Продолжатели общедоступной живописи

С сентября прошлого года по окончании новогодних выходных уже в нынешнем году в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина (Москва) проходила выставка «Караваджо и последователи». Основу ее составили как картины из фондов музея, так и раритеты из собрания итальянского ученого и критика двадцатого века Роберто Лонги.

В эскпозиции были представлены как работы самого Микеланджело Меризи да Караваджо, сына архитектора, реформатора живописи, так и тех, кто по мнению искусствоведов в Италии, Испании, Германии, во Франции работал в том же направлении, что и классик европейской живописи семнадцатого века.

Известно, что Караваджо был мастером светотени, соединял в своих работах реализм с маньеризмом и по сложившемуся в истории искусства мнению был корифеем барокко.

При этом – скандальной личностью, забиякой, драчуном, который работу над библейскими сюжетами, которые не всегда принимались в виде завершенных картин заказчиками, чередовал по стечению обстоятельств с заключением в тюрьму, вынужденным бегством из городов, где останавливался для создания картин.

Но речь не о том, конечно же.

Несомненно, что талантлив Караваджо был в достаточной мере. Однако, плодовитость его творческая, судя по результатам, не всегда была бесспорной. И потому, что он слишком увлекался прямолинейной передачей заданного сюжета, в итоге его картины на библейские темы выглядят пошло и банально. И потому, что , как представляется с сегодняшней точки зрения, картины его есть – китч, возможно, в самом точном и непосредственном виде. То есть, живопись мастерская, явная и профессионально выполненная, но несколько напористая, без подтекста и изыска, так сказать, лобовая. И потому – скучная, потому что внимание больше уделяют тому, с какой техничностью Караваджо владел кистью, а не тому, каким прорывом в искусстве стали его произведения.

Вспомнилась эта выставка еще и потому, что на самом деле у Караваджо больше последователей, чем кажется искусствоведам. Имя им – сотни художников.

И потому, что не отходя далеко от Музея имени Пушкина, как думается, можно встретиться с теми, которых, в том числе, можно тоже назвать продолжателями и последователями итальянского знаменитого живописца.

Я имею в виду Илью Глазунова, Александра Шилова, Никаса Сафронова.

В свое время Юрий Лужков на посту мэра российской столицы подарил Александру Шилову здание в самом центре Москвы, окнами на президентский въезд в Кремль. Здесь размещены сотни работ Шилова, подаренные городу. И время от времени у входа в здание выстраивается очередь желающих их посмотреть. Здание это – меньше, чем в сотне метров от Музея имени Пушкина.

А прямо напротив него – бывший дом науки и техники, отданный и переоборудованный чуть позже подаренного Шилову, теперь и Илье Глазунову. Так что, те, кто приходят, чтобы посмотреть шедевры мирового искусства в знаменитый художественный музей федерального подчинения, могут обратить внимание и на галерею Глазунова.

Не знаю, подарили ли столичные власти здание Никасу Сарфонову, но и он не остается без их внимания.

Все три художника – академики, двое из них – народные художники СССР, Сафронов – заслуженный художник России ( СССР к моменту роста его популярности перестало существовать).

Рисуют они в сходной манере – прямолинейно, однозначно и мастерски, что и объединяет их в одно целое.

Глазунов в годы перестройки не упускал возможности привлекать к себе внимание публики картинами с несколько провокационными сюжетами – многофигурными композициями с порой скандальным подтекстом. А до того – скандальными событиями, связанными с открытием его персональных выставок.

Он же одно время руководил Всероссийским музеем декоративно-прикладного искусства, но особого успеха на этом посту не добился. Однако, потом возродил Академию живописи, ваяния и зодчества, где учит студентов создавать произведения патриотичные и правильные в почвенническом стиле.

Александр Шилов с момента своего признания властями снискал славу человека талантливого, но несколько одномерного в своих произведениях. Они все выполнены блестяще по исполнению, но в его портретах нет жизни, живости и воздуха. Все они похожи на раскрашенные фотографии.

Любит Александр Шилов славу.

Лично видел, как в сопровождении двух как бы оруженосцев вышел на Тверской бульвар в Москве и демонстративно прошествовал в сторону Академии художеств. Лишен , кажется, напрочь, чувства юмора, иначе не принял бы участие в телепередаче участника группы «Машина времени» Подгородецкого под названием «Сбитый летчик». Про него на Первом канале у Малахова в «Пусть говорят» вышел эфир, посвященный его отношениями с женой, которую не раз рисовал и которая родила ему ушедшую потом из жизни дочь.

Никас Сафронов – человек того же формата, что и Глазунов, и Шилов.

Он постоял перед камерой в одном из выпусков передач, где трое ведущих помогали влюбленным молодым людям воплотить в жизнь их мечты. Как-то писали, что одному из губернаторов вместо оригинальной работы продал раскрашенную фотокопию своей картины первого лица государства, а к недавнему дню рождения Президента РФ по заказу легендарных спортсменов написал портрет главы страны в образе хоккеиста.

Существует, заметим, явно досужее мнение, что авторы произведений, которые относятся к китчу, в данном случае, в изобразительном искусстве, таковыми считаются постольку, поскольку их произведения слабые в чисто техническом, не говорим – художественном, смысле.

Это совершенно не так. Более того, для того, чтобы написать картину в духе китчевом, необходимо быть не просто мастером своего дела, а и прежде всего корифеем в высшей степени данного определения. Надо не только уметь прекрасно изображать что-то или кого-то, но и владеть многими техниками, блистательно строить композицию произведения, вкладывать в нее пусть незамысловатый и сразу прочитываемый, но подтекст.

Так что, дилетанту тут не котируются, поскольку их творения слабы изначально. И потому не могут ни в коей мере претендовать на то, чтобы относиться к явлениями искусства. Дело даже не в уличных художниках, которые цветными мелками рисуют реплики «Джоконды» или других шедевров европейского искусства на асфальте. Не в плодовитых выучениках академий живописи, которые могут изобразить все, что угодно, но рисуют нечто на потребу зрителя, неприхотливого и обеспеченного.

Несомненно, что китчевые полотна имеют элемент эпатажности, без которого они невозможны просто по природе жанра. Эпатажность темы или ракурса ее, раскрытия намека или слогана есть составная часть такого произведения, которое относят к китчу. Из чего следует, что большая часть так называемого авангардного искусства двадцатого века – американского, российского, европейского – Раушенбах ли, Булатов ли, Муха ли – как знаковые проявления национального и мирового андеграунда в искусстве по сути своей есть все тоже явление банального живописного творчества.

Повторим, речь идет о таких художниках, чей профессиональный авторитет безоговорочен и доказан многократно. Но при том, они позволяют себя принижать собственный талант до простодушного зрителя, которому нравится, чтобы было понятно и красиво, вместо того, чтобы вести его за собой к возвышенному восприятию себя и бытия.

Сравним имена: Караваджо и Джорджоне, Рубенс и Рембрандт, Дали и Пикассо, Матисс и Модильяни, Серов и Коровин, Дейнека и Кончаловский, Васильев и Петров-Водкин, Иогансон и Шевченко (список можно продолжать еще очень долго).

Даже самое поверхностное знакомство с работами всех перечисленных художников, которые в своем отечестве и вне его признаны классиками, показывает, что перед нами те, для кого живопись – и труд, и призвание, и прорыв , и самоотдача. Разница только в том, ради чего все перечисленное у каждого в приведенных парах, где первый, в нашем понимании, мастер китча, а второй – мастер подлинной живописи.

Но возвратимся снова к ныне раритетным российским персоналиям – Глазунову, Шилову и Софронову.

Над ними летает дух художника Чарткова из петербургской повести Гоголя с названием «Портрет». Тот имел явные задатки, но был поспешен, жаждал славы. И, получив инфернально-чудесным образом деньги в значительном количестве, приобрел новую студию, пошел в газету, которая расхвалила его достоинства (что делал Чартков три раза для поддержания имиджа и востребованности), а потом стал под вкусы заказчиков переделывать свои прежние эскизы, а потом просто рисовать прямолинейно, поверхностно и то, что должно было обязательно понравиться вкусам персоналий, к нему обращавшимся за увековечиванием красками на холсте.

Если вспомнить иллюстрации Глазунова к собранию сочинений Достоевского, его картины раннего периода творчества, то в них чувствовался нерв, личный взгляд, талант и своеобычность. В них видна была жизнь, сердечность, чувство и изыск. Чем дальше, тем заметнее талант оставался, но все остальное уходило из его произведений, становившихся все совершеннее с технической точки зрения, вероятно, безукоризненными по исполнения в формате произведения живописи, но все менее художественных по сути.

В картинах Шилова осталась почти только одна техника. И они соединяли в себе доведенную до натурализма олеографию с лубком, напоминая не живопись уже, а рад похожих друг на друга полотен, выполненных в единой манере и похожих в совокупности на запечатленный напористо и самоуверенно паноктикум, когда лица реальных персонажей теряют черты непохожести и кажутся в чем-то близнецами.

Сафронов довел ту же тенденцию до совершенства и максимального выражения, благодаря броскости стиля, узнаваемости известных людей, тому, что в его картинах не было ни пространства, ни времени, атмосферы сегодняшнего дня. А оставался один и тот же прием – ярко, брутально и настойчиво до развоплощенности человеческой переданные образы селебрити того или иного рода. Ни о какой живости, да и живописности по большому счету тут не приходится говорить. Это мастерство, дошедшее до саморазрушения, поскольку зиждилось на задаче схватить и остановить реальность, сделав ее максимально доступной восприятию широкого зрителя, что Сафронову безусловно удалось. Правда, картины его можно воспринимать однократно, ведь в них нет того, что отличает китч от большой живописи – множества смыслов и подтекстов. Таким образом, в ряду трех признанных гениев теперешней российской, а когда-то и советской (Глазунов и Шилов) живописи Сафронов есть завершитель. Дальше в том же ключе уже нечего говорить, остается только копировать его «достижения», тиражируя их до неприличия в любом смысле слова.

Из чего следует, что уроки Караваджо в России усвоили. И достаточно хорошо и четко. Названные выше мастера отечественного изобразительного искусства являются не только маяками, а их творчество не только точкой отсчета российского китча в широком смысле слова. Они, вернее, их творчество есть показатель того, куда приходит искусство, несвободное от заинтересованности в зрителе, то есть, в потреблении его широкими массами. Оно, действительно, стало народным в самых высших проявлениях его. Но какова такая народность, можно судить по шедеврам Глазунова, Шилова и Сафронова, как и их последователей, подражателей и адептов.

Перспектива в таком контексте выстраивается отнюдь не благостная. Однако, патриотичная, как теперь принято в России, по-своему идеологичная и вместе с тем – не внушающая оптимизма, к великому сожалению любителей искусства, которых формально много, если судить по давке на выставку Серова в Москве, но тем не менее – немногочисленная по тому, что посещать выставку и любить живопись – не одно и тоже.

Илья Абель