Сергей Плышевский | По другую сторону судьбы

Мы путаем «ваши» и «наши» –
Москву, Тель-Авив и Нью-Йорк;
История пьянки вчерашней
Саднит, как блокадный паёк.

Мы верим не сразу и трудно,
Поверив, не можем проклясть,
И паспорт в кармашке нагрудном
Болит за советскую грязь.

Мы смелы, умны, многолики,
Но в стаде – заблеем козой.
Хотя понимаем – политик
Не смеет вести на позор!

Но терпим общо и смиренно –
Не пачкать же руки самим.
Кто хочет – включайте сирену,
А мы, так и быть, подсобим.

И, может быть, так нам и надо,
Но не продаём за гроши –
Позорище русского стада,
Порядочность русской души.

***

Два осколка нелепых культур,
Разошедшихся в принципах счастья,
Мы опять повторяли: “приду»
И взахлеб продолжали встречаться –
На границе чужого двора,
В переулках за детской площадкой,
Наплевать, что дожди и жара
Нам порой наступали на пятки;
Нас не злил тополиный пушок,
Дым сгорающих листьев не мучил,
И до мартовских солнц хорошо
Снег скрывал непристойные кучи.

Нам теперь невдомёк, и пускай,
Мы с готовностью примем на веру,
Что бывает премудрый пескарь,
Что весной опушаются вербы,
Что на кромке родного двора
Лопухи уступили стоянке,
И прилизанная детвора
Ловит мух для птенцов коноплянки;
И на нашей любимой скамье,
С выражением фэйса умильным,
Восседает счастливый раньте
И прийти обещает – в мобильник…

***

Поэт не спит не потому,
Что яркий свет горит,
Не потому что кот ему
Под ухо говорит,
Не оттого, что денег нет
На пачку сигарет
Не оттого, что сквер в окне
Луною не нагрет,
И даже нет, не оттого,
Что пусто в животе;
Он не поехал головой
Не увидал чертей…

Он слышит толп водоворот
У самых божьих врат,
Он понимает что идёт
С мечом на брата брат;
Он видит в ужасе ещё –
С упора и с руки…
Там ружья тащат на плечо
И взводят их курки;
Одно безумие опять –
Поля слепых могил.
И скоро всем не то что спать –
Дышать не хватит сил!

***

Летали – забудь,
Говорили – забудь,
Кирпичная стенка, ковёр…
Ты помнишь, бабуль?
Нет, не помнишь, бабуль,
Но в памяти – кто это стёр?
Как степ по негнущимся плиткам полов,
Прошёл очищающий град,
И нету икон,
Распущен Гукон,
И брата не ведает брат.
И ладно – не ведает, да не продаст,
Директору не донесёт
И будет схоласт
На шпильки горазд,
Но кончится время – и всё;
Затянутся дырки от шрамов и пуль,
Воспрянет олень на ковре,
Ты помнишь, бабуль?
Нет, не помнишь, бабуль,
Скамейку на нашем дворе?
Там время текло,
Как влага в стекло,
Но только не внутрь, а извне,
Ведь каждый твой выдох
Равняется вдох,
Когда поднадзорен казне;
И казни и козни,
И ворох морОк –
Морковным суфле в сухарях…
Ты помнишь, еще был творожный сырок,
Легенды о вкусных угрях?
Поваренных книг золотые тома
И радио по проводам,
Ты помнишь какие ютились дома
В лесах «Солнцедар» и «Агдам»?
Ты лучшее помнишь,
Так мне расскажи,
И я передам, если что,
Особенно, если достанется жить,
Как нынче – стучать долотом.
А прочее – жуть,
Безразмерная чушь,
Ну правда, бабуль, посмотри,
Пожили – забудь,
Отложили – забудь,
Но тайны остались внутри.
И даже не столько вмещала бы грудь,
Как воздуха – хватит ли всем?
Мечтали – забудь,
Не успели – забудь,
Забудут и нас насовсем.

***

Падает, падает навзничь на грунт
Лист, продержавшийся с самого мая,
Первый морозец – плутишка и лгун,
Долгой простуды и кашля не знает –
Тронет верхушки осинок и лип,
Толщи дубов не касаясь покуда,
Сменит погоды прилив на отлив,
Выкрасит матово эллипсы слив –
Слив итальянских в плетёной посуде…
Будет варенье и осень зайдёт
В зимнюю комнату нашего детства:
Братство, сестринство и всё домоседство
Вновь разгорится как яркий костёр,
Как кровяная палитра дерев –
Буйными красками дальней поляны,
В бликах зелёных, солёных, соляных
Берега, скудного на обогрев…
Дом – не защита, а к осени дверь,
К первому льду на запруженной речке,
Слабые, робкие мы человечки
В зимних опорках и тяжком ярме,
С блеском надежды в глубоких глазах,
В душу запавшими искрами солнца…
Это зимой – а пока чудеса:
Осень густая из воздуха льётся.

***

Ощущаем себя Лилиан и Клерфэ:
Надкусили швейцарские шублиги.
Против слова «вино» в ресторанной графе
Появляются франки, не рублики.
Каждый месяц – обрывами запертый фьорд –
В нем ни влево, ни вправо, как в склепе,
Потому наш прокатный потрепанный Форд
Превращается нынче в «Джузеппе».

Почему-то немного отпущено впрок
И взаймы не попросишь у рока,
Окунаешь в чернила полёта перо
И на карту ложится дорога.

Но опять возвращаешься в царство низин
По запутанному серпантину,
И вслепую бредешь, спотыкаясь, один,
Продираясь в людскую долину.

***

По другую сторону судьбы –
Праздники в событиях негромких:
Только телеграфные столбы
И просторы, рвущие постромки.

По другую сторону стекла –
Зеркало знакомого залива:
В нем барашки смотрятся пугливо
В берег, где калина расцвела, –

Красная, пурпурная, багрянь –
От артериальной до венозной…
Ей плевать на глупые прогнозы
По другую сторону добра.

От корней до самой до войны
Жизни суть ничтожества и цены –
Люди перед пулями равны
По другую сторону прицела.

***

Пейзаж по-осеннему грустен,
Но в небо смотрю, изумлён:
Летят запоздалые гуси
Над белой канадской землёй.

Их строй переменчив и ломок,
И прост перелётный наряд,
И кажется, будто с поклоном
Они окликают поля.

В том крике – грядущие зори,
Косматые солнца висят,
И чинно в холодное море
Ступает цепочка гусят.

Весною – на землю – вернусь ли?
(А может, и я не вернусь) –
Летят запоздалые гуси,
А я почему-то не гусь.

Мне выпал земной перешеек
С рожденья до Стикса длиной,
Останусь летящим в душе я,
Пусть крылья ещё не со мной.

И в час, когда пешие трусят,
Вступая в оковы зимы,
Смотрю, как летящие гуси
Трубят на прощанье земным…

Сергей Плышевский