Галина Маркус | Любовь

Если однажды меня не окажется рядом с тобой, запомни:
ты храбрее, чем подозреваешь, сильнее, чем кажешься,
и умнее, чем ты думаешь. И ещё кое-что —
я всегда буду с тобой, даже если меня не будет рядом.
(Алан Милн)

Папа уехал в далёкий-далёкий санаторий, в какой, Анька не знала. Написал ей единственную смс-ку — мол, добрался нормально, и уже несколько дней как пропал со связи. Позвонить и узнать о нём было некуда, телефон у него оказался заблокирован, и Анька уже понимала, что папа больше никогда не найдётся, он пропал навсегда: ушёл погулять в лес, там ему стало плохо и…

Анька проснулась от собственных рыданий, открыла глаза и ещё долго приходила в себя, осознавая утешительную в каком-то смысле реальность. Где сейчас папа, она знала точно, и потерять его уже никогда больше было нельзя. А его собственный телефон с его последними смс-ками, как всегда полными юмора и стеснительными намёками на «неважное» самочувствие, уже три года как хранился у Аньки в столе. Там же лежали и его остановившиеся — спустя ровно сорок дней — большие круглые часы. Анька проносила их все эти дни на руке, не замечая странные взгляды коллег по работе.

Сон этот снился Аньке теперь постоянно — в разных вариантах. Заснуть, конечно, больше не представлялось возможным, мысли текли теперь только в одном направлении. На этот раз ей вспомнился совсем далёкий, двадцатилетней давности случай.

Было ей восемнадцать, год назад она закончила школу, на дневное не прошла по баллам, поэтому днём работала машинисткой в конторе, куда её, кстати, устроил папа, а вечером ездила в институт. Занятия заканчивались поздно, а времена были опасные. На остановке возле своего дома Анька обычно оказывалась в двенадцатом часу ночи. От автобуса до подъезда было недалеко, но страшновато — тем более что разных «таких» происшествий в районе происходило немало. Мобильников тогда, разумеется, не было, и папа, примерно высчитывая, во сколько она вернётся, выходил встречать на остановку.

Вообще о папиной способности находить своих близких в нужное время в разных местах города рассказывались семейные байки. Откуда-то он всегда точно знал, какой дорогой, кто и во сколько пойдёт. Мог вдруг появиться на переходе в метро, где, как он «вдруг подумал», должна проходить Анька, или у кинотеатра, куда от безысходности как-то направилась мама, потеряв ключи от квартиры, а спустя много лет оказался на одной из улиц, куда по ошибке мог завернуть — и, конечно же завернул, ещё маленький внук.

А тогда…

Анька вышла из метро, села в полупустой автобус и увидела вдруг бывшего одноклассника. И не кого-нибудь, а Серёжу. Серёжа, к её удивлению, обрадовался, поднялся навстречу, охотно заговорил.

В школе у них отношения были странными. Анька влюбилась в него в начальных классах, а он не обращал на неё никакого внимания. Потом, в период его обильных прыщей и резкой прибавки в весе — остыла. В восьмом, когда он вновь похудел и стал ну очень красивым — влюбилась опять. Был он тогда трусоват, бегал только за теми девчонками, которые находились, как сейчас говорится, «в тренде», и, хотя Аньке всегда казалось, что она ему нравится, они практически не общались. А если общались — то только подколками да подковырками. В старших классах Анька решила его презирать и выбрала в свои идеалы смелого, не считавшегося с понятиями хулигана — после девятого его из школы изгнали.

Однажды, уже в десятом, они с Серёжей остались вдвоём — убирать класс. Серёжка, расслабившись от вечного напряжения — не видит ли кто из ребят (и кто бы его осудил за это, Анька сама постоянно на всех оглядывалась) весело с ней болтал, они обменивались колкостями, но эти колкости были совсем другими, на языке класса это называлось «кадриться». Однако вскоре кто-то зашёл, и Серёжа снова стал грубым.

Зато на выпускном он решился и даже пригласил её танцевать, правда, один только раз — тогда все мальчики в классе кружились вокруг Оксаны, не слишком красивой, но бойкой и, как шептались, «дающей». Серёжа казался расстроенным — от Оксаны ему так ничего и не обломилось.

После школы они больше не пересекались, как-то поговорили по телефону («у тебя есть «Модерн Токинг?»), но вышло неловко и скомкано, ни во что не переросло. И вот, спустя год, Анька встречает его в автобусе! И стал он таким… взрослым, а какие у него чёрные, ласковые глаза, и, глядя в них, Анька понимала, что тоже сейчас очень ему нравится.

Серёжа явно собирался её проводить, и это был настоящий шанс. Только одно отравляло ей радость: на остановке мог встречать папа. Вряд ли, конечно, ведь сегодня Анька сбежала со второй пары, воспользовавшись перерывом, но вдруг? Что тогда делать, что делать, мучительно соображала она, при этом успевая остроумно отвечать Серёжке на комплименты и смеяться над его шутками.

Выходя из автобуса, он подал ей руку, Анька обвела глазами остановку, и сердце её упало. Даже при свете единственного горящего фонаря ей была видна невысокая сутулая мужская фигура — ну вот как он мог угадать! На этот раз папина интуиция её совсем не обрадовала. Папа близоруко всматривался в выходящих из автобуса людей. Серёжка продолжал что-то рассказывать, а Анька всё ещё не могла понять, как ей поступить.

Анька уже давно решила, что никогда не будет стесняться родителей — ни того, как они одеты, ни того, как выглядят, ни того, что говорят. Но ведь дело сейчас совсем не в стеснении. Дело-то сейчас совсем в другом.

Кстати, Серёжа её папу не знал, так что можно было просто пройти мимо, и всё. Папа увидел бы, что она не одна, и точно не стал бы мешать, не заговорил бы, а пошёл потихонечку следом, да и прошёл бы сразу в подъезд. Анька представила себе это так ясно, словно всё уже произошло. И она точно знала: папа поймёт и не обидится — он всегда заботился о том, как лучше другим.

И Анька решилась. Они с Серёжкой сделали несколько шагов по улице, но… Она вдруг поняла, что не сможет. На сердце стало тяжело, но выбирать было не из чего. Мысленно ругаясь, досадуя, понимая, что это, собственно, теперь уже точно всё… и никогда больше Серёжка не встретится ей случайно, никогда не позвонит, Анька резко остановилась и натянула улыбку.

— Ну, ладно, Серёж, пока! Меня тут встречают…

И, легко:

— Рада была тебя видеть.

Не желая смотреть на его реакцию, отвернулась и быстрым шагом направилась к папе.

— Привет, — сказала она.

— А я тут подумал, — чуть застенчиво произнёс папа, — вдруг ты пораньше приедешь…

Про Серёжу он спрашивать не стал — похоже, не успел его даже заметить. Анька старательно рассказывала ему про прошедший день, слёзы внутри застыли, и, собственно, было уже всё равно.

В ту ночь, стараясь забыть о чуде, которое могло бы произойти, но утеряно теперь навсегда, Анька ещё не догадывалась, что прожила сегодня самый счастливый день в своей жизни.

Теперь, когда Анька выходит поздно и в темноту — она не боится. Она знает, что прямо у выхода её всегда ждут. Потом папа идёт вместе с ней до самого дома и никогда не выпускает из виду.

Вот если бы только он мог ей присниться однажды так, чтоб сказал: я больше ни за что на тебя не сержусь. Не ищи меня, я и так всегда рядом. И сердце у меня теперь не болит.

Галина Маркус