Исай Шпицер | На трёх китах

Об авторе

Исай Шпицер, член Союза профессиональных литераторов России.

Эмигрировал в Германию из Санкт-Петербурга в 1995 году.

Первая публикация была в 1962 году в газете «Вечерний Ленинград» в жанре юмора.

Печатался в журналах: «Аврора», «Юность», «Крокодил», в «Литературной газете» на 16-й полосе. Иронические стихи читались на радио «Свобода». Писал эстрадные миниатюры для артистов Лен- и Москонцерта. Автор трёх поэтических сборников стихов и афоризмов. Живя в Мюнхене, продолжает сотрудничать с «Литературной газетой» (Москва), газетами: «Еврейская панорама», «Русская Германия», еженедельником «Еврейский мир» (США). Один из авторов сборников «Русские следы в Баварии» (1997), Русский Мюнхен» (2010), Антологии клуба «ДС» «Литературной газеты» (2012 год), журнала «Литературный Иерусалим (2015).

Автор широко известных в Интернете стихов на еврейскую тему, в том числе стихотворения «Верните евреев» и песни на этот текст.

На трёх китах

«Земля стоит на трёх китах.
А те киты уже в летах»…
(И. Шпицер)

Л.М.Рубинштейну

Не стоит искать утешенья слова,
Коль выпала эта планида.
Закроешь глаза – пред тобою Нева
В прокрустовом ложе гранита.

Она, как и юность твоя, далека,
Её не увидеть воочью.
Сквозь душу твою протекает река,
Объятая белою ночью.

И ты по граниту идешь вдоль реки,
Глотая балтийские ветры.
У каждого в памяти есть уголки,
Что святы и что заповедны.

 Н.М.

Что ж, очевидно, так и надо:
Разъела ржавчина ключи.
Калитка брошенного сада
Не заскрипит уже в ночи.

Не объяснить, с какой же стати
Всю ночь стоял я перед ней.
Мне сад не распростёр объятий
Укрытых сумраком аллей.

Что за неведомая сила
Меня вовнутрь его влекла?..
Всё это было, было, было.
Спасибо – память сберегла.

Жизнь не бывает понарошку,
А если бьёт – в упор, иль влёт.
Клюёт в ней быт любовь по крошкам,
Покуда вовсе не склюёт.

А вот душа – не бытом шита,
Её пленить не норови!
Сорвёт с себя оковы быта,
Чтоб вновь открыться для любви.

И ты тогда увидеть сможешь
Её решительный возлёт.
Свобода выбора дороже
Ей благ любых, что быт даёт.

Смысл мирозданья

Сколь надо пережить, съесть сколько соли,
Споткнуться так, что белый свет не мил,
Пока поймёшь, что нет сильнее боли,
Чем та, что ты другому причинил.

Когда живёшь ты с этим осознаньем,
Натянутым стрелой на тетеве,
Тогда и смысл глубинный мирозданья
Со всею ясностью откроется тебе.

 Старый сад

В то утро – c пронзительной ясностью,
Когда мысли с чувством в ладу,
С душой, напоённою радостью, —
Сидел я на камне в саду

Сад в бывшем дворянском имении
Сберёг родовитость свою.
Окутанный дымкой цветения,
Он был не по возрасту юн.

Давно в нём истлели строения
Как призраки жизни былой.
Мне чудилось, будто цветению
Он сам удивлялся — живой!

И сквозь белоснежное марево,
Доверясь весне и судьбе,
Шершавые ветви протягивал
Он к небу. Как будто в мольбе.

 Июльский дождь

А вот и дождь, жару сменивший,
По скатам крыш засеменивший.
И, как зверушка быстроногий,
Стремглав просёлочной дорогой,
Взбивая пыль, помчался к лесу.
И тотчас мокрою завесой,
Накрыл село, луга и нивы.
Попрятались, дождём гонимы,
Зверьё и птицы — в норы, гнёзда.
Сельчане – кто откуда – розно
В проволглых одеяньях грубых
Сбежались под навес у клуба.
Мужик один, пыхтя махоркой,
Изрёк, на небо глядя, громко:
«Земле воды давно пора бы!»
«Грибы пойдут», – ввернули бабы.

***

Я иду по земле, мне навстречу – восход,
И никто за меня этот путь не пройдёт,
Не проложит тропу по прямой ли, кривой,
Этот путь на земле – только мой, только мой.

И пока солнце в небе – на круговорот,
Не сойти мне с пути, не замедлить свой ход.
Этот путь, как у всех, без дороги назад,
Час придёт, я оставлю, сорвавшись в закат.

Облачко

В небе лёгкого облачка, что над моей головой,
Встав на цыпочки, я осторожно касаюсь рукой,
Взять в ладони хочу, чтоб дыханьем согреть, как птенца,
Ощутив всю пушистую нежность его у лица.
Но плывёт это облачко мимо ладоней моих.
Может быть, это мною ещё ненаписанный стих,
Тот, которого ждёшь в утешенье уставшей души,
Чтоб его сокровенно шептать как молитву в тиши.
Может быть, это облачко – память о прожитых днях,
Самых ярких, которые душу поныне пьянят,
Днях, что пил я взахлёб, будто влагу в полуденный зной,
С неизбывною верой, что жизнь будет вечно со мной.
Может быть, это облачко – весть от ушедших друзей,
Что их души живут, и что круг их на небе тесней.
Может вправду, расстались когда-то мы не навсегда…
На глазах моё облачко тает вдали без следа.
1980-2000

  Гавриилу Гликману, скульптору, живописцу

Тишина. Не спится.
В сумраке ночном
Дальние зарницы
Освещают дом.
Бледные сирени –
Призраки в окне.
Тени-привидения
Ходят по стене.
Что за Живописец –
Чуткая душа –
По пространству кистью
Водит не дыша?
Весь он – вдохновенье
И к тому привык,
Что его твореньям
Жизни – только миг.

***

Не обязуйся мне писать или звонить,
Соединяет нас совсем другая нить.
Не знаю даже, как её назвать.
Ничто её не в силах разорвать.
А зыбкость мира – то не наш удел,
Пусть точит время единенье душ и тел.
Играть ему теперь победы туш?
Но не над единеньем наших душ.
И всё-таки, пожалуйста, пиши
Словами — что молекулы души.
И всё-таки, пожалуйста, звони,
Ещё не исчерпались наши дни.

***

Знакомы с Вами мы едва,
Плетём беседы кружева.
Слова сплетаются в узор —
Так происходит разговор.
Нет недостатка, между тем,
У нас в разнообразье тем:
Погода, выставка картин
И даже цены на бензин.
В канву беседы – что за чушь! –
Вкрапляются оттенки чувств.
Палитра красок все нежней,
Чего-то надо делать с ней.
А мы знакомы лишь едва.
И вновь – слова, слова, слова…

 Адам и Ева

Сад фруктовый с познания древом
Он лелеял, от гордости млея,
Но сюрприз поднесла Ему Ева
Тем, что слепо поверила Змею.
Наставленья забыв Садовода,
Поступила по-женски – упрямо.
И вкусив от запретного плода,
Безоглядно познала Адама.
Садовод был ужасно разгневан,
Чуть не вырубил сад свой фруктовый…
Только женщин познания Евы
Вдохновляют всё снова и снова.
И змеиная эта услуга,
Им как будто от Бога – отрада.
В каждой Еве найдётся для друга
Много нежности… с толикой яда.

Женский бокс

Я не ханжа, не ортодокс,
По мне хоть так, хоть этак.
Люблю смотреть я женский бокс —
В нём много от балета.

Есть в женском боксе свой резон:
Под свист и вой фанатов
«Па субресо», «па де сизо»
Двух дам среди канатов.

В движеньях их — особый шарм,
Изящество и нежность.
А что друг дружке по мордам —
Во всём свои издержки.

И один в поле воин

Вот – один в поле воин
Среди тучных хлебов,
Захмелев от приволья
Вдруг запел про любовь.

Звонким голосом сросся
С пеньем птиц поутру,
Подпевали колосья
Ему на ветру.

А как вспомнил подругу,
Что в далёком селе,
Скинул наземь кольчугу,
А за ней — меч и шлем.

Лучшей доли достоин,
Он к колосьям приник.
Был один в поле воин,
Стал он – просто мужик.

Словно лезвием бритвы,
Мысль его обожгла:
«К чёрту войны и битвы,
Коль такой урожай!»

 Цейтнот

 А часы идут – ваш ход, гроссмейстер,
Я бы поспешил на вашем месте.
Так недалеко и до цейтнота.
Неужель вам сдать игру охота?
Что случилось? Вы ж всегда умели
Быстро находить ход верный к цели.
Ваш король уже, за пешки прячась,
Голову склонил, готовый к сдаче.
Да и остальные все фигуры,
Глядя на него, вдруг стали хмуры.
А противник в явном нетерпенье
Предвкушает ваше пораженье.
Близится оно неумолимо.
Почему же вы невозмутимы?
Я за вас серьёзно беспокоюсь.
Может, вы заснули за доскою,
Иль сегодня не в своей тарелке?
Вот уже флажка коснулась стрелка…
Вот уже… Но вы, как воин истый,
Делаете ход, не ход, а выстрел!
Как мы ждали этого момента!
Зал взорвался от аплодисментов.
Право, вы достойны этой чести.

Мессия

Упованьем живём на Мессию.
Верим даже, что он – у ворот.
Ждём, что их он откроет вот-вот
И, дорогой слегка обессилен,
На рассвете в наш город войдёт.

Не спеши к нам явиться, Мессия,
И подальше держись наших мест.
Стук мне слышится сквозь благовест –
То усердные мастеровые
Для тебя на горе ладят крест.

Цикл «Сударыня»

Сударыня, меня Вы извините.
Хотя я с Вами не знаком,
Я с радостью бы Вас похитил,
Когда бы знал, куда девать потом.

* * *
Пока от жизни нет усталости,
Считаю долгом Вам открыться:
«Сударыня, я только в старости
Смогу без памяти влюбиться».

* * *
Скрыть от Вас я пытаюсь старательно
То, о чём и мечтать не посмею.
Вы, Сударыня, так привлекательны,
Что от мыслей своих я немею.

* * *
— Сударыня, на Вас не обладаю я правами,
Позвольте мне хоть в мыслях наслаждаться Вами.
— Я не позволю, Сударь, Вы — нахал, поскольку
Желаете мной наслаждаться в мыслях только.

* * *
Сударыня, мы разных поколений,
Но, может быть, угодно небесам,
Чтоб я упал пред Вами на колени
И как-то смог бы с них подняться сам.

* * *
С моим, Сударыня, признанием
Я без претензий на овации.
Скажу, что мой «трамвай «Желание»
Давно уж снят с эксплуатации.

* * *
Сударыня, не будем о любви.
Прошу об этом неспроста я.
Пора б нам перейти на Вы —
За окнами уже светает.

* * *
Уж битый час, Сударыня,
Как я у Ваших ног.
Прошу Вас отпустить меня
Хотя бы под залог.

* * *
Сударыня, к Вам чувство не потухнет,
Хоть и сомненье есть чуть-чуть.
Прошу Вас к сердцу моему на кухне
Немедля проложите путь.

* * *
Предаюсь мечтам о том,
Чтоб, сударыня, подольше
Быть под Вашим каблуком,
Но… не под подошвой.

* * *
Сороколетье нашей дружбы празднуя,
Без Вас прожить не мыслю дня я.
Сударыня, мы с Вами очень разные,
Лишь это нас соединяет.

* * *
В унылой келье я во снах
Вас обнимал не раз. Однако,
Сударыня, хотя я и монах,
Но не был никогда монахом.

* * *
Эпоха женщин подошла к концу.
Влюбляться как-то не к лицу.
И потому, Сударыня, простите,
Что Вы меня не обольстите.

* * *
Сударыня, Вы очень изменились.
Ужель я Вам совсем не мил?
Сегодня ночью Вы мне снились,
Но я во сне с другою был.

* * *
Слегка я нынче «заложил за галстук».
И расхрабрясь, скажу — быть, иль не быть! —
«Сударыня, я Вас не домогался —
Хотел, как Пушкин дам своих, любить».

* * *
Сударыня, нам выпало в одной эпохе жить.
И даже вместе совершать прогулки под луною.
Позвольте от души Вас поблагодарить,
Что делитесь со мной вы счастьем быть со мною.

* * *
Сударыня, я весь во власти грёз.
Прошу простить мне мой склероз.
Давно забыл Ваш профиль и анфас,
Мечтаю вновь увидеть Вас.

Исай Шпицер