Виктор Финкель | Не сентиментальный «Марш» Булата Окуджавы

Не сентиментальный «Марш» Булата Окуджавы 

Обманчив дней и лет круговорот
С. Маршак 

И следы не читаются
в темноте…
В. Высоцкий

Я путать следы лучший мастер на свете!
Надежда Левина «По ту сторону зазеркалья» 

Прошло 100 лет, но Гражданская война сидит у нас внутри.
Татьяна Вольтская. (Источник) 

«Сентиментальный марш! – одно из лучших произведений в гениальном песенном наследии Булата Шалвовича Окуджавы. Вокруг него неоднократно ломались полемические копья и кипели нешуточные литературно-политические дискуссионные баталии. И тем не менее, глубинный смысл этого подлинного шедевра остался неразгаданным по сей день. Попробуем восполнить этот пробел.

Думаю, что для того, чтобы это сделать, совершенно необходимо оценить некоторые принципиальные особенности характера Б.Ш. Окуджавы. Вот, что пишет об Окуджаве его жена Ольга Окуджава: «Я думаю, арест родителей и война были травмами, которые он до конца не изжил, да и можно ли было? И не простил ничего. …. Он был все-таки кавказец. Гордый кавказец. С гипертрофированным чувством собственного достоинства. … панибратства он никому не позволял и вообще был довольно смелым парнем. Смелость его была фаталистической природы, он вообще был фаталист – не любил активно менять свою жизнь, будь что будет, решений не любил принимать… Но когда судьба его ставила в предельные обстоятельства – он не уклонялся. Два раза в жизни я видела, как он напарывался на серьезную драку: один раз попер на нож – это было в центре Москвы, недалеко от Дома литераторов. Там кто-то кого-то выпихнул из очереди на стоянке такси, тот вытащил нож, Окуджава спокойно пошел на него – хорошо, что и его, и противника успели схватить за руки. Я уже готова была заорать: «Это Окуджава!!!», но Бог спас меня от этого позора – обошлось без кровопролития. …. Да, все-таки полугрузин, полуармянин, хоть и совершенно обрусевший: он не любил говорить о себе, приберегал для интервью десяток баек и неизменно их повторял практически наизусть, но и унижать себя никому не позволял. Кавказского было в нем много.» (Источник)

К сказанному добавим мнение Д. Быкова (Д. Быков «Булат Окудлжава»): «…тот, кто не видит в нем этого грузинского, ястребиного, существенно обедняет свое представление о поэте».

«И не простил ничего…» означает: он не простил власти расстрела отца и физического уничтожения его семьи, он не простил ареста матери и пребывание её в Карлаге и в ссылке. Он не просил уничтожение своего детства и двадцати лет жизни с клеймом сына врага народа. Он не простил и ненавидел. Глухо молча, но ненавидел! Ко всему этому добавлялась и ненависть особого рода. Окуджава принадлежал к семье грузинских коммунистов и сам был коммунистом, и он не желал простить Сталину и его последышам, как он считал, извращение коммунистической идеи.

Трудно сказать к каким конкретным действиям могла бы привести весомая ненависть такого рода. Однако она, определенно, сдерживалась качеством, о котором  Д. Быков говорит так: «И Светлова, и Львовского, и Окуджаву – тесно друживших и регулярно общавшихся – объединяла парадоксальная черта: бесстрашие в экстремальных ситуациях и панический, с трудом скрываемый страх перед «государственным истуканом»… Окуджава умел храбро вести себя в ситуациях, когда что-то угрожало ему непосредственно, но в ситуации всеобщего паралича перед государственным окликом избегал прямой  конфронтации… он знал, что такое русская зима, и предпочитал не лезть на рожон».

«Сентиментальный марш» написан на стыке безоглядного мужества рыцаря и панического страха страдальца! В творческом созидательном процессе мужественный рыцарь ведет основную стратегическую линию, ни на шаг не отступая от желания и замысла гениального поэта. Функция страха заключается в выполнении обязанности службы безопасности и, в первую очередь, в изощренной маскировке, изобретательном и разнообразном камуфляже, и, едва ли, не профессиональной конспирации текста. Вся это технология прикрытия имеет одну единственную цель – исключить саму возможность атаки власть предержащих, направленной на уничтожение поэта.

Существуют две версии «Сентиментального марша». Рассмотрим, вначале, первую:

Сентиментальный марш

Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,
когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.
Надежда, я останусь цел: не для меня земля сырая,
а для меня – твои тревоги и добрый мир твоих забот.

Но если целый век пройдет и ты надеяться устанешь,
надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,
чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.

Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся,
какое новое сраженье ни покачнуло б шар земной,
я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской,
и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.
1957 г.

Прежде всего о герое стихотворения. Повествование ведется от первого лица. В первой строфе – это «я», «я», «не для меня», «а для меня». Во второй строфе – это «надо мною», «меня прикончить» и в третьей – «мне уберечься», «я», «надо мной». Было много высказываний критиков о том, что речь может идти о белом офицере. В частности, под плотным пулеметным и артиллерийским партийно-идеологическим огнем, в целях прикрытия и под давлением Его Благородия Страха, и сам Б.Ш. Окуджава, упомянул о таком варианте. Однако сопоставление с основным стратегическим мотивом произведения позволяет утверждать, что главным героем является либо сам Б.Ш. Окуджава, либо его «красный», в то время (1957 год), несомненно, прокоммунистический единомышленник.

Сам заголовок представляет собой безусловный оксюморон – «сентиментальный», определенно, не согласуется с «маршем».  Это обстоятельство упоминалось и ранее (Д.Быков). Но это, отнюдь, не единственный оксюморон. «Сентиментальный», т.е. восторженный, умиленный, растроганный, сопереживающий и т.п., не просто не имеет ничего общего со строчками стихотворения, прямо связанными с ранением и со смертью, но находится с ними в прямой конфронтации. Вот эти семь строк из общих двенадцати:

Надежда, я останусь цел: не для меня земля сырая,
надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,
чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.
Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся,
я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской
и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.

У «Сентиментального марша» мелодия марша. Но его поэтическое и интеллектуальное содержание с определенностью не сентиментально! Оно трагично! Если это очевидно нам, не мог же не понимать этого и великий Окуджава? Конечно же, понимал! Но его секьюрити – Страж его и его поэзии – Его Высокоблагородие Страх, не колеблясь,  сознательно использовал это обстоятельство, чтобы слово «Сентиментальный», своей явной, и,  безусловно, очевидной и для читателя, и для цензора беспечностью, беззаботностью, легкомыслием и легковесностью, изначально, прикрывало серьезный и чреватый последствиями смысл стихотворения. Как станет ясно позднее, драматический!

Разобьем «Сентиментальный марш» на смысловые блоки, в данном случае, совпадающие со строфами.

Первый смысловой блок:

Надежда, я вернусь тогда, когда трубач отбой сыграет,
когда трубу к губам приблизит и острый локоть отведет.
Надежда, я останусь цел: не для меня земля сырая,
а для меня – твои тревоги и добрый мир твоих забот.

Узловой фигурой строфы является «трубач». Что имеет в виду Поэт?  Учитывая нетривиальность, пространственность и изобретательность Б.Ш.Окуджавы, возможностей здесь неограниченно много. Начиная с такой, почти анекдотической, как «Это правда, что половина России стоит в позе трубача?». Самое удивительное в ней то, что, как известно, пьяному море по колено… Поэтому, в частности, шесть приведенных выше строк ей не противоречат. Отклонить это толкование следует не потому, что оно невозможно, само по себе, но потому, что оно не согласуется с главной политической идеей стихотворения. Есть трубач и в поэзии самого Б.Ш.Окуджавы; «Трубач играет гимн, трубач потеет в гамме/трубач хрипит свое и кашляет, хрипя…». Этот вариант отпадает и по приведенной выше причине, и потому, что этот трубач – цивильный музыкант, в то время как «трубач отбой сыграет,» определенно отсылает нас к военному трубачу. Отпадает, естественно, и военный трубач, поскольку во второй строфе, по прошествии ста лет, тот же, но теперь уже «трубач израненный привстанет». Таким образом, трубач Окуджавы – это не человек, а образ, символ, девиз, флаг. Аллегория, наконец.

В связи с этим, вспомним, что в период октябрьской революции после красного флага и серпа и молота, трубач был одним из символов революции.  Например, в 1917 году состоялся всесоюзный слет «Трубачи революции» на московском стадионе «Динамо». Во Владивостоке Трубач-знаменосец стоит лицом к бухте Золотой Рог. Он символизирует победное окончание Гражданской войны. Думаю, что именно этого трубача – символа революции и завершения гражданской войны, – и имеет в виду Булат Окуджава.

Итак, первая строчка строфы означает, что герой возвращается с военных и политических баталий тогда, когда революция дает команду «отбой». Но не просто «отбой»! Вторая строка определенно указывает на победу и торжество революции, и гражданской войны. Об этом говорят три элемента. Во-первых, фрагмент «когда трубу к губам приблизит». Если бы Окуджава хотел упомянуть поражение или страх, он бы поступил так, как в стихотворении «Ах, трубы медные гремят»:

Трубач играет на трубе,
Мундштук трясется не губе,
Трясется он, трясется.

Второй элемент строки это – «острый локоть»! В условиях ближнего рукопашного боя локоть – один из важнейших инструментов. С ним связано множество ударов. Например, удар локтем со стороны предплечья в лицо и шею. Удар локтем с обратной стороны (плеча) в лицо и шею. Удар локтем назад в солнечное сплетение и, наконец, сокрушающий удар локтем в спину наклонившегося противника. Однако, когда к локтю добавляют слово «острый», подразумевается нечто режущее или колющее. В итоге, сочетание «острый локоть», или «острый коготь» приобретает более общий военный характер – «острый локоть (коготь) революции»! Именно в этом контексте следует рассматривать два слова, объединенных Б.Ш.Окуджавой в единый компаунд: «острый локоть».

Следует пояснить и третий элемент – «отведет». На первый взгляд, речь идет о локте горниста. Однако внимательное рассмотрение сотен фотографий говорит вот о чем. Профессиональный гражданский музыкант – горнист, исполняющий либо соло, либо участвующий в оркестре, держит локти рук внизу – так лучше видна клавиатура (т.н. вентильные). Военный музыкант – трубач или горнист поднимает трубу и, соответственно, локоть или локти выше – звук, т.е. военный сигнал, должен распространяться, возможно, дальше. Однако поднимает он локти не слишком высоко, чтобы не мешать пальцам нажимать на клапаны (отверстия) или вентильные. Вообще говоря, все это – мелкие детали для Великого Поэта. Ведь Он имеет в виду совсем иное, неизмеримо более масштабное и значимое. Дело в том, что слово «отведет» имеет и другой смысл: «отвести войска»! Таким образом «…трубач… острый локоть отведет» означает: «Революция отведет свои войска… Отведет, но не распустит». Помните Светловское: «… но наш бронепоезд стоит на запасном пути»? Вот какова глобальная емкость всего четырех, на первый взгляд обыкновенных, слов «…трубач… острый локоть отведет» Великого Булата Шалвовича Окуджавы!

Последние две строчки первой строфы – это надежда Окуджавы или его героя – человека, конечно, прокоммунистического, на спокойную и мирную жизнь в стране с победившей революцией: «Революция победила! Ура! Гражданская война успешно завершена – благодать!» Но не тут-то было! Сбыться этим надеждам было не суждено! И об этом идет речь во втором смысловом блоке (второй строфе):

Второй смысловой блок:

Но если целый век пройдет и ты надеяться устанешь,
надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,
чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.

В первой строчке выясняется, что прошел «целый век»… Напомним Читателю, что «век» – это не обязательно сто лет. Окуджава здесь делает обманный ход, превращая трагическую реальность в необозримую фантастику. Существуют и другие значения для века. Например: период жизни, период существования кого-либо или чего-либо, эпоха, возраст, поколение. Стихотворение датировано 1957-ым, в некотором смысле, «юбилейным годом». Революция произошла в 1917, тридцать седьмой, кровавый – это двадцатилетний юбилей! А 1957 это еще двадцать лет, прожитых Б.Ш. Окуджавой, без одного года, (в 1956 году состоялся XX съезд КПСС), с клеймом сына врага народа. Так вот, когда Окуджава пишет «целый век», он имеет в виду свою собственную 20-летнюю жизнь с момента ареста и расстрела отца.

Следующий вопрос: а почему, собственно, «и ты надеяться устанешь,»? История дала однозначный ответ. После разгрома  царской России, уничтожения всех её государственных институтов, после поголовного истребления всего офицерского корпуса царской армии, после изгнания и расплющивания прекрасной русской интеллигенции, которая, кстати, из-за своего наивного прекраснодушного идеализма тяготела к революции, после всего этого коммунистическая партия России начала нескончаемую гражданскую войну с собственным народом. Начал эту войну – террор психически больной, бесноватый человек – «…Выродок, нравственный идиот от рождения. Он разорил величайшую в мире страну и убил несколько миллионов человек…» (И.А. Бунин об Ульянове-Ленине). Именно Ленину принадлежат слова: «Суд должен не устранить террор, а обосновать и узаконить его принципиально»; «Нужно поощрять энергию и массовидность террора». Продолжил террор, другой выродок – Сталин. По мере своих убывающих деспотических возможностей, стремились не отставать от них и их наследники – генсеки разных мастей и степени дремучести. Б.Ш. Окуджава имеет в виду, конечно же, себя, когда пишет «и ты надеяться устанешь,». Ведь, если до самого XX съезда он был сыном врага народа, то сразу после него он перешел в другую ипостась – стал дребезжаще, по словам Д. Быкова, «до поросячьего визга» ненавидим всей идеологической системой КПСС.

По-видимому, обстановка в кровавые сталинские и ранние после сталинские времена сложилась для Б.Ш. Окуджавы неприемлемой, нетерпимой, совершенно невозможной, не просто для работы, но и для продолжения самой жизни! Об этом недвусмысленно говорит последняя строчка «чтобы последняя граната меня прикончить не смогла.». Ведь, когда говорят: «последняя пуля» или «последняя граната», имеют в виду суицид. Разница лишь в том, что последняя пуля убивает только самоубийцу. Что касается «последней гранаты», то она уничтожает также и ненавидимых им, и окруживших его врагов!

Вероятно, Б.Ш. Окуджава был предельно близок к подобному состоянию и об этом говорят вторая и третья строчки: «надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,/ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет,». Мы уже знаем, что трубач – символ революции и завершения гражданской войны. Именно к нему, обращается за помощью, посредством «надежды», автор стихотворения. Прежде всего, почему «трубач» израненный? Окуджава подразумевает по этим то, что к этому времени все идеалы и лозунги революции – «Вся власть Советам», «Заводы рабочим», «Мир народам», «Земля крестьянам», «Хлеб голодным», – были растоптаны, попраны и залиты кровью. И произошло это совсем не случайно – ведь в основе всей этой корыстной большевистской лжи и трескотни лежал циничный из циничных тезис Ленина: «»Ивашек» надо дурить. Без одурачивания «Ивашек» мы власть не захватим»… «А на Россию мне плевать…»

Коммунист Окуджава надеется, что какие-то остатки принципов революции и совести сохранились у власть предержащих и что «трубач израненный привстанет».  И по его мнению, именно это и привело к XX съезду, и спасло лично его, Б.Ш. Окуджаву, от самоубийства и уничтожения хотя бы некоторых своих врагов с помощью последней гранаты.

Третий смысловой блок

• Первый вариант:

Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся,
какое новое сраженье ни покачнуло б шар земной,
я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской,
и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.

Мы уже говорили, что «Сентиментальный марш» существует в двух версиях. Вторая версия отличается от первой, в сущности, одним словом в третьей строке –«единственной», вместо «далекой» – в старом.

Третий смысловой блок

• Второй вариант:

Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся,
какое новое сраженье ни покачнуло б шар земной,
я все равно паду на той, на той единственной гражданской,
и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной.

По мнению Д. Быкова, это изменение было предложено Е. Евтушенко и принято Б. Окуджавой. Трудно сказать, понимал ли Евтушенко смысл этой замены или руководствовался только лишь литературными соображениями, но то, что принципиальный и жесткий в отстаивании своих поэтических позиций Б. Окуджава согласился, многозначительно.  Дело в том, что предыдущий вариант говорит о гражданской войне в далеко прошедшем времени, так сказать в плюсквамперфекте, и тем самым превращает описываемые события, состоявшимися однократно, в ограниченном временном промежутке, когда-то, в канувшем в лету, в давно минувшем прошлом. Квалификация гражданской войны как «единственной», вообще, не содержит категорию времени, не привязывает события к какому-то моменту и говорит о не прекращающейся всю советскую историю террористической гражданской войне коммунистической партии против советского народа. Более того, поскольку третий блок написан в будущем времени, террор этот, по мнению Б.Ш. Окуджавы, продолжится и в грядущие времена.

В 1957 году Булат Шалвович Окуджава не верит в свое будущее.  Оно представляется ему мрачным и трагическим. Государственный истукан кажется ему несокрушимым и вечным. Поэтому он убежден, что рано или поздно, но неизбежно, он попадет под каток бесчеловечной машины и окажется жертвой нескончаемого коммунистического террора: «я все равно паду на той, на той единственной гражданской,».

Теперь пришло время поговорить об итоговой, возможно самой важной, фокусной строчке стихотворения: «и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной». Как мы уже писали раньше, Б.Ш. Окуджава ничего не прощал. Не простил он и коммунистическому режиму убийство отца, заключение в лагерь матери и свою жизнь с клеймом «сына расстрелянного врага народа». Великого человека нельзя безнаказанно унижать! Коммунист Булат Шалвович Окуджава глубинно ненавидит коммунистический режим и в один из моментов, когда ярость и ненависть вышли из-под контроля, захлестнули и накрыли его, идет на немыслимую по тем временам дерзость: он называет своих врагов открытым текстом – комиссары. Это сошло ему потому, что никто не мог допустить самой мысли, что это возможно в то время и что он на это пойдет. Все пытались объяснить это любыми предлогами, кроме подлинного, абсолютно очевидного! Что касается профессиональных партийных идеологических ищеек, сыщиков, Джульбарсов и Карацуп, то у них просто не хватило интеллекта понять подлинный смысл «Сентиментального марша». За внешней бравурностью, мажорностью чудесной музыки и, почти комсомольской, романтичной «комиссарностью» текста, они не разглядели антикоммунистического гнева.

Итак, кто такие «комиссары в пыльных шлемах»? То, что это не комиссары времен революции – это очевидно. Те носили буденовки. То, что Окуджава не использовал это слово, означает – это комиссары, но другого времени. Вообще говоря, в революционные и после революционные времена это слово в Советской России и СССР имело весьма серьезное значение. Википедия пишет:

Народный комиссар, – название должности руководителя народного комиссариата (аналог министерства). Соответственно – Совет народных комиссаров РСФСР (сокр. Совнарком РСФСР; СНК РСФСР; до 1918 – Совет народных комиссаров) – правительство советской России в 1917–1946 годы.

Комиссар в воинском подразделении – в 1918–1942 представитель Коммунистической партии в военных частях (кораблях), соединениях вооружённых сил, наделённый командными полномочиями.

Да и в момент написания «Сентиментального марша» в 1957 году существовали Военные комиссары (военкомы) – при местных гражданских органах власти, отвечающие за организацию исполнения воинской обязанности.

Так кого же имел в виду Булат Окуджава? Я думаю, – руководителей Политбюро. Тех самых, которые стояли на трибуне мавзолея Ленина и принимали парады и демонстрации. Почему? Прежде всего потому, что еще десять лет назад все они были теми или иными Народными Комиссарами. Но это не единственное. Взгляните еще раз на текст Поэта: «комиссары в пыльных шлемах». Обратите внимание на слово «пыльных». «Пыльный» имеет ряд синонимов, в том числе: ишачий, лошадиный, собачий. Весь этот ряд слов тяготеет к слову «мех». А отсюда, в одном шаге, и к меховому головному убору.

Дело в том, что меховой головной убор в советское время считался неотъемлемым атрибутом членов политбюро ЦК КПСС. В разные годы на трибуне Мавзолея была мода – шапки из пыжика, норки и каракуля. На некоторых членах правительства были ушанки из норки, а на других – из пыжика. Что за странный зверь – пыжик? Пыжик – это северный олень от рождения до месяца, по некоторым сообщениям, до полугода. Интересно, что оленёнок от полугода до года назывался неблюй. Хрущёв и Суслов носили каракулевый «пирожок». Носил вначале его и Брежнев, предпочитая тип «Гоголь» и «Московской» на каракулевом меху. В 1960-е годы члены Политбюро ЦК КПСС, партийные бонзы верхнего и среднего звена и послы СССР за границей носили зимой пыжиковые шапки-пирожок и ушанки из ондатры или тюленьего меха. В конце 1960-х и начале 1970-х члены Политбюро поголовно носили одинаковые пыжиковые шапки, потом перешли на шапки из ондатры, тюленьего меха и меха нерпы (элитный тюлений).  Неравнодушный к роскоши генсек Брежнев сменил эти относительно непритязательные шапки на ушанки из дорогой норки, которые стали символом престижа и благосостояния «по-советски».  Году в 74–75-м, по приказу Брежнева. Все Политбюро встало на Мавзолей в норковых ушанках. (Ия Тарасенко «Что за странный зверь – Пыжик, шапку из которого носили члены Политбюро»; Ателье ЦК КПСС – Огонек №52 (4727) от 24,12,2001).

Когда вы смотрите на эти гигантские черные ушанки, вдвое большие скромных размеров голов членов политбюро, вы понимаете, о каких шлемах писал Б.Ш. Окуджава!

Теперь можно подвести и итог «Сентиментального марша». Нового XX съезда не предвидится. Террор Партии против собственного народа продолжается и конца ему не видно. Рано или поздно они доберутся до него, Окуджавы, и убьют. Смысл и вопрос последней строчки «и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной» в том, что умереть придется, но непонятно, как нужно умереть? Либо самому, либо, взорвав последнюю гранату и захватить с собой нескольких треклятых комиссаров из политбюро в ондатровых, пыжиковых и каракулевых шлемах – пирожках и ушанках. Тех самых, которые «склонятся молча надо мной».

Существует объяснение в любви. «Сентиментальный марш» – это нечто совершенно противоположное – это объяснение Булата Шалвовича Окуджавы в ненависти к коммунистической партии Советского Союза и созданной, и выпестованной ею тоталитарной машине угнетения, подавления и ГУЛАГа. Это яростная полыхающая ненависть Великого Поэта ко всему государственному строю СССР. Это жгучий заряд ненависти к главным персоналиям партии и государства. В сущности, «Сентиментальный марш» – это марш ненависти!

Пройдут годы и в 1992 и на вопрос журнала «Столица»: «Что кажется вам самой страшной бедой нашей страны?», – Булат Шалвович ответит открыто:

– То, что мы строили противоестественное, противоречащее всем законам природы и истории общество и сами того не понимали. Более того, до сих пор по-настоящему степень этой беды мы не осознали… Мы по-прежнему не умеем уважать человеческую личность, не умеем видеть в ней высшую ценность жизни, и пока всё это не будет у нас в крови, ничего не изменится, психология большевизма будет и дальше губить нас и наших детей. К сожалению, она слишком сильна и разрушительна, и необыкновенно живуча…

Но ведь «Сентиментальный марш» был написан не в безопасном 1992 году, а в суровом 1957! И если бы Хрущёв знал подлинное содержание «Сентиментального марша», вне всякого сомнения, безотносительно к прошедшему XX съезду, песня эта была бы квалифицирована как контрреволюционная пропаганда. И тогда, не только за благополучие, но и за саму жизнь Б.Ш.Окуджавы, его собственными словами из «Союза друзей», «И я за жизнь его тогда не дам/и самой ломанной гитары»!

Так, благодаря чему же Великий Поэт и мужественный Человек уцелел? Думаю, что безусловная Гениальность Булата Шалвовича Окуджавы, в сочетании с упомянутым выше Его Высокопревосходительством Страхом перед государственной обездуховленной машиной, создали уникальную систему безопасности, «взломать» которую в советское время не смог никто! Она включала в себя несколько элементов.

Прежде всего, это первая операция прикрытия – обманчивость названия. Никакого отношения к тексту и к самому термину сентиментальности название «Сентиментальный марш» не имеет. Эта песня о безысходной беде. Это, безусловно, «Марш ненависти». Такое название песни, как «Сентиментальный марш», не более, чем смелый и дерзкий камуфляж!

Вторая операция прикрытия – обманчивость великолепной музыки. Музыка, действительно, в ритме марша, марша, если угодно, и военного парада, и марша патриотического, юношеского, задорного. Но подлинному драматическому содержанию «Сентиментального марша» она, ни в малейшей степени, не соответствует. Будучи чудесной, светлой и жовиальной, она, сама по себе, на порядок оптимистичнее трагического смысла и, тем более, безнадежно рокового финала. Но, вероятно, по мнению Б.Ш. Окуджавы, она должна была быть именно такой, чтобы замаскировать общую катастрофичность, более того, фатальность, фабулы песни. Великий Поэт, видимо, полагал, что за подобным жизнерадостным и жизнеутверждающим музыкальным фасадом легче скрыть сердцевину песни – мрачную бездну ненависти.

И, наконец, третье прикрытие, возможно, самое важное и эффективное. Булат Шалвович Окуджава создал уникальный метод написания. В его тексте почти нет прямых слов или движений. Почти все высказывается косвенно. Иносказания, недомолвки, двусмысленность. Постоянное путание следов. Отработанная до тонкостей техника петляния. Нарочитое перебрасывание из будущего в прошлое. Например, третья строфа написана в будущем времени, но в первом варианте стихотворения в третьей строчке использовано время прошедшее, искусно, просто виртуозно, вмонтированное в будущее: «я все равно паду на той, на той далекой, на гражданской,».

Поэт пользуется словами, обладающими необычными синонимами.  Как правило, именно эти синонимы, очень редко используемые, и имеет в виду автор, хотя в самом тексте стихотворения он пишет базовые слова. Действующий персонаж может быть не с реальным именем или названием, а, попросту, символ. Например, трубач – символ революции и гражданской войны.

Но самое главное – это намеки. «Трубач израненный привстанет» – XX съезд партии. «Острый локоть» – армия революции. «Век» – длительность жизни Окуджавы после 1937 года и т.д.  О’Генри в «Справочнике Гименея» пишет: «Нет, мне приятней система намеков старикашки Ха-Эм». Он имеет в виду Омара Хайяма. Так вот, гениальный Булат Шалвович Окуджава создал свою уникальную систему намеков. Иногда – многоступенчатую. К примеру, вот такой ряд слов: пыльный → ишачий, лошадиный, собачий → мех → меховой головной убор → ушанки из пыжика и ондатры → члены политбюро ЦК КПСС → комиссары.

Благодаря всему этому, Булат Шалвович Окуджава и уцелел в советское время. Цензура, КГБ, идеологические держиморды КПСС, продажные творческие объединения что-то чувствовали не свое, чуждое им, о чем-то догадывались, но никогда, ничего доказать не смогли! С тем они и канули в лету! Великий Поэт – Булат Шалвович Окуджава благополучно пережил их!

Виктор Финкель