть момент, после которого назад пути не будет, он увел ящеров в загон, дабы не разбежались по лесу без присмотра.

К пепелищу пошел пешком. И чем ближе подходил, тем выше поднимал голову. Как учил Дудец: не закрывай глаз без крайней нужды – это может стоить тебе жизни. А сам!..

Хотя в селе давно уже никого не опасались. Да и на Острове. Хоть он и весьма велик – все практически друг друга знали. Даже карта, рисованная и на общем сходе утвержденная, во всех селах имелась. Да и делить особо было нечего – всем хватало. Наоборот – помогали друг другу и в строительстве, и в охоте, и в рыболовстве. А вот к чужому берегу, еле видному, строжайше было запрещено стремиться. Как говорил Дудец, испокон веку и самим Небом… А почему – у Неба и спрашивай. Может, зверь страшный под водой водится да пловцов поджидает – лодку перевернет и ам-ам-ам? Или течение коварное по пути закрутит-завертит и на дно уволочет? Теперь Яшка знал, почему – чужаки-убийцы на том берегу живут и всех, кто с Острова придет, убивают. Почему, Яшке не понять. Нет, люди на Острове тоже охотятся для пропитания, и на них мясоеды охотятся с той же целью. Но человек на человека или мясоед на мясоеда – никогда. Родичей на Острове никто не ест и не убивает. Гыркнуть – бывает. Или кулаком вмазать для острастки, а ящеры – больше хвостами друг дружку обихаживают – это вполне в порядке вещей. Бывало, и мама Яшку прутом по заднице уму-разуму учила… Мама…

Последнюю полусотню шагов Яшка пробежал, словно вдруг испугался опоздать. А вдруг!..

Он подбежал к родной хате. К еще слабо тлеющим уголькам ее. Впрочем, это были совсем не угольки, а уголищи – бревна и перекрытия крыши накрыли нутро дома и деловито при дуновении ветра посверкивали красным из-под золы и сажи, еще сохраняя свою форму. И жар еще шел от этого черно-серо-красного кострища. Так что порыв Яшки сунуться туда, чтобы раскопать семью, оборвался после первого же ожога рук. Даже не ожога, а предощущения оного. Инстинкт заставил отскочить назад, где Яшка на что-то наступил. Он посмотрел под ноги и увидел дедову дудку. Потерял? Он же дудел, призывая на помощь, надо полагать, пока его не затолкали пиками обратно!.. Или… Или выбросил в окно, чтобы Яшка нашел? Последнее «прощай»? Или чтобы ящеры Яшку слушались, как деда? Ночная погоня показала, что и так слушаются. Но Дудец-то не знал.

Яшка поднес дедову дудку к губам и задудел, не думая о том, что именно дудит – что дуделось, то и дудел. Вдруг кто-то ткнулся в его плечо. Вздрогнув, обернулся – это был бегун деда. Узнал звук. Не запер загон? Хотя загон для ящеров, скорее, знак, чем препятствие – легкое движение хвоста или лапы – и нет его.

– Все, Бегунок, нет больше нашего Дудеца, – прошептал почему-то Яшка. – Одна дудка осталась.

Бегунок фыркнул и отступил на пару шагов от пепелища – жар, от него исходящий, ему явно не понравился. И вроде даже что-то произнес: г-р-р-хыр-р-р, какой-то. Прозвучало это грустно. Яшка с ползункового возраста научился понимать звуки ящеров, когда сам такие же произносил. Возможно, тогда ему казалось, что это и есть нормальная речь. Когда по-человечески заговорил, не сразу отказался считать звуки ящеров их речью. Во всяком случае, всегда угадывал их настроение и желания.

– Да, Бегунок, – согласился Яшка, – Полный хырр…

Произнес он это очень похоже на ящера, возможно, поэтому Бегунок опять подошел к нему и положил зубастую морду на плечо Яшке, хотя для этого ему пришлось сильно наклониться. Яшка погладил его свободной рукой по морде и вздохнул.

Потом продолжил дудение. Получалось нечто совсем незнакомое. Дудец его такому не учил, хотя сам иногда извлекал из дудки что-то похожее, что для управления ящерами совсем не требовалось. Мама под такое дудение иногда пела грустное.

– Эй, Дудец! – услышал он вдруг мужской окрик. – Ты чё слезу-то вышибаешь? Чё тут у вас произошло?

Мужик вышел из леса, за его спиной виднелись еще несколько физиономий.

– Я не Дудец, а Яшка, – откликнулся пастушонок. – Дудец там, – показал он рукой на пепелище.

– Ох ты, ящер задери – погорели! – вскричал мужик, увидев сгоревшие останки хаты. – То-то запах по лесу идет… Как же так?! Дык, глянь-ка, мужики, все сгорело!..

Мужики разбрелись по селу, осматривая погоревшие дворы.

– Вроде все правильно, не рядом стоят, – удивился Дубрав, так мужика звали – Яшка его узнал, он из соседнего села. – Что ж тогда все сразу загорелись? Только ежели кто поджег… А ты где был? – подозрительно глянул он на Яшку.

– Ящеров в загоне сторожил, – махнул он рукой в сторону загона.

– Один живой остался?

– Похоже, что один, – вздохнул Яшка.

– Тебя тут никто не обижал?

– Нет, нас с Дудецом все любили – мы ж кормильцев содержали в порядке, ящеров наших. На меня подумал, Дубрав? – нахмурился Яшка. – Дуб он и есть дуб – лбом крепок, да умом убог.

– Я тебе, малец, щас язычок-то укорочу! – озлился Дубрав. – Ты как со старшими разговариваешь?!

Дубрав сделал решительный шаг к Яшке, а Бегунок – ему навстречу и поперек, загородив пастушка.

– Ишь ты, защищает! – удивился мужик, повернувшись к односельчанам, вернувшимся от остальных пепелищ.

– Пастухи – они сами, как ящеры, – хмыкнул кто-то из толпы. – С кем поведешься…

– Ну, рассказывай, Ящер, кто это сотворил? – потребовал Дубрав.

– Чужаки с чужого берега, куда нам нельзя, – сообщил Яшка.

– Ты говори, да не заговаривайся! – прикрикнул мужик. – Никто не может оттуда добраться – там же море! Океан!

– А теперь во время отлива путь есть, – заявил твердо Яшка. – Землетрясения помните? Волна еще была…

– Ну, было, – кивнули мужики. – Думали, конец нам всем, особливо вам, крайним от моря.

– Мы тоже так думали, бежали к вам, да не добежали, волна по пятам шла, да не дошла, сообщил пастушонок. – Подождали, подождали, да и вернулись.

– Ну, да, дык так и было – подтвердили мужики. Весь прошлый год об этом только и талдычили. Страшно же.

– Так вот, – продолжил Яшка, – Видать, тогда гряда подводная и поднялась. В прилив только отдельные вершины торчат, а в отлив – почти посуху идти можно. Где не посуху, там верхом вполне. Они на каких-то четвероногих скакунах были, на оленей похожи, только без рогов и повыше.

– Что за зверь такой? – удивился кто-то.

– Может, такая порода оленей, безрогая? – предположил Дубрав.

– Так что было-то! – выкрикнул один из мужиков, жаждущий истины.

– Я лежал на сеновале, – стал рассказывать Яшка, – увидел зарево и повел за собой ящеров, чтобы на них воду возить – тушить огонь. Когда приблизился, показалось, что вижу четвероногих людей: верх – человечий, низ – олений. Они сновали от дома к дому. Тогда я испугался и повел ящеров в бой, чтоб они затоптали пришлецов. Так и получилось: кого-то затоптали, другие с криками: «Завры! Завры!» бросились бежать.

– Видать, Ящеров по-ихнему так кличут, – предположил один из слушателей. – А я было подумал, что там за домами в лесу покалеченные наши люди валяются. Четвероногих нет. А это, стал быть, чужаки. Точно потоптали их знатно. А наши из огня не смогли выбраться… Эх…

– Их не выпускали, пиками обратно заталкивали, – мрачно объяснил Яшка.

– И что дальше? – потребовал Дубрав.

– Гнал их до моря, мясоедов на помощь позвал, русалок покормил, потом они бросились в море, а там – прилив и голодные морские мясоеды. Никто не выплыл… Идите туда, – показал он в сторону моря, – сами увидите. И двуногих, и четвероногих, если от них мясоеды что-то оставили. Должны оставить – все сразу не сожрать им.

– Точно, – зашумели мужики, – надо посмотреть, чтоб знать, кого как встречать… Ох, не зря Небо нам запрещает к тому берегу стремиться…

– Идите-идите, – поддержал Яшка, – а мне ящеров на пастбище вести пора.

– Ну да, – согласился Дубрав, – они заслужили, а ты герой! Боец! Я бы не справился, меня ящеры не слушаются. Мы скоро вернемся…

И мужики двинулись в лес, громко обсуждая происшествие. На протяжении многих поколений на Острове ничего подобного не случалось. Трудно им было осознать сразу, что произошло. Сначала надо было увидеть, потом представить, а уж позже и подумать, что делать.

Яшка проводил их взглядом, посмотрел на пепелище, вздохнул тяжело и понял, что сказал мужикам правильную вещь – ящеров пасти надо. Они не виноваты, что люди такое творят. В меру сил своих и разумения помогли. Он сел верхом на Бегунка и направил его в сторону загона. Распахнул ворота и задудел в свою дудку, дедову повесив на веревочке на шею и спрятав за пазухой. Подъехал к сараю, где хранились пастушьи вещи, взял лук с колчаном стрел (раньше стадо охранял отец с дядей, теперь Яшка за всех), да и поехал возглавлять стадо. Внутри все как будто застыло, он говорил, двигался, но ему казалось, что это не он делает – словно стало два Яшки: один шевелился, говорил, а второй сжался внутри в комочек и старался ничего не видеть, не слышать и, главное, не понимать.

Повел он ящеров вслед за мужиками. Почему? Ящер его знает. Возможно, все туда пошли – и он пошел. Теперь торопиться было некуда, и звук его дудки настраивал подопечных на спокойную кормежку. Яшка ехал впереди и выбирал наиболее тучные травы и кроны деревьев.

Ясное дело, мужиков он не догнал, да и не стремился, но мог теперь и сам рассмотреть дело ног ящеровых, зубов их и хвостов: весь путь погони был залит пятнами крови, уже почерневшей. Шматки не проглоченного сразу мяса (на бегу много не проглотишь) кое-где свисали с веток, но вокруг них уже кучковались летающие мясоеды, громко возмущаясь появлением стада ящеров, спугнувших мирно завтракающих летунов. Изредка в траве попадались человеческие и скакунские головы. По одной штуке мужики водрузили на пару шестов, воткнутых в землю, видимо, чтобы лучше рассмотреть. Яшка тоже подъехал и рассмотрел (ночью-то не до того было) – скакунская, действительно, слегка напоминала оленью, но была тоньше и длиннее. А человеческая и вовсе обыкновенная, даже знакомой показалась, хотя откуда? Если только поверить байкам Дудеца, который рассказывал Яшке, что в незапамятные времена, когда еще и прапрапра (много раз) деды не родились, Остров был частью Большой Земли, а потом после долгих землетрясений от нее отделился вместе со всеми, кто на нем жил.

Яшка поехал дальше. Иногда в кустах вырисовывался крупный мясоед, обгладывающий труп поверженного ночью скакуна или человека. В такой момент мясоедов можно было не бояться: сытое брюхо к охоте глухо. Главное на добычу не покушаться. Да кому она нужна с душком уже! Хотя многим мясоедам, особенно, летающим по вкусу. Все правильно – пусть очищают лес от падали, чтобы не загнило и заразу не расплодило.

Яшка временами тихо дудел, дабы ящеры знали, где он, и не разбредались, а бегун, сам пощипывая травку, вез его куда аппетит вел, то бишь где травка послаще да посочней. А самая сочная трава росла вдоль речки, впадающей в озеро. И, в конце концов, стадо добрело до берега Русальего озера, которое проскочили ночью, попотчевав его обитателей человеченкой пришлой.

Яшка соскочил с бегуна, размял затекшие ноги, сунул лицо в речку, умылся и с удовольствием напился. Оказывается, давно пить хотелось, да не мог понять – перед взором крутились сполохи огня да попыхивающие угли на пепелище.

Потом отпустил бегуна попастись без седока, а сам привычно поднес дудку к губам и задудел, не чтоб ящерами управлять, а потому что не мог не дудеть – в тишине было страшно. Дудел, что дуделось. С Дудецом тоже такое случалось. Он говорил, что это Небо посылает песню, чтоб с душой человеческой поговорить, услышать, что в ней творится.

– А что с теми, кто дудеть не умеет? – спрашивал Яшка. – С ними Небо не разговаривает?

– Для каждого у Неба свое слово и свой язык, – отвечал дед. – Прочим неведомые.

Так уж и неведомы?..

Вдруг булькнуло озеро, волна пошла. Посмотрел Яшка на волну, игры не прекращая, да и чуть не уронил дудку в воду, рот раскрыв. Еле поймать успел. С глубины к берегу плыла русалка. Он сразу понял, что русалка, хоть никогда их не видел. Как предупреждал дудец, русалки только взрослым парням да мужикам являются для взрослого дела. Ибо у русалок русалов нет – одни бабы, а род продолжать надо. И сказку рассказывал, будто в незапамятные времена все люди в воде жили, то бишь русалками да русалами были, но постепенно пресноводных озер становилось все меньше, и пропитания в них на всех перестало хватать. Некоторые стали выбираться на берег в поисках пищи да через несколько поколений там и остались, уходя все дальше от озер и меняясь внешне и внутренне под новую жизнь. А некоторые не смогли из воды выйти, почему-то исключительно женщины. Хотя и вышедшие все-таки возвращались для встречи с русалками. Даже жениться парням запрещалось, пока русалка не разрешит. Случалось, что и не разрешала – тогда больше никто этого парня не видел: то ли в русалы пошел, то ли на корм.

– Неужели и мой черед пришёл? – испугался Яшка и от страха опять в дуду задудел, будто бы и не видит русалку.

Из воды торчала лишь ее гладкая круглая голова, похожая на нерпячью, но лицо у этой головы было совершенно человеческое, похожее на мамино, когда она плавала в море или в озере, только у мамы длинные волосы были, которые облепляли ее всю, ежели заколка слетит, а у русалки угадывалась на голове короткая гладкая шерстка. А лицо – чистое, белое, и глаза большие под густыми ресницами. Она медленно выходила из воды, словно зачарованная его дудением, и неотрывно глядела прямо ему в глаза, а Яшка не мог отвести взгляда. Да он и не особо пытался. Ему нравилось на нее смотреть. Как-то получалось, что он и в глаза ей смотрит, и видит, как она выходит из озера. Точно как мама – красиво и уверенно. И вода тоненькими струйками стекает вниз. А Яшка, хоть и не верил глазам своим, уже был уверен, что из озера выходит мама. И улыбалась она так же, и фигура была такая же, волос нет – так это мелочи, потому что он чувствует близость мамы. А может, умершие женщины становятся русалками? Ерунда – все умершие улетают на Небо, становятся звездами и светят оставшимся внизу, путь указывают.

Яшку совершенно не смутили перепонки между пальцами рук и ног, которые он увидел, когда русалка полностью вышла из воды и села рядом с ним на камень – ведь она погладила его мокрой рукой по голове точно так же, как это делала мама.

– Мама, – прошептал Яшка, отведя дудку от губ, – ты вернулась?

Она молча вернула своей рукой его руку с дудкой к его губам.

– Играй, – показалось ему, что услышал ее просьбу, хотя точно знал, что никаких звуков не раздавалось.

Русалки не умеют говорить, учил его когда-то Дудец уму-разуму, но иногда поют, только после их песни мало кто в своем разуме остается. Затыкай уши сразу, как услышишь!

Яшка задудел любимую мамину песню – они с ней специально разучивали, – маме нравилось петь под его дудение. А ему нравилось ей подыгрывать. Задудел и стал ждать, подпоет или нет – чужая русалка не могла знать маминой песни, и невдомек ему было, что сам же сейчас и обучает ее. И она запела, но не со словами, как мама, а только мелодию выводила совершенно маминым голосом. Из озера высунулось еще несколько русальих голов – то ли песню послушать, то ли на дудеца посмотреть. Их лица не были похожи на мамино.

И так хорошо на душе Яшкиной стало, что и дудка вдруг еще громче и чище зазвучала, и переливы в ней новые обнаружились, коих раньше Яшке извлечь не удавалось, и солнце показалось ярче, и кожа мамина на этом солнце вроде тоже изнутри засветилась.

Ящеры давно уже бросили пастьбу и окружили сзади дудеца с русалкой, слушая их пение, склонив зубастые головы с мощными челюстями. Очень чувствительные к музыке существа эти ящеры, хотя сами издавали звуки совсем не мелодичные. Среди деревьев за спинами травоядных застыли, вслушиваясь, и несколько мясоедов-ящеров. Млекопитающие шастали по лесу, никак не реагируя на звуки.

– Дудец! Эй, дудец! – послышался издалека мужицкий крик.

Русалка замолчала и резко вскочила.

– Постой! – попытался, но не сумел остановить ее Яшка – в пару движений она уже была далеко от берега. А он крикнул вслед: – Мама! Можно я буду приходить к тебе сюда?

Она обернулась на миг и улыбнулась ему маминой улыбкой.

– Я буду приходить к тебе, – твердо сказал Яшка расходящимся кругам на глади озера.

Мужики с шумом вывалились из густого кустарника и сходу чуть было не сиганули в озеро, перепугавшись толпы ящеров-мясоедов, не очень дружелюбно повернувших морды в их сторону. А как они еще могли реагировать на резкую смену прекрасной песни хриплым и грубым мужицким ором?

Мужики опасливо сгрудились на берегу, одним глазом косясь в сторону ящеров, другим – на озеро, готовясь нырнуть, ежели чё. Хотя и в озере могли их встретить, как русалки, так и крокодилы. Неизвестно, что страшней, но ящеры-то – вот они.

– Дудец! – крикнул их предводитель Дубрав. – Ты чё тут ящеров собрал? Сожрут ведь! Убери их.

– Не Дудец я, а Яшка, – огрызнулся пастух. – Я не собирал, сами пришли. Раз пришли, значит, им надо, а вас никто не звал. Они сами пришли, сами и уйдут.

– Ну, Яшка, Яшка, – согласился мужик. – Но по сути все равно дудец. Дудит – дудец, поет – певец, живет – жилец. Неужто не боишься их к себе подпускать?

– А чё бояться, – хмыкнул Яшка. – Они пришли дудку слушать, а не меня кушать. Я их ночью от пуза накормил.

– Да уж, – признал мужик, – бойню ты устроил знатную, сполна за родичей отплатил. По следам видели – всё правда, что ты говорил.

– Их не вернешь, сколько ни плати, – вздохнул Яшка.

– Это да, – кивнул Дубрав, – но прочим неповадно будет.

– Так прочие не узнали, что с этими произошло, никто не ушел. Не вернулись – и все. Может, не вернулись, потому что очень понравилось тут. Могут теперь и прочие попереться.

– Ну-ну, типун те на язык! – испугался мужик. – Но соображаешь… Надо сообща покумекать, что дальше делать. Сторожей, наверно, поставить на время отлива.

– А ежели на лодках приплывут или на плотах? – заметил Яшка.

– Тады постоянно сторожить надо, в ту сторону смотреть… Покумекаем… А ты, Яшка, давай, к нам переселяйся, неча одному тут горе мыкать. И взрослому мужику тяжко одному, а мальцу и вовсе не дело. Или в семью к кому пойдешь, если глянется, или отдельную хату поставим: вырастешь – жену приведешь в дом, – рисовал будущее Дубрав.

– Да хранит тебя Небо, Дубрав, за заботу, – вежливо ответил Яшка. – Но это неправильно. Я прогнал врагов от своего дома не для того, чтобы покидать его. Это будет значить, что они победили. Нет, если хотите мне помочь, то помогите построить дом рядом со сгоревшим. И родных не брошу, и место рода сберегу. А жена, когда вырасту, пусть приходит в мое село. А вы присылайте кого-нибудь каждый день и яйца забирайте. Мои ящеры не могут их не нести, мне все не съесть. А выращивать из них птенцов нельзя – Остров не выдержит. Сами понимаете. А вы пока кумекайте, как Остров от нашествия чужаков защитить.

– Мужик, – уважительно признал Дубрав, – ты завоевал свое право принимать решения. Быть по-твоему пока. А позже на Совете Острова примем общее решение.

– Принимайте, – кивнул Яшка, – только от дома я не уйду.

– Ты это, – чуть заискивающе попросил Дубрав. – Ящеров-то своих придержи.

– Они не все мои, но придержу, – согласился пастух. – Идите, – и задудел в свою громкую дудку.

Мужики бочком-бочком вдоль берега просочились в лес, где не было толпы ящеров, и тихо исчезли.

Яшка с усмешкой посмотрел им вслед, совершенно не ощущая опасности от близости мясоедов, ибо нутром чуял их расположение к себе. Посмотрел на озеро и вдруг вспомнил давнее предупреждение деда:

– Не верь русалкам, Яшка! Они мужика наизнанку выворачивают и показывают то, что он хочет видеть. Они это умеют. Говорить не умеют – под водой-ить не разговоришься – а вот казаться оченно даже горазды.

«Ну, и что, – подумал сейчас Яшка, – умеют – и Небо им в помощь, хотя о них заботится, наверное, не Небо, а Океан… Мне-то от их умения легче стало: пусть безволосая, пусть с перепонками, а все равно мама, раз песню ее знает…»

Улыбнулся Яшка, вскочил на своего бегуна и задудел призывный сигнал для ящеров, направив стадо к дому ящеровому, который теперь и его дом.

Все образовалось так, как Яшка сказал: привезли подготовленные бревна из соседнего села на волокушах, в которые были запряжены ящеры. На паре ящеров запчасти к избе и привезли. Наверняка, гиганты даже и не заметили груза, следуя за поводырем с дудкой.

Яшка попросил поставить избу рядом с пепелищем родного дома, чтобы из окна было его видно, и можно было бы разговаривать с родичами. Пепелище давно остыло, и Яшка сам соорудил над ним навес с крышей, чтобы дожди не превратили это дорогое ему место в грязное месиво. Такие же навесы он соорудил и над остальными пятью пепелищами. С помощью ящеров это было не очень трудно, хотя повозиться все же пришлось. Мужики, ставившие избу для Яшки, укрепили навесы и дополнительными подпорками, и перекладинами, похвалив его и за идею, и за хорошую работу.

И яйца ежедневно забирали. Яшка оставлял себе пару-тройку от разных видов, но яйцо – оно и есть яйцо – если есть каждый день, взвоешь. Но он все же ел: во-первых, сытно, во-вторых, и дед, и родители говорили, что очень полезно, в-третьих, лень было готовить что-то другое, хотя он яйца мешал со всякими травами и корнеплодами, дабы одним вкусом перебить другой и получить разнообразие блюд. Но часто и подстреливал какую-нибудь мелкую дичь, крупная ему без надобности – не съесть. Подсаливал и вялил понемногу про запас, храня в подвале, где было относительно прохладно.

Поскольку меню надо было разнообразить и ящерам, через день он отводил их на берег океана, где они активно поедали водоросли, моллюсков и рыбу, которую ловко ловили, сунув головы в воду. Длинные шеи очень им в этом занятии очень помогали. А держать головы под водой ящеры могли очень долго. Видимо, сказывалась их древняя земноводная жизнь. Дед и об этом Яшке рассказывал, хотя непонятно, откуда сам знал, разве что от деда к внуку и далее по цепочке… От этого пиршества и Яшке перепадало – непонятно, случайно или намеренно ящеры изредка выбрасывали рыбу на берег, где пастух ее и подбирал. Ее тоже и солил, и вялил, и варил, и пек, и жарил. Просто, раньше мама этим занималась, а теперь он сам с усам.

А с мамой он каждый день общался. С двумя мамами. С той, что на пепелище, проснувшись, утром разговаривал, и перед сном спокойной ночи желал. Отцу с дедом – тоже. А той, что в озере, на дудке красивые песни играл без слов. Приходил на берег и играл. Сам придумывал, а оказывалось, что она их знает, потому что подпевала всякий раз красиво и уверенно.

Ночи стали прохладней, вызревали лесные плоды, которые приходилось заготавливать на зиму. Подопечным ящерам тоже перепадало. Они сладкое любили. Никто и не жалел – на всех хватит, потому что все точно рассчитано в незапамятные времена. Говорят, Небо так распорядилось, чтобы все воспроизводилось, но не посягало на увеличение – потомки приходят на смену предкам и живут там, где они жили.

К похолоданию поставили избу на берегу океана, там, где выросшая со дна гряда островов да отмелей к Острову примыкала, и приходили каждый день по два человека от двух ближайших сел, чтоб наблюдать за переправой. И сам Яшка с подопечными здесь часто бывал: и со стражами беседовал о том-о сем, и за бродом следил. Стражи чужаков сами не видели, у них страха нет, а потому и бдения нужного достичь сложно. Не потому, что недобросовестные, а от кажущейся бессмыслицы наблюдения – с первого посещения чужаков миновало несколько лунных циклов.

И все же заметил приближение незваных гостей один из сторожей, а не Яшка. Он в это время делал свои пастушьи дела на другом участке берега. Оттуда не видать было брода. Но он услышал звонкий звук рога и повел свое стадо на сигнал. Это был тот самый условленный сигнал, означавший обнаружение чужаков. Приближаясь к изгибу берега, за которым стадо становилось заметным с переправы, Яшка завел его в лес. Враг не должен ожидать встречи, а друзей они с того берега уже не ждали. Оставил ящеров самостоятельно пастись, а сам пошел на наблюдательный пункт, устроенный на высокой скале у берега.

– Где? – спросил он у стража. Тот остался на посту один, остальные трое поторопились на бегунах в свои села, дабы предупредить народ и организовать встречающих.

– Вона, – показал пальцем парень лет на пять старше Яшки, – после третьего острова, ежели от нас считать.

Яшка присмотрелся и действительно заметил движение между островами. Пока разобрать, кто, что, сколько было невозможно, однако сомневаться не приходилось – кто-то приближается. Времени отлива оставалось еще часа два, ясно, что сегодня им Острова не достичь. Яшка давно уже принес в сторожку несколько своих луков, оставшихся от отца в подсобке ящерового загона, и запас стрел отравленных, но надеялся, что ему это оружие не понадобится – его ящеры показали, что они гораздо эффективней в бою, чем стрелы. Одно другому не мешает? Мешает – нельзя одновременно дуть в дудку и стрелять из лука, потому что не просто дуть надо, а особую песню исполнять. Собьешься – и ящеры слушаться перестанут. По темпу движения было понятно, что посуху или вброд идут, не плывут на плотах и лодках, что правильно: и приливная волна и отливная здесь такие быстрые, что любую лодку уносит, как щепочку. Рассказывали про смельчаков, которые против запрета пытались переправиться на лодках на чужой берег – уносило их невесть куда. Ни один потом не вернулся ни под парусом, ни на веслах. Даже ежели жив кто остался, что толку – жизнь без родичей хуже смерти.

Возбужденная оборонная толпа прибыла относительно быстро. К тому времени прилив уже начался, и переправщики затаились на промежуточном острове. Видно их уже не было, и возбуждение быстро ушло в песок. Вспомнились брошенные важные дела, возникла досада на преждевременную тревогу. Стражи почувствовали себя виноватыми. И косились на Яшку, который сподвиг островитян на организацию службы стражей.

– Все правильно, – сказал Яшка, уже давно почувствовавший себя взрослым мужиком, – на горячую голову таких гостей встречать не годится. Будет время остыть да подумать, как встретить. Я предлагаю позволить им войти в лес, а там окружить и скормить ящерам. Люди вступят в бой только в крайнем случае, если кто-то попытается убежать. Нельзя позволять кому-то вернуться на тот берег – тогда они поймут, в чем наша сила, и смогут подготовиться.

– Скормить можно только мясоедам, – заметил Дубрав. – А с нами дружат только травоеды.

– В прошлый раз со мной дружили и те, и другие, – напомнил Яшка.

– Может, тебе в темноте привиделось, – крикнул кто-то из толпы. – А мясоеды потом пришли мясо отведать.

– Даже если так, травоеды – тоже сила! Не съедят, так затопчут.

– Не, – заступился Дубрав. – Я сам видел покусанных чужаков, видно, что живьем покусанных. Мясоеды его слушаются. Дудку слушать приходят. Он особые песни знает – для мясоедов. Мы с мужиками видели и слышали. Так что про ящеров его слушать надо.

Послушали. Через несколько часов пастухи из других сел привели своих ящеров и Яшка обсудил с ними тактику охоты, договорились, где кто встанет да что будет делать.

Пока отлив не начался все, кроме стражи, улеглись спать. В том числе, и ящеры. Яшка спал крепко, но рог услышал мгновенно. Оказывается, отлив уже схлынул, открыв путь к Острову, и стражи заметили движение. Пока чужаки двигались от предпоследнего островка к последнему. Еще казались издалека мурашиками, но было видно, что мурашики эти весьма резвые – того и гляди, через несколько часов еще до начала прилива будут здесь.

Яшка дал своим ящерам попастись, потом попросил присмотреть за ними пастуха из соседнего села, а сам пошел вглубь леса, призывать на помощь мясоедов. Хоть он хорохорился перед мужиками, было боязно – дикие существа эти мясоеды, Вишенку съели, да и, вообще, немало народу из-за них недосчитались. В прошлый раз пришли на зов и помогли, а куда их хвосты повернут в этот раз, может, только Небо и знает. Он задудел в свою дуду и сразу страх исчез, а мясоеды стали скапливаться вокруг него. Дошел до озера – на всякий случай попрощаться с русалками. Мало ли… Мама-русалка приплыла к нему, обняла, промочив насквозь, и он совсем перестал бояться, а наоборот, почувствовал прилив сил и поверил, что все у него получится.

Он дудел и шел к берегу, слыша, как мясоеды ломятся следом, и чувствовал, что они с ним заодно. Интересно, дудка их привлекает или память о том, как он под эту дудку их славно накормил? А, какая разница, если он чувствует свою власть над ними!

Остановившись в чаще леса, Яшка оставил подопечных, заметив, как опустели ближайшие чащи-рощи при появлении его боевого отряда. Яшка прекрасно понимал соседей – никто не может быть уверен, что мясоеды не перепутают друзей с врагами – мясо есть мясо. Однако из пункта наблюдения на скале он разглядел расположение отрядов обороны. Примерно так, как договаривались.

А незваные гости уже приближались к Острову. Не посуху, но брод был неглубок – по колено скакунам. Верховые мужики были обвешаны оружием: и луки со стрелами, и резаки длинные, и топоры. Рожи бородатые сосредоточены и грозны – сразу ясно, что не на прогулку прибыли. Передвигались по три в ряд.

Вот первый ряд ступил на берег, и Яшка быстро спустился со скалы. Пора…

Он сбегал к мясоедам и отвел их к своим травоедам, но поставил отдельно. Заметил, что к ящерам приблудились или осознанно пришли и млекопитающие мясоеды, и медведи, и кошаки с медведей ростом. Вели себя смирно, следя голодными глазами за Яшкой. А он опять оставил свой отряд в ожидании – и ведь не рыпались же! Ждали! А сам пошел на берег. Сначала из кустов проследил, чтобы все пришельцы выбрались на берег, полоса которого уменьшалась на глазах – начался прилив, заставлявший всадников потихоньку тесниться к лесу.

Тут Яшка и вышел на берег. Взрослые его отговаривали, когда намечался план встречи, мол, зачем рисковать. А Яшка ответил, что, не насадив наживку на крючок, рыбы не поймаешь. Вот он и телепался, как червяк, по берегу вправо-влево, не приближаясь к гостям.

Вскоре его заметили. Червяк должен был, кроме прочего, и определить, зачем рыба пожаловала – сожрать червяка или полюбоваться?

Яшка хорошо видел, как один из ближних к нему всадников медленно снимает со спины лук и накладывает на тетиву стрелу, а другой что-то бормочет ему и снимает с седла аркан.

«Ага, – понял Яшка. – Или убрать свидетеля, дабы своих не предупредил, или взять в плен, чтобы заставить отвести к взрослым».

Не договорились – одновременно устремились в полет и стрела, и аркан. Яшка тоже не лыком шит и не из бревна тесан – в первый миг полета покушавшихся на него гадостей он уже лежал на боку и перекатывался в сторону леса. Стрела со звоном воткнулась в ствол дерева, а аркан, пусто облизнувшись, плюхнулся на песок. К этому моменту Яшкины пятки уже сверкали среди деревьев.

За спиной его послышался резкий клич и почти одновременный удар копыт отозвался гулом по земле и стал нарастать топотом. Ясное дело: незваного свидетеля их прибытия им ни в коем случае упускать было нельзя. А Яшка уже вскочил на своего бегуна, ждавшего его неподалеку, и помчался к своим защитникам. Его бегун, пожалуй, побыстрей скакунов пришельцев, да и маршрут, не в пример им, отлично знает.

Приближаясь к своему отряду, Яшка громко задудел боевой сигнал и почувствовал, как напряглись в готовности его ящеры. Они были скрыты в чащах: справа – травоеды, слева – мясоеды, дабы во время скучного ожидания они не стали выяснять отношения. Он проскочил между ними, увлекая за собой преследователей и, когда они оказались между ящерами, дал сигнал к наступлению.

Тут ящеры и двинулись навстречу друг другу, зажав супостатов буквально между «челюстей». Травоеды топтали, валили хвостами, драли когтями да и покусывали, войдя во вкус, кровь и им вкусной показалась – ничуть не хуже рыбьей, а уж мясоеды вообще разгулялись: кусали, драли когтями, жевали, сколько укусится, причем, не только ящеры, но и млекопитающие своего счастья не упускали.

Опять над обезумевшей толпой неслись вопли:

– Завры! Завры!

Чужое слово, но перевод, пожалуй, не требовался.

Та часть пришельцев, которая не успела попасть между ящеровыми челюстями, поспешно разворачивалась между деревьев, мешая друг другу, проваливаясь в неприметные, прикрытые травой и кустами болота, которые ящерам были по щиколотку или по колено, а скакуны с головой уходили, утягивая всадников. Болотной живности тоже знатный обед достался. Но многие, все же, развернулись и попытались спастись бегством. Недалеко убежали – им навстречу со стороны берега двигались стада травоядных ящеров под предводительством пастухов из других сел. Очень быстро двигались, поэтому свернуть с их пути немногим удалось, а те, кому не удалось, оказались втоптанными в мягкую лесную почву. Следом за ящерами двигались голодные стаи млекопитающих хищников, с наслаждением приступавших к вкуснейшей трапезе. Опять часть беглецов угодила в озеро. Русалки и крокодилы послали загонщикам благодарственную телепатограмму.

Люди расселись по ветвям деревьев, откуда посыпали беглецов отравленными стрелами. На ящеров и млекопитающих хищников этот яд не действовал.

Заметно было, что от самого вида ящеров чужаков охватывал неконтролируемый ужас, словно видели они что-то невозможное и непреодолимое. Яшка понял, что надо бы кого-нибудь взять в плен, чтобы узнать: кто? Зачем? И какого ящера сюда приперлись? Но было похоже, что пиршество мясоедов уже не остановить. Разве что кто-то случайно выживет.

Никто не выжил, даже до берега не сумели добраться, в лесу полегли.

– Ну, ты герой! Воевода! – кричал восторженный народ, собравшись на берегу у переправы. – Молодец, что заставил нас стражей сюда поставить… Пусть только попробуют еще к нам сунуться! – И потрясали кулаками да луками в сторону чужого берега.

Яшка понимал, что он герой и молодец, и все было сделано правильно, но ему было очень грустно оттого, что не понимал он своим детским умом, зачем одни взрослые мужики с поразительной настойчивостью приходят убивать других и уже не только мужиков, но и женщин детей, стариков? А те, кого пришли убивать, убивают их. Это как раз понятно, зачем и почему, но грустно. Что же за люди там такие на Большой Земле?.. Не потому ли Небо запретило островитянам стремиться туда?

Яшка собрал свое стадо и повел домой. Они притомились, а он совсем вымотался. Его звали к соседям праздновать победу, но он решительно отказался. Соседи слегка обиделись, но виду не показали. А он, проходя со стадом мимо озера, сел на берег и задудел мамину песню. И мама пришла к нему.

– Вот я еще раз за тебя отомстил, – сказал Яшка. – И за папу, и за деда. Но вы в дом не вернетесь. А больше мне никто не нужен.

Мама ласково погладила его по голове, спела ему без слов свою песню и вернулась в озеро. Яшке стало легче, и он благополучно довел свое стадо до дома. А там упал на лежанку и моментально вырубился. Стадо тоже.

Три года гости не подавали признаков жизни. Но Яшка не ослаблял бдительности, наблюдая за переправой. Впрочем, и службы стражей никто не отменял, но Яшка чувствовал, что стражи расслабляются и уже не очень четко представляют, что должны вовремя углядеть. У него появилась задумка, которой он увлекся: теперь он не просто так управлял своим стадом, а разработал целую систему сигналов, на каждый из которых они должны были реагировать так, а не иначе. Не все сразу получалось, особенно, со взрослыми ящерами, но с только что вылупившимися работать оказалось гораздо легче – для них его язык сигналов становился естественным, как и звуки родителей. А от молодежи набирались ума, подражая, и родители. Впрочем, ящеры жили дольше людей, поэтому и детишек ящеровых было немного, дабы не нарушать природного равновесия. Но Яшка позволил себе слегка нарушить его, имея некоторую тайную идею, о которой никому не говорил.

А соседние пастухи зачастили к Яшке на обмен опытом. Это к мальчишке-то! Но после боя с пришельцами Яшку никто мальцом не считал: мужик, хоть и молодой. Присматривались, как он ящерков обучает, да и взрослых пытается, и у себя старались повторить. У некоторых получалось. Просто, тут мало в дуду дудеть, надо со смыслом, себе самому понятным. Тогда и ящеры поймут.

А еще Яшка обратил внимание на то, что мужиков и женщин, ежедневно забиравших у него ящеровы яйца, заменила девчонка. Имя ее Берестянка – очень ей подходило, потому что волосы ее были белыми, как береста. Не седые, как у стариков, а именно белые. При этом, как ни странно, брови и ресницы чернущие, что создавало эффект необычайной красоты да ещё и при темно-синих глазах! Яшка заметил это – ему понравилось. И улыбка ее понравилась – добрая и умная, как он определил для себя. То есть девчонка не хихикала попусту ни к дождю, ни к вёдру, а реагировала или на шутку, или на ситуацию. Яшку ужасно раздражали девчонки-дурочки. Может быть, оттого, что он помнил очень рассудительную Вишенку? Она когда-то казалась ему очень умной, правда, кончила весьма глупо. Но даже в этой глупой смерти была Великая Дума, как она возвышенно произносила. Яшка тогда не мог уразуметь, что за дума, а сейчас понял – найти общий язык с ящерами. Кто ж тогда знал, что для этого дудеть надо? Хотя могли бы два мелких дурня, один из которых пастушонок, догадаться – ведь и Дудец управлял ящерами, дудя, и сам Яшка ему поддудукивал, а ящеры-то и слушались. Легко быть умным, шишку набив, если голову не потерял, как Вишенка.

– Научи меня в дуду дудеть, – попросила как-то Берестянка. – Чтоб, как у тебя, красиво получалось. Чтоб не для ящеров, а для души и настроения.

– Меня Дудец учил для ящеров дудеть, а потом само собой получилось и для настроения. Ящеры те песни, что для настроения, даже больше любят, чтоб ты знала.

– Теперь знаю, – ответила Берестянка. – Научишь?

– Ну, давай попробуем, – кивнул Яшка.

Задачка ему неожиданно понравилась. Может, обрыдло уже одиночество свое мыкать от дерева к дереву да от озера к болоту? У него всегда при себе было несколько дудок – и от деда остались, и свои были, и еще он сам теперь научился делать дудки. Конечно, еще Дудец учил этому, но с тех пор у него и руки выросли, и соображалка силу набрала. Опять же, изучал он, как ящеры реагируют на разные звуки, потому что у каждой дудки был свой голос.

Протянул Яшка одну из последних дудок Берестянке и сказал:

– Ну, попробуй…

Берестянка глубоко вдохнула и принялась дуть в дудку, а та откликнулась довольно сильным, ровным и протяжным: – Ду-у-у-у…

– Неплохо, – оценил Яшка возможности ее дыхалки. – А теперь давай еще раз…

Берестянка опять задудела ровным звуком, а он принялся танцевать пальцами по дырочкам на дудке, отчего та запела так весело, что ноги пытались пуститься в пляс. Яшка и пританцовывал, а Берестянка не отвлекалась, старательно дуя в дудку. Быстро вдыхала, учитывая ритм, и продолжала дуть. Потом почувствовала, что губы онемели и перестают ей подчиняться.

– Ух! – выдохнула она остатки воздуха и опустила дудку.

– Ну, ты молодец! – похвалил Яшка. – Я не думал, что так долго выдержишь.

– О-о-ше не мо-у-у, – попыталась она ответить непослушными губами и первая рассмеялась. Яшка поддержал. Давно он так не смеялся. Вообще, почти не смеялся. Разве что, изредка над собой или над неуклюжим молодым ящером. Молодые ящерки такие потешные!

– Возьми дудку с собой и пусть губы привыкают, – сказал он. – Я несколько дней просто дудел, пока дед не начал учить меня игре на дуде. Вот он был настоящий умелец! Мне до него еще целую жизнь добираться.

– А, по-моему, ты замечательно дудишь, – не согласилась она уже нормальными губами. – Я много тебя слушала.

– Это потому что ты его не слышала, – вздохнул Яшка.

Яйца надо было забирать каждый день, и всякий раз Берестянка и демонстрировала ему свои достижения в освоении дудки. Она уже научилась извлекать из нее простенькие мелодии и радовалась этому, как ребенок, заставляя радоваться и Яшку, который обучал ее все новым и новым премудростям дудочника. И вот наступил день, когда она начала довольно сложную композицию собственной придумки, а Яшка ее подхватил, и они долго-долго дудели вместе, придумывая неожиданные продолжения. Это было здорово! В груди у Яшки, словно веселые птички свиристели да чирикали. Ему даже показалось, что он и сам – порхающая птичка. У Берестянки тоже глаза светились радостью. А потом она тихо спросила:

– Можно, я у тебя останусь? Совсем…

– Конечно, можно! – вскричал Яшка, и тут до него дошло, о чем она. Нет, он не испугался, а даже обрадовался – ему было очень хорошо, когда она оказывалась рядом, но он искренне забеспокоился: – А как же родители? И весь род?

– Они меня не любят, – шепотом пожаловалась Берестянка. – Считают чужой… Все в роду у нас темные волосом и желтоглазые, а я одна – белая и синеглазая. Отец считает, что я не его дочь. Он маму прогнал, а ее в лесу мясоед задрал. Отец только обрадуется, если я исчезну. Они меня и к тебе отправили, чтобы только с глаз долой. Я однажды специально в лес ушла и два дня да две ночи не возвращалась, а когда вернулась, они даже внимания не обратили. Отец только сплюнул под ноги.

Яшке было странно такое слышать, его отец баловал. Правда, у него сомнений быть не могло – они оба были рыжие, как лисы. Отца и звали Лисом.

– Мой дом – твой дом, – искренне произнес Яшка ритуальную фразу, означавшую, что мужчина берет в жены женщину.

Берестянка покраснела от волнения и смущения, но сразу ответила женской ритуальной фразой:

– Моя жизнь – твоя жизнь.

– А моя – твоя! – совсем не ритуально выкрикнул Яшка. – Да будет так!

– Да будет так, – эхом повторила Берестянка и вправду чувствуя, как их две жизни сливаются в единую. Было страшно и радостно.

А Яшка и вовсе голову потерял, чувствуя, как на него накатывается волна будущего. Он не боялся, но дух захватывало. И сердце то ныряло куда-то глубоко, то выныривало и делало: «бух-бух-бух…».

От избытка чувств они обнялись, сжимая друг друга так, словно на самом деле стремились слиться в одно тело, но пока это было чисто духовное объятие.

– Ой, – наконец, сдавленно пискнула Берестянка. – Дышать не могу… Ребра сломаешь…

Яшка опомнился и отпустил, пробормотав:

– Прости.

– Не за что прощать, – ответила она. – Мне еще никогда в жизни так хорошо не было… Только… Ты меня по-настоящему никогда не отпускай.

– Не отпущу, – понял Яшка.

– Ты должен сходить к русалкам, – решительно сказала Берестянка. – Так положено… Небом велено.

– Ага, – легко согласился он, не осознавая всей серьезности предстоящей встречи. – Пойдем вместе. Там мама моя, я познакомлю вас.

– Ты что! – испугалась она. – Разве ты не знаешь, что девушкам к русалкам нельзя? Они оттуда не возвращаются. А я поклялась быть с тобой.

– Первый раз слышу, – признался Яшка. Хотя смутно помнил что-то из дедовых поучений и про то, что перед женитьбой парень должен к русалкам сходить, разрешения испросить, и про то, что девицам к русалкам нельзя. Он и тогда ничего не понял, а сейчас вовсе не был уверен, что вправду слышал дедовы премудрости.

– А я пока отвезу им яйца, оставлю повозку и вернусь… совсем… – сказала Берестянка.

– Не, давай вместе! – откликнулся он.

– Не надо, ты свои дела сделаешь, а я – свои. Последний раз они у нас разные.

– Ладно, – нехотя согласился Яшка. – Только езжай верхом на моем бегуне, он теперь твоим будет. Управлять им дудкой я тебя научил. Быстрей вернешься.

– Хорошо, – кивнула она и подудела в дудку, призывая бегуна. Тот послушно прибежал, и Берестянка ловко забралась ему на спину. Яшка давно уже приучал их друг к другу, даже соревновались в забегах, и далеко не всегда Яшке удавалось выйти победителем.

Берестянка взяла под уздцы оленя, запряженного в повозку, и тронулась в путь. Яшка смотрел ей вслед, пока она не скрылась в зарослях, и пошел к своим ящерам, вывел их из загона и повел в лес на кормежку. Направился к озеру, раз уж Небо велело, да Берестянка напомнила. И с мамой надо поделиться. Он всегда приходил к ней, когда хотелось поговорить да рассказать о жизни своей. Она очень внимательно слушала, жаль, что ничего не отвечала. Русалка же… Споет лишь иногда ласково, по-русальи, без слов да и вернется в свое озеро. А у Яшки на сердце тоже песня звучит.

Ящеры разбрелись вокруг озера, а Яшка сел на камень прибрежный и задудел призывную песню. И всплеснулась гладь озерная и показалась над нею голова русалья – мамина, а следом и еще одна. Такое бывало – любопытные русалки показывались над водой, когда он с мамой общался, и, удовлетворив любопытство, возвращались на глубину. В этот раз вторая русалка плыла следом и выходила из воды вместе с мамой, которая держала ее за руку и вела. Яшка из любопытства невольно больше присматривался к новой русалке, и вдруг она показалась ему тоже знакомой. Большие глаза чуть на выкате, радужки не то карие, не то бордовые… Вишенка! Только у нее были такие глаза, вернее, у женщин ее рода, который тоже сожгли в ту страшную ночь. Теперь ни у кого из знакомых Яшки таких глаз не было.

– Вишенка? – спросил он.

Она, конечно, не ответила, но услышала и чуть улыбнулась. Ей понравилось, что он ее узнал.

– Мама! – громко сказал Яшка, – Я отдал свой дом и жизнь очень хорошей девушке. Ее зовут Берестянка. И она послала меня сюда… А я и сам хотел с тобой поделиться…

Мама прижала его к себе, как всегда, намочив, и погладила по голове. Почему-то она никогда его не целовала, ни по-человечески, ни по-русальи. Хотя откуда ему было знать, как целуют русалки? Потом отодвинулась и вложила руку Вишенки в его ладонь и согнула его пальцы так, чтобы он крепко принял эту маленькую перепончатую ладошку. Нет, это была не детская рука, а вполне даже взрослой девушки, и сама Вишенка – не ребенок, а взрослая русалка-девушка. Как Берестянка…

Мама своими руками прижала их друг к другу, и Яшка почувствовал, как громко бьется сердце Вишенки. Значит, умершие тоже живут? И тут Яшка узнал, как целуются русалки, когда его поцеловала русалочка, обвив шею руками. И в этот момент мама запела что-то совершенно Яшке незнакомое, от чего голова у него закружилась, но сознания он не потерял, а наоборот, почудилось ему, что сознание его изменилось до неузнаваемости, потому что видеть и чувствовать мир он стал совсем по-новому. Он не только чувствовал русалочку своей кожей, но и слышал, как поет ее душа. А как еще назвать звук, исходивший от нее, и наполняющий чувства Яшки, заставляя отвечать своей песней, которую он не дудел и не пел (он, вообще, редко пел, потому что невозможно одновременно петь и дудеть), а излучал из себя, как тепло (или жар?) тела? Это немного было похоже на то, как они с Берестянкой дудели вместе, но только очень немного – там был чистый дух, а здесь распевало тело. И противостоять этому даже в голову не приходило, потому что она практически полностью отключилась. Но песня тела была прекрасна!

Яшка очухался на берегу, где лежал голышом. Мокрая одежка была разбросана по берегу: штаны – на камне, рубаха свисала с колючего куста, один сапог выглядывал из травы, другой воткнулся носом в прибрежный влажный песок. Нет, он не терял сознания, все помнил до малейших своих ощущений, но вернулось прежнее мировосприятие. И Яшка в оном пытался осознать, что мир, оказывается, может быть совсем не таким, каким он видел и чувствовал его всю свою жизнь. Может быть, именно для этого Небо велело мужчинам Острова начинать взрослую жизнь с русалок? Если Дудец прав, и когда-то все люди были русалками и русалами, то, значит, все и видели мир таким, каким его только что видел Яшка. И язык им был не нужен – они слышали песни друг друга, которые рассказывали обо всем без утайки. Может так, а может, и нет. Но Яшке стало жаль потерянного ощущения мира. Он бы на месте Неба оставил людям и то, и другое мироощущение. Хотя Небу сверху виднее.

Напяливая на себя одежду, Яшка смотрел на озеро: его гладь была идеальна, хоть смотрись в него. Он и посмотрел, обнаружив довольную знакомую физиономию. Была ли Вишенка? Была!.. Была!.. И от этой уверенности ему почему-то захотелось скорее увидеть Берестянку. Он влез на бегуна, задудел в дудку, собирая свое стадо, и повел его к дому.

Берестянка ждала его на крыльце, помахала рукой, увидев, и побежала навстречу. Он соскочил с бегуна и раскрыл объятия. Теперь он был смел и искушен. Берестянка прыгнула к нему в руки, а он ее удержал, поднял и закрутил от избытка вскипевших чувств.

– Вернулся, – бормотала она, – вернулся… – и счастливо смеялась.

А Яшка не мог понять, как это он мог не вернуться? Из-за Вишенки? Но не может же он жить в ее мире, который покинули предки людей. Побывать – одно дело, а жить – уже не получится. Может, у женщин по-другому, и поэтому им нельзя ходить к русалкам?

Эту ночь они не спали, даже и не пытались, да и совсем не хотелось. А утром позавтракали и вместе поехали пасти ящеров. Яшка направил стадо к берегу, где был брод на Большую Землю. Поскольку никто не спешил, пожевывая сочный подножный и надголовный корм, то добрались туда они к вечеру, когда собиралось садиться солнце. . Стражей на посту не оказалось. Яшка вздохнул тяжко, но ничего не сказал.

Ящеры с удовольствием забрались в воду и принялись нырять туда головами, заглатывая то водоросли, то рыбу. Как обычно, на песке оказывалась доля пастуха. Проголодавшиеся молодожены гонялись за бьющейся рыбой и складывали ее в ямку. Потом развели костер и сунули в угли плотно завернутую в съедобные листья рыбу. Наевшись, они сели на гладкие нагревшиеся камни и стали любоваться закатом. Яшка достал свою дудку и стал перекладывать на звуки закат, небо, море, ветер. Берестянка подхватила. Он видел и чувствовал то, о чем пела дудка Берестянки, а она то, о чем пыталась поведать дудка Яшки. Он вдруг подумал, что не очень-то и далеко ушел от них мир, показанный ему Вишенкой – сейчас они с Берестянкой в нем. Может, и не совсем, но прикоснулись.

– Вот оттуда они и приходили, – сказал вдруг он, перестав играть.

– Я знаю, – кивнула она.

– Я не могу понять, зачем они приходили нас убивать? – мрачно поделился Яшка. – Если там Большая Земля, то места должно быть много, и еды должно быть много, и всем должно всего для жизни хватать.

– Я думаю, что нам их не понять, – ответила Берестянка. – Лучше держаться от них подальше.

– А я хочу понять и научить их правилам жизни Неба, – горячо поделился своей задумкой он.

– Бесполезно, – покачала головой она. – Нас не учат правилам жизни. Они в нас с рождения.

– Тебе только так кажется, – улыбнулся Яшка. – Я прекрасно помню, как Дудец втолковывал мне все эти небесные премудрости. А ты просто не заметила, как тебя научили между делом.

– Может, и так, – легко согласилась Берестянка, и тут до нее дошло: – Ты что, хочешь пойти туда?!

– Да, – твердо ответил он. – Хочу! Давно, с того времени, как они сожгли мой род.

Берестянка ошеломленно помолчала, пытаясь осознать.

– Но Небо… – прошептала она. – Небо запрещает нам идти на Большую Землю.

– Я думал об этом, – кивнул Яшка. – Если Небо желало от нас беспрекословного подчинения, оно должно было сделать нас такими же, как олени или ящеры, которых можно приучить подчиняться звукам дудки или голосу хозяина. Однако Небо дало нам способность думать и принимать собственные решения, дало способность придумывать песни и с их помощью управлять ящерами. Я думаю, что чужаки теперь будут приходить и приходить и когда-нибудь их будет столько, и они будут так вооружены, что нам с ними не удастся справиться… Кто-то должен им объяснить, что этого делать не следует…

– И этот кто-то – ты?

– Да, потому что я знаю, чем чревато их появление на острове, – ответил Яшка. – И мне кажется, что я смогу их убедить.

– Мне тоже так кажется, – улыбнулась Берестянка, совершенно уверенная в своем избраннике.

– Ты со мной? – обрадовался Яшка.

– А ты сомневался?

– Почти нет, – смутился Яшка. – Но одно дело прийти в мой дом, и совсем другое – уйти из него неведомо куда и зачем, оставив Остров, нарушив завет Неба… Как же мне не сомневаться? Я даже сомневаюсь – стоит ли брать тебя с собой. Может, стоит сходить туда самому и вернуться?

– Мне кажется, что если ты хочешь научить их жить так, как считаешь правильным, ты должен жить с ними и показывать пример, – сказала она. – А на слово они тебе не поверят, тем более, не зная твоего языка. Вернуться не получится. Если мы уйдем, то навсегда.

– Я тоже так думаю, только сомневаюсь… Страшно же, особенно за тебя.

Ящеры разлеглись на песке. Прилива они не боялись – он был для них приятной водной процедурой.

Берестянка оказалась искусницей не только в песнопениях и игре на дудке – этим Яшку не удивишь, но и в домашних делах: готовка, вязанье, шитье и многая прочая не перечислимая куча дел. Это не значит, что она принялась откармливать своего мужа юного на убой – не особо откормишь пастуха, шастающего по лесам да болотам вместе с пасущимся стадом. Пыталась давать с собой перекус, но Яшка не поддался на соблазн, он привык к подножному дикому питанию и менять свои привычки не собирался. Однако Берестянка нашла иное применение своим хозяйственным талантам: она принялась вязать да плести большие переметные сумы для ящеров. В первую очередь, для бегунов, которые более послушны и доступны, но и других ящеров своей заботой не обошла. Потом принялась готовить содержимое для этих сумок. Сушила, вялила, солила, мариновала в дорогу. Шила одежду про запас да обувку на все сезоны. Да еще успевала иногда помогать мужу в выпасе ящеров, во-первых, желая быть с ним рядом, во-вторых, попутно собирая ягоды, плоды, грибы, съедобные и лечебные корни.

А Яшка заготавливал стрелы, кинжалы, щиты и защитные одежды, надеваемые поверх обычных. В последнем, правда, больше преуспевала Берестянка, вплетавшая деревянные дощечки да плоские каменные пластинки в рубахи да накидки грубой вязки.

Когда же Берестянки рядом не было, Яшка почти обязательно посещал своих русалок. Они откликались на призыв его дудки и выходили на берег: и мама, и Вишенка. Для каждой он играл свою мелодию – для Вишенки ту самую, которую услышал, когда она открыла ему иной мир. Он рассказывал им о своей жизни с Берестянкой и о своих планах похода на Большую Землю.

Русалки внимательно слушали его. По глазам было видно, что все прекрасно понимают и переживают за него. А он еще и страдал иногда, мол, как же я там, на чужом берегу без вас жить буду?!

Они же утешали Яшку своими песнями, которые он все запоминал, да на дудку перекладывал впоследствии. А Вишенка опять и опять уводила его в тот чудный мир, где они почему-то оказывались только вдвоем. Возвращаясь в привычный мир, Яшка задавался вопросом, как же он на чужбине будет жить без этого? А потом вспоминал, что раньше-то жил и не тужил. Вечерами да ночами рассказывал и Берестянке, каково жить в другой реальности. А она завидовала молча, но особо не стремилась попробовать, потому что догадывалась, что именно из-за невозможности женщинам вернуться оттуда, Небо и запретило им туда попадать. Берестянке и с Яшкой было замечательно. Побаивалась только немного, что однажды и Яшка не сможет вернуться. Но он был уверен, что такого не случится. Ох, уж эти мужики…

Через месяц примерно они и собрались в путь по пока еще хорошей теплой погоде. Подгадали, чтобы в ближайшие дни никаких штормов не было, да и продудели своему семейному воинству сбор, навьючили переметными сумами с запасами для себя и для них на время пути, используя для подъема тяжестей самих же ящеров. Весь этот месяц и тренировали их на такие работы. Поблагодарили Небо и тронулись с попутным ветерком.

Остановились у озера Русальего. Яшка попрощаться хотел, а Берестянка его в этом поддержала, ибо жалела водных своих сестер, хотя и боялась, как бы они ее не попортили. Но надеялась, что Яшка защитит.

Окружили стадом озеро, тут Яшка и задудел в дуду мамину песню, а Берестянка, ничтоже сумняшеся, задудела мелодию Вишенки, коей муж ее обучил. Он покосился удивленно, но не остановил. А русалки сразу и вынырнули да к берегу направились. Берестянка продолжала дудеть, чтобы не начать пугаться. И русалок оказалось не две, а шестеро – и все красавицы, на взгляд Берестянки, начавшей ужасаться своей женской убогости, хоть на голове у них вместо волос мокро поблескивала коротенькая шерстка. «И как после такой красоты Яшка может в ее сторону смотреть?» – продолжала удивляться Берестянка. А русалки, выйдя на берег, дружно вскрикнули, и к ним послушно подбежали шестеро бегунов из стада. Русалки ловко, будто всю жизнь верхом ездили, вспрыгнули на спины бегунов. Мама-русалка изобразила голосом Яшкин дудочный сигнал «В путь!», и стадо тронулось к берегу. Яшке с Берестянкой ничего не осталось, как подчиниться общему движению. Он пытался уговаривать русалок, что они собрались далеко, и русалкам там будет трудно, но на него никто внимания не обращал. Тогда он утешил себя тем, что его просто провожают, и успокоился, продолжив руководящее дудение, позволяя ящерам на дорожку и заправиться. Он рассчитывал быть на берегу к началу отлива, посему время еще было. Заметил он, что к его домашним ящерам присоединились и ящеры-мясоеды. Прогонять не стал, осознавая, что они могут ему еще сильно пригодиться.

Успели вовремя. Океан уже отполз достаточно, чтобы можно было начать движение по перешейку. Яшка направил своего бегуна в воду.

– Эй! – раздалось сверху со скалы.

– Надо же, – удивился Яшка, – сегодня даже стражи на месте.

– Эй, вы куда? – заорали стражи почти вместе. – Небо запрещает!

И натянули луки, направив стрелы на Яшку и Берестянку.

– Мы будем держать оборону там, чтобы сюда никто не попытался добраться, – начал объяснять Яшка, но тут русалки негромко затянули один звук и протянули руки к стражам, которые тут же и застыли, как истуканы. На Яшку с Берестянкой это не подействовало, хотя мороз по коже прошмыгнул.

Русалий звук оборвался, Яшка кивнул и двинулся по перешейку, который почти уже обнажился над водой. Он громко дудел в свою дудку, и отряд послушно двигался за ним. Пока не добрался до первого курящегося дымком острова. Там решили отдохнуть чуток и перекусить. Наездники спешились. Мама и Вишенка поцеловали Яшку в обе щеки и нырнули в близкие волны. Остальные русалки – за ними.

– Это что? Проводы кончились? – спросил он Берестянку. – Они обратно? Но здесь же не озеро!

Берестянка не знала что ответить.

– Давай пока перекусим, – предложила она. – Видно будет. Мы им не указ.

Ящеры сунули морды в океан, изредка задирая их, чтобы заглотить пойманную добычу.

Пока семейная пара закусывала извлеченными из сумок припасами, русалки вернулись, свежие и довольные, и вопросительно посмотрели на людей. И слов не надо было – пора двигаться дальше, чтобы успеть до следующего острова перед приливом.

Двинулись…

Из летописи:

И отступило море-океан, и появился путь посуху, словно океана и не было. И ступил на путь сей Великий Ящер в человеческом образе верхом на ящере-завре в обличье обычном, зверином. Рядом с ним ехала супруга его Великая Ящерка, белая, как облако небесное. Следом – Богини Морские тоже верхом на ящерозаврах, и были они без одежд человеческих, богиням непристойных. Красота их оказалась подобна свету утреннего луча, появляющегося оттуда, откуда явился Великий Ящер и его свита.

А шли за ними громадные, аки скалы да горы, ящеры-великаны, каких на земле здешней допрежь не было. И земля дрожала под их поступью. И страх великий охватывал людей, встречавших Великого Ящера на берегу, и теряли они облик человеческий, и бежали прочь, куда глаза их незрячие глядели, и летел над ними ор их оглушительный: – Завры!.. Завры!..

 Когда же добежали они до поселений своих, то выступило навстречу ящерам войско великое да неразумное. И ощетинилось оно стрелами острыми смерть несущими. Да не успели стрелы от тетивы оторваться, как заиграли дудки Великого Ящера и Великой Ящерки, и выступили вперед ящеры-великаны страхолюдные. И кровь застыла в жилах войска великого при виде такого воинства. А дальше Богини Морские запели свою песню, и превратилось войско человеческое в истуканов каменных. И бросились к истуканам жены их и детки малые, голося сполошно и поливая слезами, умоляя вернуться в человеческий образ.

Тогда спешились Великий Ящер и его свита, подошли к женам да деткам малым, плачущим и поклонились до земли, сказав:

 – С добром мы пришли, добром и принимайте нас.

Только не разумели люди речи Ящеровой, плача и содрогаясь от страха, но и защитников своих окаменевших не оставляя.

Тогда посмотрел Великий Ящер на богинь морских, и запели они песнь прекрасную лишь богов и достойную. И вернулось войско каменное в облик человеческий, только оружие их лежало у ног, и первым же шагом было попрано.

И увели жены да детки малые войско великое домой, где лечили, ласкали да на ум-разум наставляли.

Великий же Ящер со свитой ушли в лес густой, где и дом себе поставили.

А морские богини стали жить, кто в реке, кто в озере, а кто и в море-океане. И по закону Великого Ящера каждый мужчина перед вступлением в брак должен получить благословение морской богини, или речной, или озерной, которых Великий Ящер звал русалками.

С тех давних пор и живут вместе на земле человеческой люди и ящеры да русалки. И яства из яиц ящеровых стали любимым лакомством человеческим, а потомки Великого Ящера и Великой Ящерки разбрелись по всей земле пастырями ящеровыми, а песни их радовали и радуют как человеческую душу, так и ящерову.

А в тот край, откуда Великий Ящер со свитой явился, нет пути никому под страхом смерти неминучей.

И только в старости седой, как горные вершины, ушли туда, откуда встает солнце, Великий Ящер и Великая Ящерка верхом на крылатых бегунах.

С тех пор за ними уходят все, кто не потерял любви до конца жизни. Говорят, что там, на острове Ящера, они живут вечно.

Владимир Васильев
Ташкент
17.07.2014 г.