Константин Емельянов | По прозвищу «Демон»

Очерк

Когда умирают родители, понимаешь, что возможно ты – следующий. Начатый много лет назад круг постепенно замыкается. Только здесь, в эмиграции, я узнал о смерти отца. В последний год он уже слабо осознавал, где он и что делает. Туча в голове затуманила все его ходы и поступки на год вперёд, ускорив тем самым приближение костлявой.

А когда вдруг уходят друзья, однокурсники-одноклассники, с которыми вместе рос и, казалось бы, уже не расстанешься никогда, что означает этот поворот судьбы? Ведь эти люди порой бывают ближе и роднее своих собственных родителей…

Год назад умер мой друг и однокурсник Саша Новиков, журналист и редактор. Остановилось сердце.

Сердце? Помню, как лет тридцать назад, мы с друзьями и с ним в том числе ходили в горы с ночевкой. После получаса интенсивной ходьбы, мы, изнеженные городские жители, еле волочили ноги, таща за собой ставшими ненавистными мешки с провизией, пивом и палаточным снаряжением. Сашка же, как ни в чем не бывало, весело так шел себе впереди, покуривая сигаретку, да еще подгоняя нас насмешливо. Он вообще никогда и ничем не болел, не считая легкой простуды.

Мы познакомились в колхозе перед первым курсом университета. Тогда, после экзаменов, на курсе постепенно складывались маленькие «землячества»: вчерашние алма-атинские школьники собирались своей компанией, а приезжие из областей и районов «кучковались» сами по себе. Сашка же, приехавший в столицу республики из южной Кзыл-Орды, благодаря родственникам, проживавшим в Алма-Ате, парил в автономном плавании, ни к какой из групп не примыкая. Вскоре после колхоза он, я и еще один парень из Караганды стали тусоваться вместе. А квартира его родственников, смотрящая окнами девятого этажа прямо на наш студенческий городок, стала на несколько лет нашей «штаб-квартирой». Там мы приходили в себя после экзаменов и студенческих попоек, обсуждали преподавателей и неприступных однокурсниц и просто болтали за жизнь.

В те последние советские годы наш факультет журналистики Казахского Госуниверситета совмещал, казалось бы, не совмещаемое. То есть был одновременно факультетом партийным и творческим. Выпускники его могли с одинаковым успехом стать журналистами или же пойти по комсомольской, а позднее и партийной линии. И пока мы, зеленые новички, решали, к какому берегу пристать, Новиков обозначил свой выбор публикацией целой тематической полосы по стройотрядам в республиканской молодежке «Ленинская Смена». Мы только ахали завистливо: тогда и заметку простую было непросто «тиснуть», в силу нашей неопытности и высокой конкуренции, а тут целая полоса! Новиков, кстати, ввел в наш круг обращение «старик», очень модное тогда у прожженных местных журналюг.

– Старик, – кричал он в трубку, звоня мне в час ночи, – я тут проанализировал ситуацию и решил, что ты должен ко мне сейчас подъехать.

И многозначительно добавлял.

– У меня все есть!

С тех пор стал он активно сотрудничать и публиковаться в молодежке, все более задерживаясь и «анализируя» после рабочего дня и проводя в редакции больше времени, чем в аудиториях университета. Даже курить начал, следуя давней журналистской традиции, губя здоровье «ради нескольких строчек в газете». Впрочем, сессии он умудрялся тоже сдавать, хотя нередко появлялся теперь на занятиях с опозданиями, злой и не выспавшийся. Мы тогда только посмеивались, а вот в душе тихонько завидовали. Пока мы теорию журналистики изучали на лекциях, он познавал ее на практике.

Тогда же и прицепилась к нему кличка «Демон», по причине его темных длинных волос, таких же темных насмешливых глаз и слегка томного и иронического взгляда. Кличка себя оправдывала и в силу его популярности у противоположного пола.

Без ложной скромности скажу, что парни с журфака всегда выглядели интереснее и предпочтительнее по сравнению с другими особями мужского пола из гуманитарных факультетов КазГУ. Была даже присказка такая: «Мальчикам журфака б да девочек с истфака (филфака, юрфака и т.д.)», самими теми девочками и сочиненная. Над пришедшими на поток первокурсниками охотно брали «шефство» более старшие студентки, наставляя нас, несмышленышей, всяким хитростям про зачеты, «преподов» и другим образцам выживания в студенческой жизни. Иногда, по обоюдному желанию, старшекурсницы учили нас и другим, более интересным «наукам», каким только опытная девушка может научить вчерашнего школьника. Позднее, уже мы, старшекурсники, с удовольствием брали подобное «шефство» над первокурсницами, глядевшими на нас с восторгом и внимающими (и верящими) каждому нашему слову.

Так вот, Новиков уже тогда был среди однокурсниц и более зрелых студенток очень популярен, благодаря своим внешним данным и этакой «демонической» загадочности. Раскусить и приручить его не удавалось никому из дам, и он, быстро увлекаясь, так же быстро остывал, оставляя своих подруг в весьма расстроенных чувствах. В колхозе и стройотряде я даже был свидетелем нескольких истерических сцен, которые обманутые подруги пытались ему устроить. Он, тем не менее, от «расплаты» легко и изящно ускользал и всегда умудрялся оставаться при расставании в хороших отношениях со всеми бывшими подружками. Настолько легко, изящно и даже небрежно получался у него сам процесс охмурения, что даже две-три мои подружки в итоге «перебежали» к нему. Однажды, придя на Новогоднее торжество с молоденькой девицей, я под утро с горечью наблюдал, как они уходят вместе. Сейчас вспоминать об этом трогательно и даже смешно, а тогда я переживал и ревновал болезненно. Хотя до крупной ссоры на этой почве у нас не доходило: то ли интерес к подругам был недостаточно серьезен, то ли наша дружба была крепче, чем ревность. Дошло до того, что кое-каких своих «пассий» я начал от Демона прятать, оттягивая процесс взаимного представления до последнего момента. Нашим общим знакомым подругам он скорее представлялся не демоном, а этаким красавчиком-поручиком, действовавшим по принципу: пришел, увидел, охмурил…

Помимо этого, были у нас и студенческая малотиражка и факультетский театр-агитбригада. Да только меня ощущения преследовали в то время и позже, что всего того чем большинство однокурсников жили, тогда ему было мало. Хотелось ему чего-то большего и в жизни, и в журналистике. Есть среди нас всегда такие личности, что живут не в настоящем, а в будущем. Я уверен, предложи ему кто-нибудь постоянное место в газете он бы дневное обучение совсем забросил, перейдя на заочное. Может, тогда он уже мысленно примерял себя на место редактора? Ну а после второго курса призвали его в армию и наши пути разошлись на пару лет. Когда же он вернулся и восстановился на факультете, видеться мы продолжали, хоть и не так часто, как в первые студенческие годы. Я уже работал над дипломом и искал себе место работы, чтобы остаться в Алма-Ате после окончания. Он же опять с головой окунулся в работу в молодежке, еще тогда решив вопрос с распределением.

Мы встретились с Сашкой опять через пару лет после окончания университета. Потеряв друг друга из виду, встретились вдруг в приемной главного редактора республиканской партийной газеты «Казахстанская правда», где я уже работал, а он пришел устраиваться. Видать разошлись его пути-дорожки с молодежной газетой. Больше года мы проработали вместе, правда, в разных отделах, он в отделе информации, а я в отделе права. После работы бегали в редакционный бар на первом этаже и «анализировали».

А летом 1992 года вдвоем от нашей газеты освещали первый международный конкурс эстрадных исполнителей «Голос Азии», проходивший на алма-атинском высокогорном катке «Медео». И для освещения конкурса выбрали дурашливые псевдонимы: он Томас Сван, а я Костас Папандопуло. А после рабочей недели мы ездили на этот же каток кататься на коньках, пить пиво, знакомиться с девушками и просто болтать про работу и про жизнь. Он меня, кстати, и на коньках научил кататься, я-то был как та корова на льду.

А через пару лет он неожиданно женился на красавице Белле с филфака. Неожиданно, потому что он всегда говорил мне, что женится после меня, а, может быть, и вообще никогда. Свадьбу отыграли в одном из закрытых на сезон пионерских лагерей, где было много знакомых местных журналистов, водки и речей. Под конец даже драка случилась, как при любой хорошей свадьбе. А квартира его жены, где молодые обосновались, стала опять нашим приютом на время всех праздничных пьянок и «отходняков», от Нового года до Наурыза. Тогда я уже заметил, что пить Сашок стал больше, чаще и продолжительнее. А когда выпивал, то не расслаблялся, а становился угрюмее и замыкался в себе.

Несмотря на то, что был он, что называется «молодым да ранним», все же быть просто корреспондентом, репортером было для него мало. Когда мы, выпускники конца 90-х уже немного притерлись и освоились в журналистике, вокруг нас быстро менялась жизнь, открывая новые и, порой, неожиданные возможности. Как на войне, когда погибает капитан, на его место командовать батальоном становится старший лейтенант. Уходит он и на смену ему приходит лейтенант.

Так и тогда в 90-х, в казахстанской журналистике появлялось все больше и больше «лейтенантов», занимавших в газетах, журналах, на телевидение и радио руководящие посты. Менялось «лицо» всего журналистского мира республики, и на смену постаревшим или ушедшим в бизнес редакторам и «золотым перьям» пришли вчерашние выпускники. Это было феноменальное время, которое вряд ли повторится когда-нибудь скоро. Я застал немного того времени, но по мере возможностей уже будучи в иммиграции старался следить за журналистским миром Алматы и Казахстана, вовсю используя такое чудо света как Интернет.

Новое время принесло не только новые почести и назначения, но и массу новых, доселе неизвестных обязанностей. Теперь редактору уже мало было просто вычитывать материалы, нанимать и увольнять сотрудников или вести заседания редколлегии. За каждым новым независимым изданием стоял издатель, зачастую крупный финансовый магнат или банкир, реже разбогатевший бывший журналист. У каждого из таких издателей было свое видение газеты или журнала, который они финансировали, а также свои капризы и причуды.

Волны разоблачительных материалов из поздних 80-х, сменились такими же волнами явной и скрытой рекламы в ранних и серединных 90-х, приносящей изданию зарплату, помещения, оборудование и позицию в деловом мире. В угоду выгоде нередко приносились такие устаревшие правила как честь и достоинство и даже объективное освещение той или иной проблемы. Сохранить же «лицо» своего издания, выжить в этой дикой и жестокой конкуренции означало постоянно маневрировать между журналистами и бизнесменами и политиками, между этикой и прибылью. Что удавалось не каждому редактору.

Новиков был именно таким редактором, несмотря на возраст уже одинаково популярным и среди коллег по творческому цеху и среди «денежных мешков», пытавшихся диктовать «независимой» газете каким путем идти. Обаятельный, общительный и свойский, одинаково свободно чувствовавший себя в журналистской «курилке» или на банкете среди «боссов» был он в течение первого «нулевого» десятилетия весьма популярной личностью в пишущем мире Алма-Аты.

Поразительная вещь: даже когда он возвращал журналисту материал, говоря, что «Говно!», последний зачастую не обижался и не хлопал дверью, несясь в другую редакцию, а послушно садился переписывать. Я-то прекрасно помню, как, даже отказывая в чем-то, он умел не обижать. Подойдет, по плечу похлопает, улыбнется как-то даже виновато и скажет свое, коронное:

– Старик, я тут долго анализировал. Ты уж не обижайся, ОК?

И сам начинаешь думать, а действительно, чего обижаться то? Как будто околдовал. Ну демон, он и есть демон.

Шли к нему за помощью простые читатели, журналисты пытались у него найти работу, а бизнесмены делали ему заманчивые предложения. И только самые близкие люди догадывались, чего ему стоили эта суета и постоянные компромиссы…

Об этом иногда говорили и мы, теперь собиравшись на его маленькой кухне панельной двухкомнатной квартиры за «рюмкой» чая. Перед моим отъездом виделись мы гораздо реже чем раньше. Он был больше занят очередной газетой и связанными с ней проблемами. Уже тогда я почти не видел его веселым и загоревшимся какой-нибудь идеей, как раньше в студенчестве. Чаще он был какой-то потухший, изможденный, о чем-то все время озабоченно думавший, но не желавший нас, своих студенческих друзей «грузить» своими проблемами. А было таких проблем у независимых от государственного обеспечения газет видимо-невидимо. Потом и судебные иски подошли, налоговые заморочки и прочие «издержки» рыночной экономики. Если и было давление «сверху», то я знал мало или совсем не знал об этом. Так как Александр, став редактором, тщательно избегал быть вовлеченным в любую политику, выбрав курс на информацию и бизнес, нежели пытаясь угодить про властным или оппозиционным партиям республики.

С той поры календарь прокрутил еще пятнадцать лет. К тому времени побывал Новиков главным редактором нескольких независимых алма-атинских газет. Он их популярными и сделал, подняв планку качества публикуемых материалов и увеличив тираж. Опять же, планку редакторскую он перешагнул первым из нашего курса, пока мы еще только прицеливались, будучи лишь корреспондентами, заведующими отделов или в лучшем случае замами.

А так как работу он всегда делал на совесть, то очень близко к сердцу принимал и все проблемы, с работой связанные. Было и такое что, выручая своих корреспондентов, он сам попадал под разнос тех, кто заказывал «музыку». И даже терял из-за этого свое место. Или же разругивался с издателем или хозяином газеты, устраивал скандальную пресс-конференцию, сам увольнялся и впадал в запой и депрессию. Затем начинал все сначала: взлет, популярность, скандал, запой, болезни…

Пока не настиг его инсульт. Обо всем этом я узнавал гораздо позже из его коротких электронных писем. Даже по телефону пару раз через океан поговорили. Он то все храбрился и хорохорился, мол, ерунда, старик, все будет путем.

В своем последнем письме за несколько месяцев до кончины он писал мне, что потерял работу, долго не мог найти замену и очень много переживал. Сказались последствия стрессовой работы и постоянного огромного нервного напряжения. Я тогда не ответил сразу, закрутившись в ворохе собственных проблем. Если бы знал…

За месяц до смерти ему исполнилось всего 48 лет…

Константин Емельянов
2017