Мириам Свердлов | Купите бублички, горячи бублички! Кое-что о хлебе

Купите бублички, горячие бублички!

По роду моей трудовой деятельности меня «командируют» в разные уголки большого Тель-Авива. Вот, например, сегодня в 7:00 я должна была быть на маленькой улочке, которую и улицей не назовёшь, а так, закоулок, с гордым названием Ха-Шомер (Страж). Закоулок этот даже на карте обозначен только пунктиром. Он впритык подходит к центральному тель-авивскому базару Шук Ха-Кармель. Попасть туда можно, пройдя кусок через сам базар и потом свернув налево.

Когда-то, по молодости лет, я всегда и всюду опаздывала. Друзья шутили: «Мира приходит под занавес». Но с возрастом это ушло, времени стало больше, и я планирую свои дела так, чтобы не надо было мчаться на нервах, высунув язык.

Поэтому встала в пять утра, когда за окном ещё темень. После утренних процедур и чашки кофе в шесть уже сидела на остановке и ждала свой автобус. И к месту приехала минут на двадцать раньше означенного времени.

Базар, наша тель-авивская достопримечательность, только-только пробуждался. Помните у Золя «Чрево Парижа»? Шук Ха–Кармель – «чрево Тель-Авива».

Народу была одна я. Торговцы раскладывали свои товары, много лотков ещё пустовало: накрытые, закрытые, с висячими замками. Иду себе и думаю, что через пару часов тут будет не протолкнуться. Прямо на углу, куда я должна повернуть на мою улочку, расположился лоток с бейгале. Кто не знает иврит, объясняю. «Бейгале» — понятие растяжимое. Это и бублики, и баранки, и даже булочки, разных видов и форм: твёрдые, мягкие, сладкие, солёные, без ничего или щедро посыпанные кунжутом, маком, крупной солью, заатаром (не знаю, как по-русски, но очень вкусно). Товар уже разложен, всё свежее, только что испечённое, с пылу — с жару. А запах такой, что обалдеть.

Хозяйка, маленькая, круглая, пожилая женщина, стоящая за лотком со своим аппетитным товаром, вдруг меня зовёт:

— Гверет, иди сюда!

— Нет, спасибо, мне не надо.

Она подходит ко мне, берёт меня за руку:

— Не бойся, я хочу тебе только что-то сказать! — доверительно, глядя мне в глаза, заговорила женщина. — Ты сегодня первая на базаре. Я вижу, ты добрый человек. «Открой» мне этот день. С твоей лёгкой руки у меня торговля пойдёт сегодня хорошо. Пожалуйста, купи хоть один бейгале. Второй я дам тебе, как первой покупательнице, в подарок.

— Спасибо, но я бейгале не покупаю, не ем. Потому что от мучного полнею, а меня и так много. Мне нельзя!

— Так я дам тебе без сахара, — не смутившись, продолжала торговка, уже кладя в мешочек третий бейгале.

— Да нет, у меня с сахаром, слава богу, всё в порядке. Мне просто это не надо!

— А это тоже тебе в подарок, ты очень милый человек, — тараторила женщина, засовывая в мешочек уже пятый бейгале. – Ты откуда? С Украины?

— Нет, я из Латвии.

— Где это? — стандартный вопрос аборигенов.

— Ты про Ригу слышала?

— Конечно! Мой зять оттуда! — тоже стандартный приём опытных торговцев, желающих впарить свой товар. Всегда рассказывают про своих ближайших родственников, братьев-сестёр, родителей, бабушек-дедушек, которые тоже «оттуда» или пользуются всю жизнь исключительно «этим» товаром).

Я спросила, сколько я за всё ей должна, и мой кошелёк стал легче на 25 шекелей. Я всё-таки профессиональный бухгалтер, с самого начала поняла, что бабка меня убалтывает и дурит. И «подарки» её я тоже оплатила с лихвой. Но меня разбирал смех и восхищение её искусством легко и непринуждённо втюхивать свой товар. Я погладила её по руке, пожелала ей доброго дня и сказала:

— Ты молодец! Настоящий мастер своего дела. Вот так надо правильно торговать!

И что же в итоге? Вернувшись домой, я вопреки своим принципам и моральным устоям, всё-таки умяла один бейгале с ещё одной чашкой кофе. И это было так вкусно — вы себе представить не можете! К чёрту диету!

Кое-что о хлебе

Мне было лет тринадцать, когда на экранах появился фильм-опера «Евгений Онегин». Цветной, широкоэкранный, очень хорошо снятый, где были восхитительные пейзажи, красивые актёры, великая музыка Чайковского и прекрасные голоса певцов, озвучивших фильм.

Картина потрясла мою юную душу. Я открыла для себя ОПЕРУ! Этот фильм был толчком и началом моей великой любви к классической музыке. Короче, я вышла из кино другим человеком. Впоследствии я бегала смотреть фильм не менее десяти раз, купила пластинку с записью этой оперы и выучила её наизусть от начала до конца. Могла пропеть любую арию.

В кино мы тогда пошли всей семьёй и ещё с какими-то друзьями родителей. Уже по дороге домой, когда я находилась в неземном, возвышенно-восторженном состоянии, меня окликнула мама: «Вот тебе деньги, зайди в хлебный, купи хлеба, а потом нас всех догонишь».

Ничего страшного в этом не было, но у меня на тот момент было чувство, что мама всё испортила: грубая буханка хлеба разбила хрустальный сосуд моих восторгов, разрушила моё мечтательное, романтичное состояние. Я шла и плакала…

Хлеб был основой основ нашего питания. “Ешь с хлебом!”- дежурная фраза всех родителей. Мы ели с хлебом всё: первое, второе, третье. Хлеб с маслом, намазанный мёдом или посыпанный сахаром, был спасением, когда нам, детям, хотелось чего-то сладкого.

Один мой родственник, приехавший из бывшего “совка” погостить к сыну и пообщаться с внуками-подростками, потом мне сказал, что внуки, по его мнению, — и это его удивляет! — очень много едят. «Да, — ответила я, — но вспомни, что когда-то одна курица кормила семью два-три дня, потому что основное насыщение было от хлеба, которым заедали эту несчастную куру. Бульон с хлебом, небольшой кусочек мяса с обилием картошки — с хлебом, и компот с хлебом!»

Люди моего поколения помнят, что в хлебный ходили каждый день. Не то что сейчас, когда можно хлеб покупать впрок и держать в морозилке.

В шестидесятые годы стали появляться магазины “без продавца”. Недалеко от нас был такой хлебный магазин. Хлеб лежал на полках, без упаковки. Люди подходили, щупали, выбирали. Никто о гигиене и не помышлял. Лишь бы был свежий. Там же в магазине, рядом с кассой, был прилавок с витриной, где были пирожные. Уже с продавщицей. Пирожные были прямоугольной формы — бисквит и завиток из крема сверху. Цена — 22 копейки. Размером на два небольших укуса, не более. Нормальному здоровому мужчине в рот положить целиком, на один зуб. Помню, как я увидела там старую знакомую, очень больную и очень полную женщину, с тяжёлым диабетом, которая, отвернувшись к стене, жадно и торопливо засовывала в рот такое вот пирожное. Пряталась сама от себя и себя же обманывала, бедная.

Однажды холодным зимним вечером, забрав дочку из садика, по дороге домой, я вместе с ней зашла в хлебный. Народу, как обычно, было много. Взяв с полки буханку хлеба, я оглянулась. Моего ребёнка нигде не было! В панике начала метаться по магазину, выскочила на улицу, где уже смеркалось и шёл мокрый снег. Стала спрашивать прохожих, не видел ли кто маленькую девочку. Уже плача, вернулась в хлебный, стала спрашивать и там. Нет, никто… Но есть, по-видимому, сила свыше, направляющая и спасающая нас в крайних ситуациях. Верю в это: со мной не раз такое случалось. Я заглянула за прилавок, туда, где стояла продавщица с пирожными. Дочка спокойно сидела там на полу и игралась со своей куклой. Она меня ждала.

Прожив без году неделю на новой родине, мы были приглашены в гости к старожилам, дальним родственникам моего приятеля. Пожилая пара, люди далеко не бедные, у которых сын занимал самый высокий пост в авиации, очень приветливо нас приняла. Уже не помню, чем нас там угощали, но в том числе на столе были хлеб и колбаса. Моя доченька взяла хлеб и положила на него кусочек колбасы. Когда она потянулась за вторым кусочком, хозяйка ей строго заметила, мол, деточка, следует есть ХЛЕБ с колбасой, а не КОЛБАСУ с хлебом. Всё приятное впечатление от приёма и этих людей у меня сразу пропало. Но сейчас, когда я об этом я думаю, мне кажется, сказано это было не в воспитательных целях и не от жадности, а потому, что такое понятие было у людей в крови.

Моя мама вспоминала, как в 46-м году в дверь постучался оборванный пленный немец. Их тогда в Риге было много. Попросил хлеба. Мама, закончившая немецкую гимназию, сказала ему на его родном языке: «Я дам тебе хлеба. Но хочу, чтобы ты знал — я еврейка и у меня в этой войне погибла вся семья». Немец схватил хлеб, пробормотал что-то вроде сожаления, поблагодарил и поспешил скрыться.

…Я уже давно почти не покупаю хлеб. Только когда приходят гости. Хотя очень его люблю. Если на улице вижу кусок хлеба, кем-то брошенный, всегда отодвигаю его так, чтобы никто не наступил. И постоянно при этом появляется мысль, что была война, голод, гетто и те несчастные, которые были бы рады даже такому пыльному грязному огрызку хлеба на тротуаре…

Мириам Свердлов

Иллюстрация Yackov Yacki Sechenko