Сергей Жуковский | Классик

Классик

Под гром аплодисментов очень худой, почти лысый человек встал со своего места и, шаркая новыми, до блеска вычищенными туфлями, пошёл на сцену.

Из правой кулисы с букетом красных роз появилась ярко накрашенная волоокая девица.

Человек с трудом взобрался по крутым ступенькам и неожиданно направился к кумачовой трибуне. Постукал по чёрной головке микрофона. Осмотрел рукоплескающий зал. Гулко высморкался в мятый клетчатый платок.

– Александр Порфирьевич… – из президиума, улыбаясь, привстал тучный, с багровым лицом, мужчина. – Вам – туда…

Мужчина качнул рукой в сторону девицы с цветами и очень высокого, в строгом тёмно-синем костюме человека с красной прямоугольной коробочкой поверх такого же цвета папкой.

– Надо сначала получить, Александр Порфирьевич… – улыбаясь, снова заговорил тучный. – А ответное слово – потом…

– Я вот сегодня ночью проснулся… – Александр Порфирьевич сунул скомканный платок в карман брюк. – Оттого, что умираю… Сердце остановилось…

Зал медленно притих.

– Уши заложило… – Александр Порфирьевич помолчал. – Как – ватой… Потолок поплыл… Нащупал на столике нитроглицерин… Под язык сунул… Отпустило… Слава Богу… Полежал… И вдруг думаю: мне через месяц – семьдесят восемь… А что я в своей жизни сделал? Чего достиг? Вот помру я сейчас – что от меня останется?

Мужчина чуть улыбнулся.

– Да – ничего… Ни-че-го…

– Ну, что вы такое говорите, дорогой вы наш?– тучный развёл руками и посмотрел на членов президиума. – Вы же – наш классик! Классик национальной литературы! Национальная гордость! На вас равняются…

– Помолчи, Петька… – прервал тучного старик. – Сядь и помолчи… Когда старшие говорят… Выбрали тебя в президиум – сядь и молчи… Ишь, какую ряху наел в своём президиуме… Хоть прикуривай…

Тучный открыл рот и медленно осел на стул.

– Да, книг навыходило… – Александр Порфирьевич усмехнулся. – Аж двадцать три штуки… За пятьдесят-то годков… Пушкин столько не сочинил… Вместе – с Лермонтовым… Тираж – вообще… Не сосчитать… Я как-то пробовал… Со счёту сбился… Миллион, поди… А, может, – два… Два миллиона…

Александр Порфирьевич снова утёр платком нос.

– Макулатуры… Или – задницу подтирать…

Зал загудел.

– Тихо, тихо! – старик повысил голос. – Вы, писаки… Загудели… Что пчёлы – в ульях… Мёду от вас никакого… Галдёж – только… Да жалите… Когда пасечник отмашку даст… Вот предстану я перед Богом…

Александр Порфирьевич пожевал губами.

– И спросит он меня: что ж ты, дорогой мой, такую хрень всю жизнь сочинял? Что твои тома в нагрузку к Дрюону да Пикулю давали… Чтобы тираж расходился… Как же ты так жил, подлец? Не стыдно было тебе людям в глаза смотреть? Премии получать… Дачи… Звания… Как ты по утрам на себя в зеркало глядел? На рожу свою бесстыжую… Ты же ни одной книги умной не написал… Чтобы люди прочитали, и душа у них перевернулась… Чтобы ахнули… Чтобы о жизни свой задумались… Чтобы покаялись… В мерзостях своих… Или – наоборот: от красоты земной задохнулись…

Что я отвечу Богу?

– Ей-богу, свихнулся… – зашептал тучный. – На старости лет… Надо микрофон отключить… А то он сейчас такого наго…

– Я тебе отключу! – гневно повернулся в сторону президиума Александр Порфирьевич. – Так отключу, что кипятком писать станешь! Думаешь – глухой?! Да я почище твоего слышу! Глаза – да… Уже – не те… А уши… Свихнулся… Ты-то, Пётр Петрович, явно в здравом уме пребываешь! Дачку за счёт взносов наших поднял! Дочку в Лондоны отправил учиться! На какие шиши?! Что замолк?! На гонорары от пьесок своих паршивых?! На которые солдатиков строем водят! Потому что зритель нормальный плюётся! Ни за какие коврижки его не заманишь! Свой рубль трудовой тратить! На дерьмо твоё это!

Пётр Петрович растерянно встал и снова сел на стул.

– Вот! – рассмеялся старик. – Только и можешь! Прыгать! Как – китайский болванчик! Да в президиуме портки протирать! Понасдавал комнат в Доме Литератора жуликам всяким! Чёрти кто ходит! Коробки всё какие-то носят! Туда-сюда! Торгаши чёртовы! Спектакль раз на сцене нашей пошёл… Шекспир… Дай, думаю, внука свожу… А то он днями-ночами из своих цацок электрических… Как – их? Компьютеров… Не вылезает… Сидит – тук-тук… Щёлк-щёлк… Пацану – восемь годков, а уже очки нажил… Повёл… А там по сцене голые бабы бегают! Вот с такими сиськами! Я, старый, не знал – куда от сраму деться! Шекспир! А он – малой! Уставился, конечно… Я Федьку – за шиворот… И – вон! Из спектакля этого… Потом у Володи, директора, спрашиваю: что за бесстыдство в нашем доме творится? Кто затеял?! Прочтение, говорит… Видение… За это прочтение тебе, Петька, прощелыги эти срамные отстёгивают?! Что ты на лимузине чёрном шуршишь?! Как министр!

По залу прошёлся лёгкий хохоток.

– Давай, Порфирьич! – крикнул кто-то. – Разоблачай!

– Некого мне разоблачать… – Александр Порфирьевич медленно выдохнул. – Себя разоблачать надо… Что – жил, как свинья… Что – ничего путного в жизни своей не сделал… Раз мусор пошёл выносить… Смотрю: бомжи книги какие-то с помойки собирают… Глянул: мои… Выбросил кто-то… Поленились даже в макулатуру снести… Новенькие совсем… Видать, не открывали даже… Листы кой-какие – склеенные… Как получили в нагрузку, так и забросили… В чулан какой… А потом уборку делали… Нашли… И – на помойку…

– Александр Порфирьевич… – в президиуме поднялась низенькая, грудастая дама. – Вы понимаете – что говорите? Это же – официальное мероприятие! Государственное! Нас же телевидение снимает! Это же – вручение государственных премий! Здесь же…

Дама протянула полную руку.

– Здесь – официальные лица… Из администрации президента… От Совета Министров… От министерства культуры… Если вы плохо себя чувствуете, мы сейчас вызовем…

– Хорошо я себя чувствую… – улыбнулся старик. – Хорошо, Антонина Павловна! Впервые – за многие годы… Словно камень с души упал… Вот покаялся перед вами и, будто… Точно грех великий с души снял… Мне ж ещё батька говорил: в слесаря иди… Глаз – у тебя… И руки не из задницы растут… Так нет же… Тиснул в газетке районной рассказик… Потом – другой… И пошло-поехало… Засосало… Болото словно… А что?.. Напридумывал всякого… Про класс рабочий… Про власть нашу родную… Про поля бескрайние колхозные… А тебе за это – тыщи… И – почёт… И – уважение! И – слава! И руки – по локоть не в масле… И на смену к восьми бежать не надо… Тут иные…

Александр Порфирьевич вытер тыльной стороной ладони глаза.

– Кто – верующий… В церковь идёт каяться… За грехи свои… А мне куда идти? Когда – на мне креста нет… И совести нет… И дара писательского никогда отродясь не было… А премию свою…

Старик улыбнулся.

– Премию свою можете себе оставить… Я их уже наполучал… И – Сталинских… И – Ленинских… И – чёрт знает каких… И билет ваш…

Александр Порфирьевич вытянул из внутреннего кармана пиджака красную книжицу.

ваш членский… Писательский… Сдаю…

Старик хлопнул книжицей о верх трибуны.

– Выхожу… Из рядов…

Зал прогудел и замер.

– Чтобы Богу сказать: прости меня, Боже… В слепоте и корысти жизнь прожил… В гордыне суетной… Жизнь зря положил… Прости меня, скажу… Готов идти в пекло… Пусть меня черти живьём жгут… Не желаю быть членом… Побыл и хватит… Да и член у меня давно повис… Только для сортира и годится…

В зале хохотнули.

– Что ржёте?! – рявкнул Александр Порфирьевич. – Все такими будете! Коли доживёте… Если эти булки с газировкой трескать не станете… Нормальную пищу есть надо! С огорода своего! И портрет мой с коридора снимите! Не желаю там больше висеть… Как помру – перед гробом понесёте… Поняли? Награды все ваши я в коробку из-под ботинок своих сложил… Надо – забирайте… Себе понавесьте… Я Наташке, дочери, сказал… Отдаст…

В зале сгустилась оглушительная тишина.

– Квартиру только моим оставьте… – Александр Порфирьевич посмотрел на президиум. – Дочка – там… С дитём… Мужа выгнала… В том году… Пил, стервец… И – правильно… Дай Бог, встретит нормального… А дачу берите… Как дали, так и берите… Назад… Мои обойдутся… И машину берите… Не бояре – на автобусе поездят… Ишь, ты!

Старик вдруг стукнул кулаком по трибуне.

– Нигде ж нет этих народных! И заслуженных нет! Нигде в мире! Толковую книгу сочинил – гонорары тебе! И газеты о тебе трубят! И по телику снимают! И кино по твоей книжонке снимут! Враз – миллионер! И можешь новую книгу писать! И никто тебе ничего не выдаёт! Ни машину! Ни квартиру! Сам всё можешь купить! Хочешь – виллу! Хочешь – самолёт! Хочешь – икры бочку!

– Так вам икра нужна, Александр Порфирьевич? – вдруг обрадовался Пётр Петрович. – Так мы сейчас…

– Клал я на вашу икру! – поморщился старик. – Терпеть её не могу! Как в армии на Дальнем Востоке ею обожрался, так до сих пор воротит… Картоху я свою ем… С огорода… Сам сажаю… Сам выкапываю… Сало сам солю… Лучок… А наши стервецы придумали!

Александр Порфирьевич коротко сплюнул.

– Звания эти! Чины! Награды! Премии! Членов! Чтобы в узде держать! Да – кнутом! С пряником! Вперемежку! Чтобы не квакали! Чтобы писали – что им надо! Шекспир – народный писатель Англии! Флобер – заслуженный Франции! Сервантес – Испании!

Александр Порфирьевич тонко захохотал.

– А?! Как вам – это?! Писаки! Народные да заслуженные! Помрёте – на другой день вас забудут! И тома ваши на растопку пустят!

Старик закашлялся.

– Петька… Дай воды…

Тучный неожиданно проворно выскочил из-за длинного стола и, на ходу набулькивая из маленькой пластмассовый бутылки в стакан, подбежал к трибуне.

– С газом?

Тучный кивнул.

– Ладно… – Александр Порфирьевич принял стакан. – От газа меня пучит… Уф… Тёплая – какая… В печке, что ли, держал…

Старик поставил стакан на край трибуны. Медленно спустился по крутым ступенькам и в полной тишине пошёл по проходу. У выхода обернулся.

– Писаки… Мать вашу…

И громко хлопнул дверью. Стакан дрогнул и, кувыркнувшись с трибуны, разлетелся на десятки блестящих осколков. Багрово-жёлтый Пётр Петрович вновь поднялся со стула. И тут в зале погас свет. Какая-то женщина звонко взвизгнула. Кто-то громко матюгнулся. В кромешной тьме неожиданно вспыхнул огонёчек зажигалки. За ним – десятки других.

– Конец света! – весело пробасил чей-то голос.

– Да сделайте же что-нибудь! – крикнула из президиума Антонина Павловна. – Где – электрик?! Найдите электрика!

– Товарищи, товарищи, спокойно! – вмешался Пётр Петрович. – Сохраняйте спокойствие! Оставайтесь на своих местах!

Внезапно свет вспыхнул. И – так ярко, так ослепительно, что пару минут никто ничего не видел. Кроме радужных жгучих пятен, которые, подобно гигантским амёбам, плавали в воздухе, делились, сливались друг с другом, а сама громадная стеклянная люстра казалась солнцем, которое какой-то проказник снял с полуденных небес и аккуратно подвесил под лепным потолком…

Сергей Жуковский