«Новый Континент» Американский литературно-художественный альманах на русском языке
Еще раз убедимся – случайного ничего не бывает. Вот самый недавний пример. Воскресным днем в одну из первых недель Чемпионата по футболу, который этим летом проходил в России, переключал каналы, чтобы увидеть что-то не связанное с матчевой эйфорией. В какой-то момент включил телеканал «Культура» и буквально завис, затаил дыхание и находился в этом состоянии, кажется, несколько минут. В Большом зале Московской консерватории шел концерт, и в тот момент, когда я стал его смотреть, на сцене находился пианист и играл что-то такое невероятно прекрасное, что нельзя было пропустить ни одной ноты. Это было, пожалуй, самое удивительное погружение в музыку, когда не только слушаешь ее, но и видишь и чувствуешь настолько чутко и радостно, что хочется, чтобы это не прекращалось еще какое-то время. Потом удалось узнать, что концерт назывался «Арт-футбол», посвящен он был, как очевидно из названия, все тому же ЧМ-2018. А имя пианиста – Филипп Шпартов ( в подписи он был представлен Белоруссией), а та вещь, которую он играл, называется «Элегия» (Танго). При этом, это его сочинение, специально, как потом узнал из нашей с ним задушевной и искренней переписки, он сочинил специально для этого концерта. Но это началось – общение с помощью интернета – чуть позже, когда нашел его сайт, замечу в правильном смысле слова стильно и выразительно выполненный.
Филипп писал мне о том, что в Москве преподает в музыкальной школе (и учит своих подопечных музыке не только по этюдам Черни, но и музыке из недавнего оскароносного фильма «Ла-ла-ленд»). Что учился в Минске, а потом в Санкт-Петербурге в хореографическом училище, что выпустил в США диск с записями своей музыки и была презентация его в узком кругу друзей и знакомых в одном из залов в Москве. Что мало успел написать за годы сочинительства, потому не очень доволен собой.
Отмечу, что его скромность и щепетильность сосуществуют друг с другом на равных, но требователен он к себе в большей степени, чем это кажется нужным со стороны. Может показаться по тому, как он сосредоточен при исполнении своих композиций, что Филипп Шпартов, будучи человеком возвышенно творческим, далек от реалий московской, теперь, жизни. Но это вовсе не так, он относится к тому, что вне его музыки и собственного исполнительства ее с пониманием, хотя что-то его пока разочаровывает, хотя ясно, что как композитор и исполнитель музыкант вполне состоялся, что его владение инструментом и отношение к профессии запредельно самодостаточны и сам факт приглашения для участия в программном концерте, где выступали известные артисты, говорит сам за себя.
Приятно отметить, что Филипп Шпартов удивительно владеет словом, что, по-моему, некоторая редкость среди музыкантов. Он включен в процесс, имея в виду музыкальную жизнь Москвы и не только ее, точно и лаконично дает характеристики того, что слышит и знает в концертной практике столичных , и не только, организаций. Его мнение о музыке и музыкантах непредвзято, естественно и всегда уравновешенно. Это как бы фиксация процесса, очень вдумчивая и уважительная оценка его. И это отнюдь не исключает дистанцирования от того, что Филиппу Шпартову видится параллельным собственному творчеству композитора. То есть, мало того, что он и словом еще владеет хорошо, выдавая суждения выразительные и емкие, взвешенные и спокойные, он, в ситуации, когда надо размышлять о музыке своей и других, остается человеком доброжелательным и лишенным зависти при всей независимости и конкретности своих суждений.
На его сайте можно познакомиться с его биографией. Но я попросил Филиппа, чтобы он написал о том, как музыка стала его призванием, сам, от первого лица. И он сделал это в свойственной ему манере – просто, ясно, чуть поэтично, вот так.
Помню, что я с детства я очень любил музыку, но не любил заниматься на инструменте. Казалось бы, если ты любишь музыку, то должно быть наоборот. Но почему меня всегда было тяжело заставить сидеть за фортепиано, до сих пор не знаю ответа на этот вопрос. Дело в том, что сами занятия – очень скучная и нудная вещь. Ты должен пройти большой путь, прежде чем твои руки заиграют то или иное произведение. А когда ты только учишься это просто невыносимо. Я всегда старался миновать все этапы разучивания и сразу пытался играть музыку. Для меня не существовало правильных пальцев (аппликатуры) и медленных темпов. Мне все говорили, что во мне есть природная музыкальность. Выражалось это в том, что мне не обязательно было запоминать в точности все нюансы написанные в нотах, я воспроизводил их интуитивно. И что самое удивительное, практически все верно.
Во время учебы в консерватории я столкнулся с проблемой, которая не позволяла мне играть успешно сложные произведения. Эта проблема с так называемой «школой». Под «школой» подразумевают все – постановку рук, умение правильно подобрать аппликатуру, навыки читки с листа, этапы разучивания произведения и т.д. К сожалению, а может быть, к счастью в консерватории таким вещам не учат. В консерватории учат как играть музыку. Т.е. не просто играть на инструменте, а как воспроизводить одно из самых величайших искусств. С этим как раз я справлялся легко, я ведь интуитивно понимаю ,как и что нужно делать. А вот ремеслом не овладел. Пришлось возвращаться в первый класс. Для меня было полным отчаянием, когда от педагогов слышал о том, что мне нужно просто переучиваться. И вот пока я самостоятельно путешествовал в прошлом, все мои коллеги участвовали в «дикой охоте» за конкурсами. Тогда казалось, что без лауреатства и прожить нельзя. Помню как один однокурсник, после одного выигранного конкурса, не пожелал ,чтобы я сидел с ним рядом на лекции.
Когда я вернулся из своего «путешествия», то подумал, что судьба сыграла со мной злую шутку. О музыке я практически знаю все, а вот успешным пианистом-виртуозом стать не смог. Когда мое отчаяние уже похлопывало меня по плечу, я понял одну вещь. А именно, что пианист и музыкант – это разные вещи. Пианист – это тот , кто играет на фортепиано. Музыкант – играет музыку. В этой своей новой роли, я чувствую себя довольно комфортно. Только вот нужна ли людям эта музыка? А если нужна, то для чего?!
Поскольку он сейчас находится в Минске и не смог, как предлагал, передать мне свой диск лично, Филипп, опять же, будучи человеком отзывчивым и интеллигентным, прислал мне ссылку записи диска «87 клавиш», который вышел за океаном. Он объясняет в тексте, который следует ниже, и название диска, и то, какая музыка на нем записана, но думаю, что, как и сама музыка Филиппа, имеет не одно толкование. Мне лично вспомнилась известная композиция американца, который четыре с половиной минуты сидел молча перед роялем. Возможно, что 87 – это еще и указание на год, чем-то знаменательный для исключительно талантливого композитора, или что-то еще, что, как намек, ввел он в название своего диска. Так он о нем пишет сам.
Когда я понял, что альбом вот-вот уже готов, я начал искать возможность выпустить его за границей. Я писал много писем , и мне сложно было найти именно тот лейбл, которому бы подходила моя музыка по стилю. Например, в Германии популярна классическая музыка и авангард. В Голландии в основном электронная музыка. В Нью-Йорке – джаз. Оставались только южные штаты на западном побережье США и Италия. Итальянцы вообще очень музыкальный народ. Но я выбрал лейбл из Аризоны –Heart Dance Records. Они откликнулись на мое письмо, и спустя довольно продолжительную переписку решили со мной подписать контракт. Когда я приехал в США и познакомился с руководителем лейбла и другими артистами, это оказались на удивление открытые и позитивные люди, с которыми приятно не только работать, но проводить время. Вообще вся эта поездка произвела на меня огромное впечатление, и я понял, что хотел бы туда вернуться и не раз.
Сами треки мы решили записывать в Москве, так как у меня были музыканты с которыми я уже работал. Сессия проходила в одной из лучших по оснащенности студий – «MMS – Records». Там я познакомился с замечательным звукорежиссером и саунд-дизайнером Кириллом Тихоновым, который мне помог воплотить все мои задумки. Так-называемый мастеринг делался уже в Америке. В записи альбома приняли участие: виолончелистка Наталья Волегова, бас-гитарист Василий Сулига и барабанщик Дмитрий Лобанов.
Альбом включает в себя 7 произведений для фортепиано и виолончели, фортепиано соло, а также фортепиано, баса и ударных. Одна из композиций написана в набирающем все большую популярность жанре piano flamenco. Называется она Tangos de Fuego. На эту музыку, совместно с танцовщицей и хореографом Екатериной Писаревой мы сделали номер, который теперь является неотъемлемым элементом моей концертной программы.
Название «87 клавиш» (всего у рояля 88 клавиш) связано с одной историей, когда в эмоциональном порыве я разбил одну из клавиш своего пианино. Лейтмотив этой онемевшей клавиши звучит во всех произведениях альбома, символизируя то, что, возможно, каждая человеческая душа таит свою «сломанную» ноту.
Жанр своей музыки я могу охарактеризовать так – это современная инструментальная музыка, написанная в академическом жанре с использованием техники минимализма и включающая элементы поп, рок, джаза, народной и классической музыки. Или просто – современная классика. Идея заключалась в том, чтобы создать самодостаточные композиции, которые можно было бы использовать в качестве саундтрека к фильму, а также было бы интересно послушать на концерте или дома.
На этом диске всего 7 композиций, и общее время его звучание около получаса. Но, когда слушаешь произведения, продолжительность которых от двух до шести минут, кажется, что в них время сживается. Такое ощущение напомнило мне именно то, что испытал месяц назад, когда впервые услышал произведение и игру Филиппа Шпартова. В его композициях есть и что-то элегическое, как воспоминание о музыке предшествующей. Мне одна композиция напомнила хит Равеля, а другая – что-то шубертовское, еще одна – что-то вроде темы из фильма «Титаник». Это , скорее, чуть меланхоличная к тому же музыка, грустная до прозрачности и такая, что пробуждает в душе что-то светлое, открытое ее гармоничности и самодостаточности. В каждой композиции есть тема и вариации, тема повторяется, развиваясь и немного совершенствуясь в изменении. При том, что внешне, эта музыка негромкая, внутренняя, душевная и достаточно трогательная. Ровно настолько, чтобы оставлять след в сердце, в сознании, неторопливый, памятный и полный такой чистоты и восхищающей простоты, что она явно вызывает тихий и безмерный восторг. После прослушивания возникает такое чувство, такое впечатление, что она еще звучит в тебе, что она не сочинена, а так явно и конкретно записана, что по-другому быть и не может. Естественно, она минималистична, как и то, что главенствует в ней рояль Филиппа Шпартова. Правда, здесь нет первенства одного инструмента над другими, а возникает, прямо скажем, изысканный, тончайший, необыкновенный диалог между инструментами, которые звучат в унисон, что касается не только нот, а как раз того, что важнее всего в музыке – настроение, одухотворенность, сосуществование их в камерном ансамбле единомышленников.
И еще. То, что вошло в диск «87 клавиш» Филиппа Шпартова напоминает, наряду с классическими мотивами и темами (отнюдь не повторяя их), музыкальное сопровождение фильмов. То есть, каждая из них могла бы стать саунд-треком к хорошему фильму про чувства и переживания, снятому в любой стране мира. (Лично мне услышанное на названном диске в хорошем смысле слова напомнило то, что сейчас модно играть классику на электронных инструментах. Отличие того, что делает Филипп Шпартов от того, что на слуху в исполнении модных исполнителей состоит в том, что классика входит в его мелодии органично, без демонстративности, напора и желание поразить слушателей шлягерностью переделок известных произведений, например, Баха. Кстати, та самая «Элегия (Танго)», которую Филипп Шпартов играл в консерватории в почти финале того самого концерта логично и оправданно напомнила мне «Багатели» Баха, а также недостижимую по самоотдаче и мастерству игру Гленна Гульда, что немного поразило Филиппа Шпартова высотой зрительской оценки, хотя Гульд для него – непререкаемо высокая величина в музыкальном исполнительстве.
Перечислю кратко состав диска «87 клавиш»:
- The Film – здесь интересно созвучие рояля и ударных.
- Imagination – эта вещь поразила тем, что в ней послышалось нечто фольклорное, вроде кельтской музыки, что оригинально прозвучало в современной ипостаси.
- Tangos de Fuego solo piano – а тут вспомнилось легендарное «Болеро», но не с тем мощным нарастанием темы от фрагмента к фрагменту, а с постепенным расширением звучания, как бы аранжировкой его, когда темы выразительнее не от форте, а в контексте пиано, что очень поражает слух. Заметим, что и по времени звучания, и по месту в композиции диска эта вещь является своеобразной кульминацией его, центром, к которому сходится то, что было до нее, и от которой по нисходящей по продолжительности развивается то, что записано после нее.
- Sleeping Piano – очевидно, что рояль – ведущий инструмент произведений, вошедших в «87 клавиш», однако, важно подчеркнуть, что Филипп Шпартов владеет им феноменально. И поэтому каждая его композиция в данном случае звучит самостоятельно, будучи при этом равноправной частью целого, которое, как и отдельное произведение, есть тема с вариациями.
- 87 Keys – собственно, заглавная композиция диска, расположенная ближе к финалу его, во второй половине записи. В ней интонации музыки к кино чувствуются особенно сильно, но, опять же, ровно настолько, чтобы не нарушать негромкости звучания отдельного трека и всего диска, как нюанс в раскрытии лейтмотива, общей темы записи.
- Elusive Time – это такая необыкновенно прозрачно звучащая композиция. Таким образом, каждая из семи, составивших диск Филиппа Шпартова, показывает одну из граней его музыкального мышления, сохраняя, как данность, общую для всех собранность и направленность звучания.
- Your Wistful Smile – заключительный аккорд «87 клавиш», подводит итог всему тому, что услышано за время звучания диска. И, к тому же, являющая в своем роде – открытый, к счастью, совершенный по изумительной четкости выражения авторского посыла, по-настоящему открытый, оптимистический, несмотря ни на что, хоть и немного грустный финал.
Несомненно, было бы крайне неверно не узнать, что думает о музыке и музыкантах Филипп Шпартов, что интересно с любой точки зрения: и потому, что с его помощью мы получаем возможность увидеть в музыке нечто неординарное, и потому, что в его максимах есть много личного, продуманного и программного.
Некоторые утверждают, что музыканты, глубоко погруженные в творчество, узко развиты.
Но, современная жизнь такова, что с каждым годом навыков, которыми должен обладать музыкант, требуется все больше и больше. Композитор уже не просто сочиняет музыку и записывает ее нотами, он должен уметь разбираться в звукорежиссерских моментах, работать в нотных редакторах, делать компьютерные аранжировки. Приходится постоянно самообразовываться, а если ты при этом еще и исполнитель, то львиную долю времени надо уделять исполнительскому мастерству. Но проблема заключается в том, что на все времени не хватает. Ты просто обязать тратить его на главное. Те люди, которые тебя будут упрекать в том, что ты ограничен, никогда в жизни не смогут делать то, что делаешь ты.
Единственное, кого-то из музыкантов можно назвать интересным человеком, с кем-то можно содержательно побеседовать, приятно провести время, а с кем-то неинтересно. Но считать человека на этом основании ограниченным?.. Он, может быть, посвятил свою жизнь изучению музыки Шенберга, написал сотни научных статей, несколько книг и так далее. Но если с ним просто поговорить, ты можешь не найти с ним общего языка: либо он считает всех дураками, либо не умеет ясно выразить своей мысли. К примеру, недавно я читал критическую статью на оперу «Нос» Шостаковича – там такими словами написано, что невольно задаешься вопросом, кому это адресовано? Кто в состоянии это понять? Если человек и в жизни так разговаривает, то, конечно, никто не получит удовольствия от времяпрепровождения с ним. Разве что в этом и есть ограничение. А вообще музыка это такая сфера – внутри нее можно развиваться бесконечно.
Что является питательной средой для композитора?
Лично для меня питательной средой является сама музыка. Да, вынужден признаться – чужая музыка. Она проходит через меня, я ею наполняюсь. Я даже опасаюсь невольных повторений. Иногда у меня в голове всплывают чужие мотивы. То есть, они преломлены под другим углом, в другом формате, но, как будто я что-то цитирую. Ничего плохого в этом нет. Музыка, которую ты когда-то послушал, и она тебя вдохновила, это, собственно говоря, приправа. Это как оливковое масло – в салате оно так чувствуется, в жареной рыбе по-другому. Оливковое масло то же, но блюдо-то другое. «Основное блюдо», которое потом слушатель воспринимает, много чего включает. Но побуждением для создания музыки является, по любому, музыка. Вот мы говорим, что на композитора что-то влияет. Допустим, на Моцарта повлияло творчество Гайдна, на Бетховена – Моцарт. Что это значит? Это значит, что в произведениях композитора мы можем услышать какие-то отголоски, какие-то приемы из музыки другого композитора. Это неизбежно, потому что у нас есть свои кумиры, авторы, у которых мы учимся. Если ты обожаешь музыку Рахманинова (лучше написать Шопена, а то Рахманинов уже есть в дальнейших примерах), и ты ее изучаешь, по любому это будет слышно. Ты не можешь быть захваченным музыкой Рахманинова, а писать музыку, наподобие Шнитке. Всегда музыканта в первую очередь вдохновляет музыка. Но «мясо» музыкального блюда складывается исключительно из человеческих впечатлений самого композитора. Вот я иду по улице, и моя реакция на то, что я увидел, услышал, почувствовал – и есть основа для создания музыки. Например, я поехал на Кавказ, на Эльбрус. И вот это мое впечатление от природы, которое я воспринял и синтезировал – это происходит непроизвольно – я вкладываю в музыку. Я передаю это как код, в котором зашифровано все. Вы тоже почувствуете эти горы, это величие, этот вкус – пусть даже не осознавая этого.
Может ли быть произведение выше его творца?
Я считаю, что удачное произведение всегда выше и интереснее, чем сам человек. Хотя, оно и есть часть автора. Музыка – это лучшая часть меня. Сто процентов. Худшая осталась во мне, а лучшее я переработал в музыку. Не бывает идеальных людей, на сто процентов хороших. Но если ты служишь искусству… Искусству в традиционном понимании, к которому привыкли люди с воспитанием и вкусом, а не в том, которое нам навязывают сейчас… Так вот человек, который служит искусству, обязан соблюдать много-много правил. Если ты идешь на какую-то работу, там есть свои правила. Если у тебя творческая профессия, там правила намного жестче. Я убежден, что должны быть четкие рамки как для определения, что такое искусство, так и для того, как должен жить художник, который творит это искусство. Пушкин устами Моцарта сказал, что гений и злодейство – две вещи несовместные. Человек, который пишет картины или музыку, не должен быть злодеем, иначе он будет посылать людям не те вибрации. Он не должен заниматься саморазрушением. Понятно, что есть противоположные примеры. Но нельзя воспринимать иного гения, как злодея, избравшего греховный путь. Здесь другая история. Гениальность вынуждает человека жертвовать многим. Иногда собой. К счастью, мне не выпало быть настолько гениальным, чтобы жертвовать собой. Мне достаточно придерживаться определенных рамок – рамок порядочности, чтобы мое творчество имело позитивный код, а не разрушительный.
Мне говорят, что моя музыка – говорящая, что это рассказ о чем-то. Любую музыку можно назвать рассказом в силу того, что в ней есть драматургическая составляющая. Музыка без драматургической линии – фоновая. Я лично не вкладываю в свои композиции каких-то конкретных историй. Хотя… Иногда мне само что-то приходит в голову – что данная музыка именно про это. Я стараюсь эти ассоциации отбрасывать, не соглашаться даже с самим собой.
Мне близки танцевальные ритмы, в особенности латиноамериканские, я фактически вырос на них – в детстве серьезно занимался бальными танцами. Также меня всегда интересовали особенности национальной культуры разных народов. Фольклор, народное творчество – это первое, что меня интересует, когда я приезжаю в какую- либо страну или местность. Ты соприкасаешься с национальной музыкой и через это познаешь культуру и жизненный уклад. Я как музыкант настолько это чувствую и воспринимаю – мне достаточно послушать народную музыку, песни, и в голове у меня уже возникает целая картина. Вокруг много всего искусственного и искусно придуманного. А это глубинное, корневое, настоящее. Слово «настоящее» – ключевое для всего, что я ценю.
У меня был интересный опыт – я делал фортепианные обработки аутентичного полесского фольклора для документального фильма. Аутентичный фольклор – штука специфическая. Это такая руда, которую можно взять и из нее что-то выплавить. Фортепиано дает совершенно другие краски, утонченность, огранку. Но душа музыки остается. Я получил от этой работы удовольствие.
Что важно, когда ищешь партнера, который будет играть твою музыку?
Вначале ты должен убедиться, что человеку интересна такая музыка, что она вписывается в круг его вкусов. Достаточно раз сыграть вместе произведение и по реакции понятно – либо он просто добросовестно играет (как любой профессионал), либо начинает увлекаться и в итоге вкладывается. Я стараюсь иметь дело именно с такими людьми. Тогда есть толк.
При работе с другими специалистами, например, режиссерами, мне важно, чтобы мне определили задачу, ясно сформулировали, что нужно. И я тогда уже приношу готовый материал, который в точности подходит. А когда человек сам не знает, чего он хочет, когда вынуждает постоянно переделывать – это не мой метод. Проще сочинить всё по новой. Я вообще люблю работать в партнерстве, люблю работать в задаче. Если у меня нет этой конкретной задачи, я сам ее себе ставлю. Есть музыка, которую ты сочиняешь без внешнего режима – по внутренней потребности, чтобы развиваться, чтобы учиться чему-то. Фактически ты большей частью это и делаешь. Но если есть конкретная цель, задача, то, скорее всего, получится лучше.
Если в тебе есть зерно сочинительства, оно проявится.
В какой-то момент ты начнешь подходить к инструменту, импровизировать, пробовать . И тебя это сильно захватит. Я всегда знал, что стану сочинять, но нельзя было упустить исполнительские навыки, которые важно успеть заложить в юном возрасте. Композиция у меня долгое время оставалась на втором плане, хотя я писал музыку и в 9 лет, и в 12 и позже – просто мне не хватало времени, чтобы заняться этим всерьез. Часто эта моя склонность мешала учебе – вместо подготовки к экзамену по фортепиано я вдруг начинал сочинять. Если в тебе это есть – ты будешь писать музыку. Сочинитель – это курица, несущая яйца. Она не может их не нести.
Это не только отвлекало от учебы, но и временами помогало. Как известно, в концертах классических композиторов, таких, как Моцарт, нет авторских каденций. В те времена считалось, что исполнитель умеет импровизировать и должен ее придумать сам. Сейчас этого почти никто не делает. В изданиях публикуют каденции чьи-то, я же написал собственную – мне это было просто и легко. Члены экзаменационной комиссии обратили на нее внимание и поинтересовались у моего педагога, чью каденцию я играю. И когда узнали, одобрительно кивнули.
Над этим альбомом я скрупулезно работал два года. Хоть он и является моим первым серьезным шагом в сочинительстве, в нем нет ничего ученического. Я до последнего шлифовал свои композиции, чтобы слушатель воспринял их, как единое целое, чтобы чувствовался «готовый продукт». Одни произведения родились за несколько дней, на одном дыхании. Их немного. Другие приходилось высиживать. Есть и такие, которые сочинялись целый год, по маленькому фрагменту. Вообще я за это время много материала сделал, параллельно писал и другие произведения. Но я не добавил их в альбом, потому что они стилистически отличаются.
В дальнейшем планирую развиваться не только в этом жанре, но и более крупных формах.
Конечно же, меня окрыляют положительные отклики.
Однажды, когда я в репетиционном классе работал над одним из произведений альбома, в комнату вошла женщина и спросила, где можно найти ноты того, что я сейчас играю. То, что люди хотят исполнять мою музыку – это для меня огромная мотивация. Или когда мне пишут молодые родители (сами, кстати, музыканты), что дают слушать мой альбом своим детям – это тоже меня воодушевляет.
Для меня может быть даже лучше, что я прошел исполнительскую школу, а не композиторскую. Композитор обычно не в состоянии исполнить то, что написал. Кроме того, меня никто не «ломал», не сковывал рамками, не навязывал чуждых мне вкусов. Я следовал своим внутренним импульсам. Система подготовки сейчас такова: даже если ты будешь просто стучать карандашом по листу бумаги, это будет предпочтительнее, чем если ты сочинишь мелодию. Для меня в этом плане поучителен пример Рахманинова: он продолжал писать романтическую музыку, в то время как все уже были увлечены авангардом.
Поскольку произведения Филиппа Шпартова обладают уникальной содержательностью, что свидетельствует как о сосредоточенности композитора на том, чем он занимается последовательно и убежденно, так и о том, что благодаря его усилиям возвращается истинное, несуетное, подлинное бытование музыки, каковой она должна быть в идеале (даже и тогда, когда Филиппу все восторженные определения его творчества покажутся завышенными и чем-то вроде аванса). И, таким образом, вывод тут достаточно прост и очевиден: его музыку нужно слушать. Она того достойна, поскольку – как минимум, великолепна, если заслуженно не сказать большего.
Илья Абель