Ирина ГРАНОВСКАЯ | Очень романтическая история со счастливым концом

Родилась я в России, в прошлом тысячелетии, 8 июля. Росла себе, опекаемая мамой и папой, и нежно любила свою семью. Через пару лет после моего отъезда в Израиль 8 июля в России было решено назвать Днем семьи, любви и верности. Подозреваю связь. Впрочем, версия о Петре и Февронье тоже вполне достоверная. Сейчас моя любовь принадлежит шестнадцатилетней доченьке. А отогнать мысль, что скоро деточка станет совсем взрослой и заживет своей жизнью, мне помогает сочинительство, этакий песок для перепуганного страуса: сунешь туда голову и ищешь в темноте сюжеты. А еще я люблю своих немногочисленных друзей, собак, прозу Довлатова, сайт Грамота.ру,  пломбир и исправлять чужие грамматические ошибки. Последнее стало профессией.

Очень романтическая история со счастливым концом

Площадь

С утра пораньше туч пузатых вече
Решает, не пора ли справить дождь.
На постаменте, изувековечен
И голубвеобилен, бывший вождь.

Внизу стенает, плачась постаменту,
Чудак, лохматый словно дикобраз,
Что, мол, ему падлюки конкуренты
Наслали нервный тик на третий глаз.

В окошке дома, что назначен к сносу,
Похоже, что не спавший сотню лет,
Клюет в листочек паркером и носом
Известнейший в своей семье поэт.

А на углу потрепанный мужчина
Прижался обессилено к трубе –
Его на день святого клофелина
Вчера зазвали девушки к себе.

Он так мечтал бездумно и беспечно
Плыть в рай средь нежных ангельских мордах…
А дома снова ждут его извечный
Сан-затрапез и баба в бигудях.

В ближайший парк спешит в пальтишке сером
(Зачем бежать? Быстрей же на метле!)
Бабультерьерша с толстым бультерьером
На сбор опустошенных бутылей.

Раскинув силиконовые сети,
По площади гуляет грудь и зад.
Какие-то замызганные дети
Баллончиками с красками гремят.

Сюжет вчерашний движется по новой
В бурленьи человеческих забот:
Казалось бы, всего лишь полшестого,
А город просыпается, живет.

Очень романтическая история со счастливым концом

Под утро, только робкая Венера
Украсила собою небосвод,
На подвиг в честь прелестницы, в поход,
Отправился отважный кабальеро.

Вели его вперед любовь и вера
В свою звезду. А на двадцатый год,
Увенчанного славой, у ворот
Встречала дона тощая мегера:

Ребристый стан под скобками ключиц,
Вокруг ряды сочувствующих лиц,
Притихли зверь в лесах и в небе птица…

Наш рыцарь сдвинул шлем на хмурый лоб,
Тяжелой крагой лысину поскреб
И выдохнул: «Жениться так жениться».

Пейзажное

Невзрачней прошлогоднего костра,
Закат осел над крышами и кронами,
Чуть пахнущий отрыжкой ацетоновой
Соседа, отставного маляра.

День спекся каплей крови на ноже.
Дождь, обмочившись, умотал на сторону.
В окне напротив внука делят поровну
Две толстые матроны неглиже.

Сосед с утра бортует колесо —
Весь двор уже икает на две четверти.
А наверху друг друга любят четверо,
Не наблюдая внаглую часов.

Их вздохами измученный подъезд
На взводе, словно выпил тонну кофия,
А я лежу и брежу философией,
Что всякий люпус больше, чем он ест.

Матрац роняет хлопьями ватин,
Под ванной моль дожевывает валенки,
У потолка моей унылой спаленки
Порхает вяло комариный клин.

Под штукатуркой жизнь берет свое:
Пробился мох, пустило корни деревце;
А под хребтом соломкой время стелется —
Так быль преобразуется в быльё.

Ночное лирическое

Ночь. Воздух горним светом трачен,
Чист словно ангела перо,
И месяц, как бельгийский мальчик,
Струит на землю серебро.

Все твари божии уснули,
Лишь тени по земле плывут
Да шустро шкрябает в кастрюлях
Сидящий на диете люд.

Про ноги

Вы снимаете штиблеты, и при этом дохнут мухи,
Краска лупится на стенах, кактус вянет под окном.
Избежать легко и летом экзотического духа —
Просто мойте до колена ноги с мылом перед сном.

Если вас гнобят дресс-кодом, заставляют преть в колготках,
И на мякоти филейной кожа жестче наждака,
Вы не мажьте попу йодом, спиртом, хлором, салом, водкой,
А, взамен, ежевечерне мойте ноги до пупка.

Коль в трамвай, набитый плотно, вы войдете, и немедля
Пассажиров половина свалит, высунув язык,
Чтоб не вить ладошкой потной тоже потной шее петлю,
Каждый вечер тихо-мирно мойте ноги по кадык.

Кариес зубных протезов, корку слипшихся волосьев,
Ногтевой грибок, изжогу и набег голодных вшей
При усердии известном победите без вопросов,

Просто чаще мойте ноги ну хотя бы до ушей.

Дорога vs мечта

Пейзаж поделен холодом на ноль,
ощерилась сугробами долина…

Идет-бредет последний менестролль
вдоль по шоссе в предместье Абердина,
под шелест снов анабиозных крыш
меж островками пихтового леса,
туда, где Букингем и Лондон-Бридж,
и где живет прекрасная принцесса.

Где, апогеем долгого пути,
пред венценосной преклонив колено,
он ей такие строки посвятит,
что затрепещут стрелки у Биг Бена.

Весь двор зааплодирует ему!
А там, глядишь, благодаря манерам,
таланту, обаянью и уму,
он станет сэром, или даже пэром…

Мороз крепчает, тусклый день упал
в сугробы птицей, сбитою из лука,
а Темза и Вестминстерский причал
за миллионы слов, шагов и звуков.

Так может быть достаточно уже
бодать ветра в морозной серой взвеси?
Уехать в интернет на ПМЖ
по вызову любимой тети Песи…

Там все свои, там всякий сам король,
проказник, пересмешник и повеса…
Но он не просто тролль, он — менестролль,
и ждет еще прекрасная принцесса,
а с ней мечта.

Что ж, надобно идти;
шажок, другой – еще долой три метра.
И куртуазной песенки мотив
сливается с унылым воем ветра.

Этилиада

Венок сонетов. Магистрал — сонет Владимира Резниченко «Витязь на распутье»

1. В путь, избавлять народ от злобных чар
немало добрых витязей катило,
В дорогу взяв батон, бурдюк с текилой,
плакат «Спасай Россию — бей хазар!»,
разъехались от тундры до Канар,
врагов кромсая, что твой гунн Аттила…
Но вот от лап коварного Этила
их не сберег ни Бог, ни санитар.
Наш Ванька Тертый — тертый был калач,
но до того задирист и горяч,
что с поварами скрещивал он вилки.
И вот, сложив текилу, хлеб, плакат,
на Сивке, в бурке, прямо на закат
пустился витязь молодой и пылкий.

2. Пустился витязь молодой и пылкий
в далекую приморскую страну,
где Трезвость в Этаноловом плену
столетьями на дне гнила в бутылке.
«Враги — фигня, — ворочалось в затылке, —
но как сигать в кольчуге в глубину…
хоть всяко мне прогулка на войну
куда приятней оймяконской ссылки».
И в путь, косить врагов что было сил,
он двинул, и уже не тормозил,
как истребитель, выровняв закрылки.
Хоть Ваньке град, хоть сели, хоть скандал —
заминок он в пути не ожидал,
но увидал на первой же развилке.

3. Но увидал на первой же развилке
Иван предивный кемпинг. Длинный стол,
и кто-то костерок уже развел,
сервировал батоны и бутылки,
Да за кустами накидал подстилки,
подмёл, привел шала… эээ….слабый пол,
чтоб всяк имел в виду, что можно, мол,
поддав, в кустах потешить чресла пылки.
Но, коль встречают на Руси по платьям,
то, в отдаленье, чиста по понятьям,
для VIPов, сиречь, VIPивох-бояр —
Избенки (тюнинг, петухи на спицах),
и чтоб сердешным им не заблудиться,
три стрелки: «Ресторан», «Пивная», «Бар».

4. Три стрелки «Ресторан», «Пивная», «Бар»
неоново подмигивали людям.
Сто раз звучало: «Ну, братишки, будем!»
По булькам разливался «Солнцедар»
И кто-то, из ушей пуская пар,
гонял грибки сопливые на блюде,
иль лобызал мозолистые груди
давно уснувших Мань, Зульфий и Сар.
Оттертый плебсом в угол филигранно,
«Вот беспредел, — подумал Тертый Ваня. —
Взглянуть бы, что и как там у бояр,
А то тут все давно уж впополаме,
пьют за стиранье граней меж полами —
Ну и страна у нас, какой кошмар!»

5. «Ну и страна у нас, какой кошмар,
всех порубать что ль, пьяные покуда,
потом пойти, собрать и сдать посуду,
построить избу, вырастить анчар,
заделать сына (вон там сколько шмар
на вкус и цвет, оттуда и отсюда)…
Да скука без мочилова и блуда
мне видится страшней бутырских нар:
фунт лиха Ваньке — как иным — весь пуд.
Вот ежли вдруг за Трезвость бабы врут —
Ходи-ищи ее как прынц в бродилке.
Мне порожняк совсем не по нутру,
с утра я с кем-нить это перетру», —
подумал богатырь, чеша в затылке.

6. Подумал богатырь, чеша в затылке,
что за дорогу обовшивел уж,
но мож на VIP-дворе найдется душ
да от гостей мочалки и обмылки.
Поднялся добрый мОлодец с подстилки,
скользнул в свою одёжу словно уж,
перешагнул десяток сонных туш,
чей дружный храп сродни зубодробилке.
Решил: чего ж, пойду по классу VIP,
пока тут с плебсом я в статью не влип,
набравшись самогону да горилки,
А то ужо на феню повело…
Куда ни глянь — везде одно бухло,
Куда ни сунься — рюмки да бутылки.

7. Куда ни сунься — рюмки да бутылки,
осколки да вонючие бычки,
да в стороне под елкою торчки
уже мешают анашу, опилки
и клей «Момент». Наш рыцарь от развилки
пошел туда, куда глядят зрачки —
где светятся неоновы пучки,
где, охраняя знатные затылки
от гнева перебравшего народа,
спит вышибала, сиречь, воевода.
И входит наш Иван в боярский бар,
а там всё та же гнусная картина:
стекло, бычки и рваная резина,
блевотина и винный перегар.

8. Блевотина и винный перегар,
помятые и пасмурные лица.
А где-то вдалеке на дне томится,
страдает Трезвость от злодейских чар!
Побью авар, османов-янычар,
хазар, татар… ну, с кем там надо биться…
Я обойду столицы и станицы,
посею разоренье и кошмар!
Не пожалев своих телесных сил,
найду страну, где царствует Этил,
и мир я ввергну в трезвость, как мессия…
Но глас похмельный грянул в вышине:
Не сможешь ты помочь, Ивашка, мне.
Смирись, несчастный!
— Никогда, Россия!

9. Смирись, несчастный! Никогда Россия
не повернет с привычного пути,
и, сколько ей ученьем ни свети,
хомут искать придется там, где выя.
Оставь поползновения пустые!
Другой земли не сможешь ты найти,
где шестеро примерно из пяти
не отличат Барклая от Батыя.
Умы народа зряшно бередить
вопросом праздным «пить или не пить»
способен только чокнутый вития.
Но ни храбрец первейший, ни мудрец,
ни Ванька Тёртый — русский молодец
зеленого не одолеет змия!

10. «Зеленого не одолеет змия
лишь размазня без тени куражу,
но я-то Трезвость, факт, освобожу,
не будь я Ваня Тёртый, а, Россия?»
Но вкривь и вкось пройдя края морские,
он царства Этанола на пляжу
не встретил: «Эти бабы, я гляжу,
всё брешут про пространствия мирские,
и трезвость, знамо, выдумали, чтобы
долбить мужьям по тыквам меднолобым…»
Тут, вслед, как по коленям кипятком,
печальный облик брошенного дома
ожёг воспоминаньем. И знакомый
раздался в небе голос, будто гром.

11. Раздался в небе голос, будто гром:
«Довольно, Вань, в европах погостилось!
Завязывай жевать хранцузский силос,
давай-ка ноги в руки и кругом.
И где ж она, та Трезвость с ейным дном?
Чё говоришь? В бутылке притаилась?
Так ты куды ж попер, скажи на милость,
когда у нас бутылок навалОм?
Не знал, что там, где водка — чистый нал,
закономерный следует финал,
как с похмела блевотные позывы?
Вот Этанол на трон российский сел,
и платит Русь налог из душ и тел,
с тех пор, не видя злу альтернативы»

12. С тех пор, не видя злу альтернативы,
Иван смирился. Но в один момент
когда он, тертый, как на бирже цент,
спал в лодке под бурлацкие мотивы,
к нему явилась Трезвость с ликом дивы
Лагуны в фильме «Пятый элемент»,
и, глядя, как комар на репеллент,
заголосила тонко и плаксиво:
«Меня спасти способно лишь одно:
во всей посуде обнажи-ка дно —
нет чистоты, когда забиты сливы;
не тот герой, кто, чтоб меня найти,
валяет ваньку попусту в пути —
Герой сидит и пьет аперитивы!»

13. Герой сидит и пьет аперитивы,
и, надлежаще выделив слюну,
он храбро устремляется ко дну,
плюя на даты, выдержки, разливы.
А год спустя черты синюшной дивы
в своих подружках видит чрез одну;
И так же верит давешнему сну,
как честная жена в контрацептивы.
Иван на том, на первом перекрестке
из горла пойло хлещет по-матросски,
затем трясет бутылку кверху дном,
другую тянет, проявляя резвость…
И верит, что уж в ней найдет он Трезвость,
застряв на перекрестке роковом

14. Застряв на перекрестке роковом,
нашел Иван заветную нирвану:
стал отличаться склонностью к баяну*,
и прозван был Бояном поделом.
Себя уже не мнил он грозным львом,
а, вспоминая пройденные страны,
сдвигал опустошенные стаканы,
их повернув заботливо вверх дном.
И, постучав лорнетом по кальяну,
погладив гусли, как студент путану,
пред кругом тесным нищих и бояр
потертый жизнью, но еще не старый,
Боян негромко баял мемуары:/
«В путь — избавлять народ от злобных чар…»
———
* Баян – шприц

15. Владимир Резниченко «ВИТЯЗЬ НА РАСПУТЬЕ»
В путь — избавлять народ от злобных чар —
пустился витязь, молодой и пылкий.
Но увидал на первой же развилке
три стрелки — «ресторан», «пивная», «бар».
— Ну и страна у нас, какой кошмар! —
подумал богатырь, чеша в затылке.-
Куда ни сунься, рюмки да бутылки,
блевотина и винный перегар.
— Смирись, нечастный! Никогда Россия
зеленого не одолеет змия! —
раздался в небе голос, будто гром.
С тех пор, не видя злу альтернативы,
герой сидит и пьет аперитивы,
застряв на перекрестке роковом.

Ирина Грановская

Фотоиллюстрация Натальи Волковой