Александр Бунин | Пансионата

Если б знали вы, как недёшевы
Подмосковные вечера…

Общеизвестно: хороши вечера на Оби. Спору нет. Хороши и замечательны. А вот что они так же хороши и замечательны в Подмосковье, известно не столь интенсивно. Меньше ста вёрст от Центрального телеграфа, а какая невозмутимая природа, какие луга, поля и дойные леса. И среди всего этого пейзажа – заведение общего режима для бывшей советской номенклатуры. Плотные четыре звезды, несмотря на обилие русских.

Силами вольных каменщиков из Средней Азии успешно произведён европейский ремонт, и из-за непрокрашенного угла хмуро выглядывает молотобойное рыло прошлого, увенчанное поношенным нимбом бессмысленно-ударных пятилеток.

Территория огромна, как зоопарк с животными. С бьющей вверх водой и слабовоспитанными птицами, проживающими в ветвях многочисленных деревьев хвойных и лиственных пород.

На шатких парковых скамьях базируются невлюблённые отдыхающие трудящиеся с остеохондрозом текущей жизни, ведя неспешные беседы об эритроцитах и начальных признаках мочекаменной болезни.

Местные хипстеры абонировали клумбы. Люди лысы, бородаты, пьют пиво из «сисек» и курят фабрику «Дукат», изящно сплёвывая тягучую никотиновую слюну в центр посадки культурных растений. Их ворсистые небритые кадыки исправно снуют вверх-вниз вдоль тонких небогатых шей, как скоростные лифты офисного небоскрёба, снабжая ветхие уже организмы пахучим низкооктановым топливом.

Земля усыпана яблоками с пониженной социальной ответственностью. На дальних рубежах грустят напрасные кони. Седоки уже с утра не лихие.

Горничные в корпусах – крепенькие величавые девушки из окрестных поселений – не испорчены повышенным окладом жалованья, но готовы предоставить весь спектр своевременных услуг по соблюдению гигиенических норм в общежитии для людей.

Их природная грация не оптимизирована городскими условностями, брекетами и талиевидными корсетами. Они милы и приветливы, не вымогают мзду, а любого трезвого мужчину до ста лет воспринимают как потенциального суженого, поскольку их ровесники-односельчане изучают букварь уже под радостный звон мутных стаканов с отравленным зельем, в короткий срок приводя себя в полную негодность для использования по прямому мужскому назначению. Биологический материал стакановцев не интересует даже зловредную империалистическую военщину.

Имена у девушек всё больше экзотические, иностранного производства. Тань, Лен и Наденек уж и не сыщешь. Чем дальше в лес, тем больше Виолетт.

Уличной охраны много. Она тиха, застенчива, как неопытный эксгибиционист, и гордится новенькой формой, страдая от приступов трезвости. Не робкого десятка. Робкой сотни.

Начальник охраны часто болеет и лечится домашними средствами. Средств много и появляется он лишь в полнолуние. Бледный и неустойчивый. Тёртый малый. Его в детстве сбил Опель.

Номер постояльца небольшой, но с балконом, под которым словно древняя Кура шумит фонтан и бродят не белые ещё ходоки. Две узенькие сиротские постельки составлены вместе, но напарница в комплект не входит. Одной лежанки завсегда мало по ширине, а на обеих сразу спать не получается : разъезжаются будто Сцилла и Харибда, навевая мотивы детской игрульки « С кочки на кочку, в ямку бух!», эротично поскрипывая в такт прерывистым стонам настольной лампы.

На нарядном зазубренном подносе гнездится ёмкий чайник. Полезная вещь в прохладную осень. Могла бы быть : ни одна из имеющихся розеток не принимает чайниковый нефритовый стержень в своё столь ожидаемое лоно. Сердцу не прикажешь. Электрику тоже. Бесполезность – первое условие роскоши.

Небольшой холодильник бродит по комнате в разумных пределах и просит милостыню электрическим голосом. Стартует без команды. Фальстартом не грешит.

Кондиционер шумит, как настоящий, но холодит лишь нежное сердце.

Телевизор значится в программке пребывания, но показывает только рябь красивого серого цвета. Качество ряби отменное.

Раковина украшена ажурными паутинками внебрачных трещин, напоминающих схему московского метрополитена имени В.И.Ленина 70-х годов. В районе станции «Площадь Ногина» размещена крупная впадина, вызывающая мысли.

В кране уютно хлюпает вода, создавая эффект присутствия. Вечерами не так одиноко существовать в ожидании объединения пролетариев всех стран.

Двериный рык сопровождает повсюду. Скрипучее тайное тут же становится явным. Коридорные песнопения обозначаются уже в шесть утра : у постояльцев тяжёлый сон. В беспокойстве об уровне холестерина в крови и идеальной, геометрически выверенной прямолинейности прямой кишки.

Чистка, оставшихся после советской власти пожилых зубов, также сопровождается звуками в предрассветной тишине. Как у вольера со слоном. Однако уровень децибел этой гигиенической процедуры не превышает допустимых норм, принятых в авиакомпании «Люфтганза» для грузовых самолётов.

Ресторан для приёма пищи значителен и совсем не похож на вокзал. «Шведский стол» пребывает в обрамлении дорогих матерчатых скатертей цвета старых кружев. Красивые и качественные тарелки : молочно-белые, как новенькая «Тойота», квадратные, тяжёлые. Но постблагородный райкомовский народец всё равно корчит лица, ведь у себя в родной Мандобреевке они привыкли есть на золоте, а спать на серебре. Это явление аристократического нигилизма наблюдается и у других утончённо-бледнолицых соотечественников на далёких курортах Плайя-де-Лас-Америкас, покрытых чёрным песком вулканического происхождения. Здесь тоже всё не так.

Громогласное «Приятного аппетита!», бросаемое в изведанную даль каждым входящим, звучит как сигнал тревоги и является в понимании публики высшим проявлением светскости бытия.

У граждан аппетит из мезозоя. Едят много, быстро и без разбору, как в армии в последний раз. Иногда гортань не справляется со скоростью загружаемых в неё продуктов питания, и в ответ на утробный кашель в адрес обвиняемого поступают нещадные весёлые хлопки в область между бордовой шеей и вялым крестцом. Извечный компромисс между желанием и возможностью.

Слово «кушать» звучит повсеместно. О еде говорят с особой нежностью, уменьшая и лаская названия местных блюд. С тарелок хризантемно-празднично свисают юркие макароны, а застенчивые грудные кармашки предусмотрительных дамских рубашечек привлекательно топорщатся припасённой пищей в предвкушении позднего романтического ужина с сосисками. Инновация. Продовольственный push up.

Начинающие младенцы бузят и не хотят есть кашу. Это свойственно всем местам и временам.

Девушки, следуя негласным требованиям санаторного ГОСТа, выказывают бретельки от лифчиков во всём их кружевном великолепии и буйстве цветовой гаммы, робко хлебая полублагородный кофе, забавно оттопырив наманикюренные мизинчики на пьющей руке.

Взрослые номенклатурные тёти с выражением юридического лица, не плескающегося в волнах самокритики, — геликоны, игравшие когда-то первую скрипку. Они поднаторели в жизни, наполненной искусственными страстями. Имеют бас-профундо и мощность тепловой пушки. Поступь их тверда, а помыслы туманны.

Они давят категоричной осведомлённостью по всем вопросам, загоняя робеющих мужчин в токсичный кильватер аромата своих духов и освежающий запах азу по-татарски. Среди этой административной мантиссы, пропитанной идеологическими символами пленумов и партсобраний, чувствуешь себя небольшим провинившимся ребёнком, дымящим сигаретой без фильтра в дамском туалете. Сражаться с ними не следует. И победа, и поражение будут одинаково позорны.

Вечерами тёти с отвращением слушают «живую» музыку в виде блюза «Женщина с большими ногами», пытаясь бывалыми голосами охватить всех присутствующих национальной заботой. В атмосфере витает флирт времён принудительной коллективизации.

Прогрессивные бабушки подвержены застольному фоббингу. Остальные тёщи и свекрови выполняют свои многовековые функции и приносят посильный вред.

На минус втором этаже раскинулся медицинский центр, имеющий отношение к медицине. Здесь же, для удобства нездоровых людей, открыт большой аптечный киоск, который закрыт навсегда.

Цивилизация глубоко проникла в подземелье : людские мобильники натужно хрустят, создавая множественные сэлфи на фоне ингаляционных устройств с шалфеем и вихревых ванн для нижних и верхних конечностей. Неработающий кассовый аппарат залёг под пальмой, восхищая фискальные органы. Подземелье – лучшее место для низменных порывов. По сравнению с прежними временами минимализма стало больше.

И, конечно же, исчезающая наша ценность – медицинские бабушки, честно работающие всю жизнь за копейки. Вежливые, ухоженные, в чистой глаженой форме, готовые всё объяснить, показать, рассказать, направить в искомое русло, всё понять и всё простить.

Соляная пещера Лейхтвейса содержит мягкие стены, как в дурко для буйных, пышет газом и музыкой несоветского композитора Поля Мориа. Здесь сухо и прохладно.

Имеются ванны без воды и бассейн с водой. Головы полуголых старушек прыгают по водной ряби, как разноцветные поплавки, отбивая у всё ещё подрастающего поколения охоту к занятиям водными видами спорта. Бабушки визжат, хлопают по воде ладошками и искренне радуются своим годам. Они учат людей стареть.

Врач-кардиолог умна, образована и внимательна. Знает толк в профессии. Старая школа. Ей по плечу ремонт двигателя Ричарда Львиное Сердце. Сразу после приёма она уходит хранить врачебную тайну, а ассистентка – девочка-хохотушка – бережно заполняет санаторную карту почерком, похожим на плохую кардиограмму.

Окулист в тёмных очках, с настораживающей русское ухо фамилией «Болтон», верит всем на слово.

На улице властвуют приятные мелочи. Уйма молодых женщин с прогулочными колясками, в которых размещены дети. Дети орут в пространство, мамы орут на детей, папы орут на мам. В целом – большая дружная семья.

На выходных объявились два автобуса «с Москвы, с молокозавода». Не редкость в здешних краях. Мужчины выгружаются уже влитые – путь к здоровому отдыху на природе долог и многотруден. Дамы, уставшие от мужей, на ходу подкрашивают хитрые глазки, ловко жонглируя вместительными сумками известных рыночных брендов и уверенно семеня обувкой отечественных расцветок.

Человек, похожий на памятник Марксу, вышел из автобуса и вошёл в запой. Коллеги, похожие на классика в значительно меньшей степени, повторили его славный путь. Больше их никто не видел. Их захватила любовь. Они верят в любовь с чётного взгляда. Пьёт – значит, любит. Пьянство – йога наших широт.

Молочные женщины игривыми зайчиками мелькают на дискотеке, на мастер-классе в разделе «коктейли-эспрессо», где пытаются обрести знакомство с ещё посторонними, извергая хорошо спрятанную доброжелательность. Знает только рожь высокая. И пшеница твёрдых сортов.

Был в санатории и свой собственный, персональный призрак, как это и положено в старинных домах – женщина с грассирующей походкой, в футболке и чёрных велосипедных трусах, сквозь которые кокетливо проглядывала анатомия человека женского рода. Торжество демонов чебоксарского трикотажа.

Она была всегда и везде в постояннодействующих трусах, появляясь из ниоткуда. От ресторана и сельского магазина до кабинета эмоциональной разгрузки для чувствительных людей. Как страховой агент. Только без наколок.

Иногда загадочная молчунья вальяжно, как художественная гимнастка, присаживалась на простывшую уличную скамейку, с целью обозреть окрестность и почитать городскую книгу. Зернистые от холода икры её начинали крупно дрожать, требуя оценок. Техника – 5,8. Артистичность 6,0.

— Мадам без зонтика?

— Без. Наличие зонтика предполагает отсутствие экипажа.

Многие так и не смогли привыкнуть к её повсеместности. Но были и другие. Алчно предаваясь досугу, они скучали по ней.

Если что и способно отвлечь рядового гражданина от процесса восхищения женщиной-пулей и её Тур-де-Франсом, то это, конечно же, беспощадная деревенская свадьба.

Праздник ворвался сквозь открытую Тверь, размахивая водкой. Как распухшая река. Как съёмочная группа фильма про индейцев в период интеллектуального застоя. Три десятка обветренных голов растеклись по асфальту, издавая гортанные звуки местного производства. Простые аналоговые люди с широчайшими рамками общительности, пьяные со вчера. Важнейшим из искусств для них всегда является вино. Креплёное.

Впереди с особым цинизмом чеканила шаг крупная невеста, гордая свершившимся фактом состоявшегося замужества. Шлейф её бывшего подвенечного платья покрывал значительную часть площади дорожного полотна.

За ней неумело плёлся как попало одетый свидетель таинства брака, опоясанный алой непулемётной лентой и с объёмной бутылью в сильно слабеющей руке. Он мнил себя важным шафером, подробно следя за батистовым продолжением невестиного туловища, не отрывая кругозора от напитка и исправно пополняя кровяные запасы промилле в процессе движения. Последнее давалось ему неплохо. Он отставил неуместные гальванические попытки не пить.

Но судьба не уследила за подолом. Тяжесть ноги пехотинца и стремительность походки молодой ещё жены вошли в противоречие, образовав конфликт интересов. Произошёл огорчительный заступ, как в соревнованиях по прыжкам в длину на расстояния.

С треском падающего забора невеста вышла из платья на волю, окончательно явив людям обширное не зону декольте и оставшееся тело с элементами амуниции, предназначенной для свадеб молодожёнов. Она остановилась без опаски захворать на ветру, утончённый сомелье с удовольствием врезался в стоячий легко одетый круп и обхватил его руками, вылив содержимое бутылки в жёнины туфли.

Он уже пригрелся и готов был вздремнуть, как невестину голову ужалила свежая мысль. Внятно молвив « Мать вашу!» и недоуменно поведя бёдрами, она переместила туфли с ног в руки и бросилась в бой, уронив в пылу манёвра отважного компаньона, и без того с трудом сохранявшего властную вертикаль. Потом он всё-таки упал, круша основы развитого социализма, и разлёгся в домашней позе. Тщетность усилий стала очевидной. Его горизонт планирования существенно сузился.

Битвы прекращаются так же внезапно, как и возникают. Вот и центральная драка быстро замирилась. Но очаги напряжённости продолжали возникать на юго-востоке свадьбы и левом её фланге, спровоцированные незнакомым мужчиной со слесарными навыками, получившим ожоги разной степени и потому говорившим всем гадости.

Без двух-трёх потасовок добрая провинциальная женитьба может показаться унылой. Но не наша. Наша удалась. Были танцы, караоке на конюшне, кормление енота и братание армий. Краснолицые селяне хиляли в атомном стиле, не напрягаясь думами о предстоящей путине и окончании сроков уборки урожая, гордо рея буревестниками. Смеркалось. Хотелось слушать Генделя. А на далёких путейных платформах желтели новенькие трактора…

Дико уютное место этот наш пансион. Здесь можно поправить или подорвать здоровье в любое время суток. Отдыхайте в нём. Не бойтесь. Это лучше, чем умереть трезвым в библиотеке. А, во-вторых, это красиво. Последнее, впрочем, не наверное.

Александр Бунин