Александр Бунин | Ребрендинг в эмоциональном состоянии

ПИСЬМА

Когда-то дорогие сердцу листки бумаги. Бережно хранимые. Раньше писем ждали, а теперь боязно. Тревожно нынче от писем.

Что там было раньше, в детстве? Почтовый ящик на двери, обклеенный названиями газет.

«С днём рождения, Шурочка!». Это от бабушки, жившей через квартал, старорежимной, с прямой спиной, родившейся, казалось, лет за сто до изобретения чернил. Бабушка не любила крутить нежными пальчиками тугой телефонный диск и потому писала письма красивым округлым почерком выпускницы Смольного института. Бабушка, безуспешно доносившая до тебя пианинную музыку Малера для фортепьяно и струнных ля минор, хотя ты всё равно слушал «Шестнадцать тонн» и «Лодку с бананами».

И каждое письмо трепетно уверяло, что у тебя есть она, бабушка с добрым розовым лицом, красивым нежным голосом и мягкими руками, которая обязательно научит тебя завязывать особым образом шнурки и определять время на огромных часах с римскими цифрами.

«Приглашаем Вас…». Уважительно. Это из Дворца пионеров. Ты победил в шахматной олимпиаде и тебе дадут что-нибудь с ценнейшими автографами М.Ботвинника или М. Таля. Это приятно, и это стимулирует.

«Привет, Саня! У меня всё хорошо!». Это от Мишки Шахламова, переехавшего с родителями в Ленинград. Мы росли в одном дворе и во втором классе совместно бросали курить. Помнит, змей!

Праздничные открытки с яркими гвоздиками, беззаботными детьми или похмельными снеговиками с хорошим настроением. Это раньше. Давно.

А что теперь? Каковы теперь письма? Продираясь сквозь толщу безвкусной рекламы, читаешь : «Вам надлежит…». Это штраф. Не там встал, не там сел, не так проехал, не на того дыхнул. Жизнь стремительна, за всем не уследишь, а степеней свободы всё меньше. Отсюда и письма.

«Согласно статье…». Это из налоговой. Дорожный налог на машину, которую ты честно продал двенадцать лет назад человеку в шляпе и очках, плохо знакомому с кириллицей. Эти не отстанут. Эти возьмут своё, даже если и не было у тебя никогда машины, а лишь привлекательная её копия в масштабе 1:20.

«Голосуйте за…». Это привет от свежезаявленного гладенького кандидата в депутаты, обещающего защитить тебя от цунами в Индийском океане, полёты на Марс бизнес-классом и бесплатные пирожки с повидлом. Ты ему нужен. Пока нужен. Ты – электорат. В конгломерате. Не верю. Не боюсь. Не прошу.

Я не жду писем. Ни от кого. Письма пахнут бедой. И вообще плохо пахнут. Поменялись времена.

P.S. Из последних сил старался не использовать в тексте словосочетание «эпистолярный жанр», чтобы не показаться умным и образованным. Похоже, удалось.

ДОКОЛЕ?

Друг мой Митька угодил в деревенскую больницу по пустячному поводу. Супруга дражайшая Софья (мать их) таким изощрённым способом решила прервать его алкогольный праздник-марафон в честь окончания сезона дождей на острове Боракай.

Понаехавшие неспешные скорые эскулапы исхитрились померить митькино слегка кровяное давление и у них появились веские основания для выполнения своих служебных обязанностей.

Объёмное туловище моего личного скульптора было поэтапно загружено в тряское авто типа «буханка», внутри которого болталось много жизненно важных цветных проводочков неизвестного врачам назначения. Не забранное многочисленное семейство приступило к ликвидации последствий аварии…

Не желая оставлять друга в нежных объятьях врачей-убийц, я поспешил нанести утренний визит в человеческую лечебницу от болезней. С гостинцами. Без всякой на то помощи профсоюзов с их вялыми апельсинками и шершавыми трёшниками.

Отделение кардиологии блистало Ихтиандром. Стеклянный куб-курилка был заполнен жаждущими и страждущими. Больная дама со следами корсиканских страстей на лице, впитавшая нелюбовь к медицине с девичьим «Розовым крепким», бурно выражала малое довольство преждевременной выпиской из стационара : «А чё он козёл! Пьяная я, пьяная я у него! А чего я выпила-та? Чекушку и три стакана красного! А уже обед!».

Строгость врача, безусловно, была чрезмерной. Чекушка и три стакана красного — не доза для санкций.

В углу курилки ветеранно сидел дедок цвета спелой листвы и часто курил папиросы, пользуясь палочками с серными головками. Задумчиво сплёвывая в напольное ведро, он с грустью говорил вниз одну и ту же фразу : «Нихера врачи в моей болезни не понимают.» Действительно, сложно устроен человек. Сложно. Как тут поймёшь.

По коридору женщина в бывшем белом халате катила тележку с корытом, на котором расплывчато виднелась надпись «Первое блюдо». Очевидно, где-то рядом притаилось и «Второе». И, небось, компот. Из отчаявшихся сукафруктов. Она ежесекундно поправляла сползающие штапельные чулки древесного цвета и миловидные боты со сломанными навсегда «молниями», внимательно следя за осанкой и шустрой игрой питательной жижи, приписанной к пищеблоку.

У морщинистой стены бравая медсестрёнка вымогала у отставного сердечника мзду, используя ручейковый голос и для верности обнажив левый лифчик с помещённый туда грудью. Денежный перевод был осуществлён своевременно, без использования ненадёжных пластиковых карт. Клиент получил дополнительный укол внутрь мышцы, а девушка небольшие деньги для приобретения предметов любой необходимости. Беги, Forex, беги!

Я сдал Митьку обратно в элитную 9-местную палату и двинул прочь из медицины.

На автостоянке чья-то смуглая щетинистая рука вывалила окурки из пепельницы прямо на мостовую. Вокруг стало ещё менее нарядно, но без этого изящного жеста доброй воли картина дня была бы незавершённой.

В связи с пережитым возникает вполне естественно-болезненный вопрос : «Доколе?». Доколе мы всё это будем терпеть? Доколе мы будем позволять так издеваться над собой западному миру? Доколе?

НАУЧНЫЙ ИНТУРИЗМ

За границу он впервые угодил в 1987-м. Аккурат на Пражский математический семинар. Поначалу ехать должны были члены институтского профкома в полном составе и зам. директора по стульям и ломким карандашам промышленной фабрики «Сакко и Ванцетти». Однако вскоре выяснилось, что без тематической лекции по логике не обойтись и пришлось направить его, молодого свежезащищённого представителя точных наук, подающего надежды и не подающего начальственные пальто. Зам. директора тормознулся на Родине совершенствоваться в закупке предметов мебельного соцреализма и канцелярских товаров, освежающих рутину процесса деловой переписки.

…Обилие доступного алкоголя разбило ему сердце и повредило уверенность в незыблемости постулатов планового ведения хозяйства. Достойное выступление перед зарубежными коллегами перестало быть основной целью поездки…

Он ходил по полутёмным аллеям гостиничных коридоров и обнимался с легко одетыми гипсовыми богинями, не обременёнными обязательным ношением крупнокалиберных бюстгальтеров на загадочных косточках.

— Вы из какого номера?

— Моя фамилия Кацман. Кац — ман. Это я изобрёл дирижабль.

Доброжелательная ночная чехословачка, минуя языковой барьер, пожелала ему доброй ночи, снабдив в порыве нахлынувшего интернационализма дополнительным рулоном приятной на ягодичную ощупь туалетной бумаги.

Очнулся он уже в обратном аэроплане, сжимая нетвёрдыми щиколотками детдомовский портфельчик с содержимым : общая тетрадка за 48 копеек, исписанная формулами, красивая кофточка для мамы, галстук для папы, минималистическая ночная рубашка для жены с целью неугасания желаний и бутылка хвойной водки с красной мордой на обложке. Для обеденного себя.

Профком любовно оглаживал на коленях коробки с демисезонной обувью и тяжёлые изделия из «богэмного стеква», не сданные в багаж в опаске порчи дефицитного имущества.

Летайте самолётами!

РЕБРЭНДИНГ В ЭМБРИОНАЛЬНОМ СОСТОЯНИИ

Когда-то давно я познакомил своего друга Георгия со своей же юной подружкой Бэллой. Они посеяли разумное, доброе, вечное и у них родился небольшой сын. И мы стали придумывать ему имя. Я предложил «Парузок». Бэлла сказала, что слово «Парузок», мол, я сам выдумал и от него, от этого слова, пахнет сырой древесиной.

Женщина была права. «Парузок» – моё. Парузок Георгиевич. Неплохо. Но Туесок Абрамович – лучше.

– Я понял. В имени ребёнка не должно быть буквы «р», – сказал я.

– Почему? – спросили родители.

– Потому, что в имени «Георгий» уже есть угрожающее «р». Представьте только: Григорий Георгиевич. Открытый перелом языка. А если мальчик не будет выговаривать эту самую «р», а будет классически грассировать? С какими трудностями он столкнётся при произнесении вслух собственных ФИО? Лучше б, конечно, назвать парня «Иван Иванычем».

– Уже не выйдет, – возник Гоша, – я же – Георгий.

– Кто знает… – тихонько сказал я и тут же получил возмущённой женской рукой по собственной упругой ягодице от внимательной Бэллы. Её обручальное кольцо громко звякнуло об заклёпку на заднем кармане моих штанов… Счастливы обладающие…

А мальчонку назвали Александром. В честь Николая Васильевича Гоголя. Сашка уже вовсю очень взрослый и иногда привозит мне виски. Много виски. Но иногда.

Александр Бунин