Илья Абель | «Молчалины блаженствуют на свете…»

конспект

Вместо эпиграфа

В 1977 году на кафедре русской литературы филологического факультета МГУ я защищал диплом вот с таким наукообразным названием – «История жизни чиновника в русской литературе девятнадцатого века как процесс формирования мещанской идеологии».

Руководитель диплома, Тюнькин, бывший по совместительству секретарем парткома факультета, демонстративно не появлялся на защите, и мне пришлось разыскивать его по кабинетам длинного факультетского коридора.

Оппонент заметил, что практически диплом мой тянет на кандидатскую диссертацию по широте охвата материала. Мне хотелось посмотреть развитие образа Молчалина в русской литературе девятнадцатого века. Конечно, мне не хватило сил, знаний и времени, чтобы обозреть весь литературный российский век. Но основные выводы были сделаны вполне определенно.

Когда через два года после защиты диплома я встречался с деканом филфака, профессором Кулешовым, который недавно на тот момент возвратился из Америки, где читал лекции, он сказал, что мое место в Вене (через этот город евреи из СССР тогда иммигрировали в Израиль и в Штаты), что он вообще бы не допустил меня до диплома, а, если я попробую писать диссертацию, то не пустит меня в ВАКе (высшей аттестационной комиссии).

Конечно, я понимал и тогда, что образ Молчалина, как персонажа, очень специфичен. Мне даже хотелось написать отдельную работу – чиновник в русской живописи того же века. Не сановная особа, а именно чиновник. Не будучи широко знатоком европейской живописи, все же могу сказать, что вряд ли в искусстве иного народа чиновник становился героем художественного произведения. Также и в литературе.

Злоба известного профессора, автора книг о национальной литературе, все же показалась мне несколько избыточной.

Я сдержался, чего бы я не стал делать в другое время.

Но диссертацию так и не написал, о чем совершенно не жалею.

Зато образ Молчалина разрастался в моем сознании. Оказалось, что он – образ и его носитель – современны всегда и везде.

Потому и решил еще раз перечитать внимательно комедию Грибоедова «Горе от ума», и воссоздать уже в иное время те мысли, которые кажутся мне свежими и востребованными, как никогда именно сейчас.

1. Собственной персоной

Алексей Степанович Молчалин появляется на сцене в Явлении 3 Действия 1 комедии Грибоедова «Горе от ума». С его участием комедия и завершается, поскольку его интрижка со служанкой становится последним аккордом разоблачительных высказываний Чацкого, как бы прозрения Софьи и гнева Фамусова. Из этого не следует, что Молчалин все время присутствует в разворачивающемся в доме Фамусова действии в течение одного дня – вернее, с утра и до вечера. Но то, что его участие в событиях – прямое или опосредованное – имеет ко всему, что в тот не самый удачный день произошло в благородном якобы семействе не вызывает сомнений. Его слова, поступки, характер и убеждения обсуждают Фамусов, Софья, Чацкий, Лизанька, некоторые из гостей. Он все время на виду и постоянно напоминает о себе прежде всего словом, но вместе с ним – и делом.

Подходить к образу Молчалина, как к сугубо отрицательному и однозначно определенному автором персонажу, несомненно, очень удобно, но есть в такой интерпретации его данности что-то школярски-упрощенное.

Несколько переделав на другой лад реплику из «Бесприданницы» Островского, можно воскликнуть патетически: «Ну, что такое Алексей Степанович Молчалин?» На что можно ответить вроде бы легко и четко: он умеет служить, за три года бюрократической деятельности получил три знака отличия; ему удается потакать Фамусову, который ценит его не только за услужливость или усидчивость, а и за явные способности (вспомним, что Фамусов признается, что не особенно вникает в подробности бумаг, которые подписывает, что означает – он доверяет Молчалину, и тот его в служебной деятельности не подводил); Молчалин практически во всем копирует Фамусова: тот прислушивается к мнению влиятельных людей обоего пола, и Алексей Степанович – тоже, тот дорожит собственной репутацией, и его помощник не в меньшей, а даже в большей мере, поскольку ему постоянно приходится доказывать, что он получает жалование заслуженно, что ему можно доверять и что он оправдает те ожидания, которые с ним связаны и исправно будет исполнять те обязанности, которые имеет на службе и вне ее. Фамусов по-стариковски волочится за служанкой, что говорит о том, что для него измена нормам своего общества – обычное явление (да, он вдовец, что не означает, будто бы при живой жене он не флиртовал с Лизанькой или кем-либо еще из женщин в собственном доме или вне его). И Молчалин тоже не упускает возможности получить расположение и служанки, а не только ее госпожи.

Несомненно, что Алексей Степанович двуличен, и что он играет избранную однажды роль, на которую подвигло его отцовское наставление о достойном образе жизни. Но ведь и все персонажи «Горя от ума» в той или иной степени играют роль и не менее двуличны, чем Молчалин. Вот Софья изображает из себя даму строгих правил, что не мешает ей ночью запираться в комнате с посторонним мужчиной. Чацкий ругает всех и вся в московских пенатах, но говорить о том, что он безоговорочно верен был всегда только Софье и не обращал внимания на других женщин нельзя (вспомним его реплику о том, что к женщинам он ходит не для того, чтобы они протежировали его).

В комедии Грибоедова у каждого персонажа своя роль, что напоминает театр эпохи классицизма. Тем более, что все случается в один день и в одном месте, так что три правила классицистической драматургии здесь выдержаны, что не мешает быть произведению реалистичным, ярким и блистательным по тому, как в словах и поступках показаны характеры всех участников этой ярмарки тщеславия в ее русском варианте, не упрощает развитие интриги и сосуществования на равных комического и трагического в пространстве одного и того же произведения.

Значит, и Молчалин прекрасно вел свою партию по службе и вне ее, если за все время пребывания его в доме Фамусова его не поймали с поличным, а это уложилось по времени не в один год (три года отсутствовал в России Чацкий, но Молчалина он знал и до своего отъезда в Европу.) И, если бы не ночное свидание со служанкой Лизанькой (очевидно, не первое), если бы не приезд Чацкого, который буквально взбудоражил всех в доме Фамусова, все бы продолжалось и дальше в том же благополучном для Молчалина духе.

Можно предположить, что, потратив время, силы и мысли на ожидание счастливой развязки и на службе, и в личной жизни, Молчалин всего лишь чуть опередил события. Ему могло показаться, что афронт, который у Фамусова устроили все Чацкому, поможет ему быстрее прийти к намеченной цели (возможно, что и с лошади он упал нарочно, чтобы посмотреть на реакцию Софьи в связи с появлением Чацкого после его долгого отсутствия.) То есть, Алексей Степанович просто предвосхитил собственную победу над Чацким, Фамусовым и всеми теми, перед кем лебезил, заискивал, потакая их прихотям и их манерности, как и скудоумию. Что называется, его понесло. Накопленный в душе страх, дискомфорт между тем, чего он добивался и что видел в реальности по отношению к себе, мизерабельность своего положения в обществе, предчувствие того, что вот совсем скоро все изменится в его бытии, вскружило Алексею Степановичу голову. И он перестал таиться, играть роль покорного слуги влиятельных господ, почувствовал себя господином и важным лицом. Потому и проговорился, расчувствовавшись из-за того, что его надежды вот-вот могли сбыться. И потому сорвался в бездну, вроде потеряв все, ради чего усмирял плоть и дух, ради чего вынужден был терпеть униженное положение почти что прихлебателя, приживалы в богатом доме, ради чего угнетал, уничижал самого себя сознательно и последовательно, медленно, последовательно, уверенно, шаг за шагом приближаясь к намеченному изначально результату.

Финал комедии «Горе от ума» открыт. И не исключено, что, как бросил в раздражении реплику Чацкий о Молчалине, и его простят, и снова будут пользоваться его услугами. Однако, формально, судьба Молчалина после его оглушительного и по всем статьям фиаско, как и то, что станется с остальными главными героями комедии Грибоедова, осталась за ее пределами. И это совсем другая тема.

Несомненно, что на первый взгляд авторская характеристика не расходится с тем, каким вычитывается из комедии «Горе от ума» образ Алексея Степановича Молчалина – мелкая чиновничья сошка, посредственный и недалекий человек, который готов на все ради начальства, но и себе на уме, не упуская случая поживиться, чем может.

Однако, такой интерпретации Молчалина мало, она совершенно упрощает его натуру, спрямляет ее до одномерности и прямолинейности.

Алексей Степанович Молчалин человек талантливый, образованный, воспитанный. Он реально обладает неоценимыми качествами, которые сделали закономерным его присутствие в доме Фамусова. Он умеет служить и умеет показать преданность благодетелю, все замечает вокруг, однако, без необходимости или ради пользы дела, не говорит лишнего. Дорожит тем, что имеет и не рвется занять более достойное его способностям место. Пусть это не так, и Молчалин, наоборот, старается сделать все, чтобы подняться выше по ступенькам бюрократической иерархии. Но он обставляет все так, как будто не начальство само обращает внимание на его способности, само ценит его за рвение в службе и продвигает его в свое время, давая понять, что такие люди нужны начальству и власти в широком смысле слова.

Молчалин прекрасный актер, что доказывает каждая его реплика. Любому, с кем он общается, он говорит исключительно то, что от него хотят услышать. Поэтому Алексей Степанович и замечательный психолог. Можно было сколько угодно получить наставлений об угодливости от отца, но ведь необходим еще и дар применить на практике данное знание – не перейти меры в ту или иную сторону.

При этом, он мгновенно анализирует ту или иную ситуацию, в которую попадает в течение всего дня, проведенного в доме Фамусова. И отыгрывает ее феноменально – то есть, быстро, четко и правильно.

Именно за все это, как и за многое другое, ценит Молчалина и сам Фамусов, и Софья, и все окружение их, тем самым, отдавая дано не уважения, а пусть снисходительного, но приятия того, что связано с Молчалиным в тот или иной момент его общения со всеми персонажами комедии Грибоедова (как и со многими другими, о коих ничего не сказано в рамках конкретного развития интриги и характеров ее участников, но кои естественно и уверенно подразумеваются в связи с упоминанием Молчалина.)

Он вроде бы растворяется в том обществе, которому служит как бы не за страх, а за совесть, становится тенью не одного ли Фамусова, а и всех остальных. Однако, как ни удивительно и даже парадоксально это не прозвучит, Алексей Степанович не теряет тут и самого себя. То есть, его усердие и сервильность не приводят к утрате его «я», что, наверное, также оценивается положительно, поскольку иметь в подчинение только беспрекословно подчиняющееся существо в человеческом облике, кажется, не столь интересно власть имущим.

На его информированность полагаются, с ним считаются в меру допустимого, ему позволяют быть как бы своим не по положению, а по признанию его очевидных и значимых для окружающих его людей заслуг.

Повторим, он не забывает самого себя. Но речь здесь идет не о фрондерстве, не о нахрапистости или напористости, а о том, что человек имеет в жизни собственный интерес. Что для его покровителей может быть и приятно, поскольку позволяет им иногда и проявить в отношении к нему благосклонность и участие, что приятно и ему, и тем, кто таким образом выражает разные приятные для облеченных возможностями и средствами чувства, в том числе, и самолюбование. Как раз потому, что доказывает, что именно этот Молчалин выделен и обласкан был из череды других, имя которым, как известно, легион. А это, в свою очередь, радует важное лицо в том, что оно в своем выборе не ошиблось, что оно, это важное лицо, поступило правильно, авторитетно и приемлемо в своих глазах и во мнении других. Таким образом, успехи Молчалина на всех поприщах, где он открывает себя в полной мере, становятся не его успехом, а наглядной и внушительной заслугой тех, кто дал ему дорогу в карьерном росте, кто приметил его, пригрел и приблизил, как говорит о том же Фамусов, размышляя о Молчалине.

Кстати, о его фамилии. В комедии «Горе от ума», опять же как в традиционной классицистической трагедии, но на русский лад, все фамилии персонажей знаковые, то бишь, говорящие. Не исключение тут и Молчалин. То есть, Грибоедов через наименование Алексея Степановича указывает на то, что этот герой его комедии, когда надо, безмолвствует, не открывает рот, старается быть незаметным и чуть ли ни невидимым. Но как нетрудно убедиться из сказанного выше, только такое истолкование данного персонажа, как и всех других, не совсем соответствует действительности. Реализм авторской манеры позволяет выйти за использованные каноны прошлых веков, показав каждого из персонажей, так сказать, диалектично. Именно в том аспекте, о котором в конце того же девятнадцатого века говорил реформатор национального театра Станиславский. То есть, в том смысле, что нельзя играть героя пьесы однопланово – только как злодея или как героя, например. Грибоедов задолго до теории театрального дела, предложенной и подтвержденной на практике Станиславским и Немировичем-Данченко, обозначил то же самое, создавая поэтический каталог характеров и судеб, с ними связанных.

И в таком контексте, именно контексте, Молчалин больше, чем то, что мы можем увидеть в нем при формальном прочтении комедии «Горе от ума». Очевидно, что это такой универсальный типаж, который вобрал в себя, кажется, все, что можно иметь в виду об общественной жизни дореволюционной России. Но и это не все. Поистине, Алексей Степанович Молчалин – такой колосс, который вобрал в себя самое характерное из литературы, а вместе с нею, из жизни не одной России. Таким образом, это нечто такое, что выходит за границы сугубо национального восприятия и самовыражения народного духа в широком смысле слова. Это нечто такое мощное и многообразное, чему есть продолжение и в искусстве, и в жизни, если относиться к сказанному Грибоедовым о Молчалине вдумчиво и всерьез.

И только при таком подходе к тому, что сказано о Молчалине в комедии «Горе от ума», мы сможет максимально приблизиться к тому, что он, персонаж и тип поведения, есть на самом деле.

Не говоря о том, что выясняется, что он и самодостаточен сам по себе, и находит продолжение в тех, кто оказался рядом с ним в комедии Грибоедова и за ее пределами в русской литературе девятнадцатого века, хотя значение данного персонажа выходит за указанные здесь временные и видовые рамки.

2. Копии первого ряда

А теперь, когда с особенностями натуры Алексея Степановича Молчалина, как будто почти все ясно, посмотрим список действующих лиц комедии Грибоедова «Горе от ума». Они указаны почти в том же порядке, как появляются на сцене, входя в действие произведения. Оставим пока на потом два персонажа – Чацкого и Софью.

Тогда начать нужно будет со служанки Лизаньки.

Она делает все, чтобы угодить Софье Павловне, но и себя не забывает. Не прочь принять ухаживания Молчалина, однако, знает свое место, потому на глубокие чувства не рассчитывать, но пофлиртовать в меру не прочь.

Фамусов – это высшее проявление молчалинства. И в речах, и в поступках. А чего стоят его примеры из прошлой жизни. Да, Павел Афанасьевич – консерватор, хранитель традиций, зависимый и от, так сказать, общественного мнения. Он то, с кого Молчалин берет пример, он воспитатель не только Молчалина, но и всех, кто ниже его по званию и положению. Но ровен с теми, чьим мнением дорожит, заискивает перед теми, кто ему нужен и полезен сегодня и в перспективе. Это высшее и наиболее полное выражение молчалинства, поскольку Фамусов есть как бы идеал служащего человека, на который равняются и близкие, и дальние. Так сказать, эмблема человека с чином и званием.

Скалозуб интересен, как тот же Молчалин, но в военном мундире. Конечно, полковник не слишком речист, комичен, туповат. Но это лишь крайнее проявление молчалинства. Суть-то в нем все та же, почему и Фамусов так стремится породниться со Скалозубом – они люди одного склада и достойны по всему друг друга.

Платон Михайлович Горич, бывший знакомец Чацкого, вроде совсем другой человек, чем все остальные. Но, не про него ли иронично скажет Чацкий, давая характеристику московским мужьям, которые кротки и покладисты, становясь семейными людьми. Горича Чацкий знал, как бравого военного, а теперь тот боится простуды и не спорит с женой, подчиняясь беспрекословно ее мнению. Это не только некоторое развитие образа Скалозуба, то, чем он может стать, будучи женатым, а, прежде всего, вариант все того же Молчалина на воинской службе. Собственно говоря, представляется, что именно такая служба, наверное, идеал для молчалиных: есть командир и четкий устав, субординация и приказы. Но все же есть вероятность вырасти по службе если не за подвиги в деле (с лошади упал на виду у всех, так что вояка из него никакой), а усердием, все тем же чинопочитанием, нужностью начальству и возможностью услужить в любой момент по какому угодно поводу.

Про Загорецкого особенно и говорить не приходится в контексте молчалинства. Он услужлив до невероятия, правда, имея такую возможность. То есть, Грибоедов в персонажах комедии «Горе от ума» дает нюансы образа Молчалина, что очень смешно и поучительно. Кроме того, это интересно именно в контексте вывода о том, что Молчалин больше, чем кажется при первом знакомстве с ним. Это тип такого масштаба, что к нему надо присматриваться долго и изучать его тщательно, поскольку черты, черточки его есть почти у всех, кто в тот день оказался в доме Фамусова. Приезд Чацкого лишь обострил похожесть перечисленных героев в связи с тем, насколько они сравнимы с Алексеем Степановичем Молчалиным. Было ли это в замысле Грибоедова или получилось в ходе работы над комедией, на самом деле, не так уж и принципиально. Гораздо важнее, что отблеск личности Молчалина заметен во всех героях «Горя от ума». И тех, кто прямо напоминает его своим поведением, и тех, кто принимает услуги его и его копий в человеческом обличье.

Хорошо, а что, Репетилов тоже скажете из Молчалиных? А почему нет! Вспомним, что наш нарицательный герой любит переписывать что-то. И это достаточно любопытное место которое потом вспомнится в Глумове из пьесы Островского. Чацкому он говорит о том, что копирует образцовые тексты. Тут могут быть разные объяснения. Копирует, чтобы учиться на них уму-разуму (что вряд ли), для того, чтобы быть в курсе того, что есть в обществе (вот это уже ближе к истине). А, может быть, и для того, чтобы доносить куда-то при случае, а не просто информировать Фамусова или кого-то другого о том, что есть норма общественного сознания. И в таком случае – и Репетилов, который ходит как бы в тайное общество, стукач и провокатор. Он как бы проверяет своими рассказами людей на лояльность власти, а сам передает то, что слышал на собрании местных как бы интеллектуалов всем и всюду. То есть, не просто доносчик, а и соглядатай. И в таком контексте также есть предельное выражение молчалинства, как через полвека после написания Грибоедовым комедии скажет Салтыков-Щедрин по поводу Молчалина. В Репетилове, можно сказать, воплотилась мечта Молчалина быть информированным человеком, быть и этим полезным не только одному человеку, начальнику, а и начальству, власти в широком смысле слова.

Но как же тут оказалась в такой компании Софья. И по имени, и по поведению, и по рассуждениям Грибоедов дает читателям понять, что дочь Фамусова – девушка рассудительная, дальновидная и хорошо понимающая, кто ее окружает. О чем, например, говорит ее нежелание выйти замуж за Скалозуба.

Но при чем тогда здесь Молчалин?

Еще раз, Софья Павловна – дочь Фамусова. Она воспитана в определенном духе, и ее позиция отца, его мировоззрение, в принципе, устраивает. И Софья вышла бы, без сомнения, за Чацкого. Но тот уехал в Европу на неизвестный срок, то бишь, как бы предал юношеские чувства привязанности. И оставил молодую девушку в неизвестности. А уклад светской жизни предопределял в отмеренный срок – замужество. Не имея ничего лучшего, она остановила свой выбор на Молчалине. Несомненно, девушка не заблуждалась на его счет, она могла видеть его недостатки, понимала, что по положению он ниже ее и зависим от ее отца. Но она уже знала этого человека. И могла рассчитывать пусть не на его любовь, что для общества не так уж и важно, но, во всяком случае, на подчинение ей, отцу. Возможно, она надеялась и на то, что постепенно за службу Молчалин получит такое повышение, которое устроит и отца, и общественное мнение. Да и таким человеком легче руководить, чем своевольным и ровней вроде Чацкого.

В третий раз приходится говорить о том, что Софья дочь Фамусова. В ее натуре не осталось место подчинению другому человеку, лирические порывы быстро могли пройти, как только она бы приобрела статус замужней дамы. (Персонажи вроде жены Горича и княгини Тугоуховской совершенно однозначно указывают на то, что Софья могла иметь их в виду, думая о замужестве. И такое развитие событий в семейной жизни ее вполне устраивало.) Чацкий же, тем более так странно ворвавшийся в устоявшуюся московскую жизнь, нарушал все, с чем Софья в той или иной мере была согласна, если иметь в виду замужество. Он переполошил всех, нарушил хрупкую идиллию, стал ужасным уродцем в глазах всех. И потому – врагом и неприятным воспоминанием о прошлом. Она могла мстить ему не за Молчалина только, не за то, что он при ней иронично отзывался о ее избраннике, а за то, что обманул ожидания. Кто знает, вероятно, Софья изображала и вполне искренно проявление любовных чувств к Молчалину, чтобы скрасить годы ожидания Чацкого. А его приезд разбил все ее мечты и показал, что у нее, кроме Молчалина ничего нет. Но самое поразительное тут в том, что в ее отношении к Молчалину заметно и то самое молчалинство, о котором здесь речь. Она воспринимает Алексея Степановича не в связи с инвективами Чацкого, а Чацкого видит глазами отца и Молчалина, то есть, двух Молчалиных сразу, главного и его подопечного. Тогда понятно, почему она так жестока к Чацкому, который не просто высмеял ее чувство, но и стал антиподом ее самой в контексте молчалинства.

Ну, а что же Чацкий? Несколько суток скакал через всю Европу, чтобы всех бывших знакомцев обличить, разочароваться в укладе московской (а практически, всей российской жизни), чтобы вновь в финале бурного для него и для других дня уехать неизвестно куда. Что ему вдруг захотелось бросить все и устремиться на всех порах в Москву, что его так встревожило, чего или кого он боялся потерять? И почему надо было сразу идти в гости к Фамусову в возбужденном состоянии? Что беспокоило его так, что он не отдохнул с дороги, а сразу ринулся в бой, кляня обычную жизнь, которая была не так давно, всего три года назад, приемлемой и уместной.

Не знаю, как сейчас, но в иное время Чацкого воспринимали чуть ли ни как революционера, имея в виду печальную участь Чаадаева, который начал публиковать «Философические письма» и пострадал за это в мнении именитой России.

Но дело в том, что Чацкий не карбонарий, как обозначает его Фамусов, хотя, может быть, и масон (все могло быть).

Во-первых, не будем забывать, что горячка его поездки по городам и весям дала в его возбуждении о себе знать. Кто знает, если бы Чацкий отдохнул, то, вероятно, он не так резко стал набрасываться на тех, кого знал и, кто проверит, ценил с детства. Не годы же обучения за границей так мощно изменили его мироощущение, что он стал на всех набрасываться, что и дало повод выдать его за сумасшедшего, ведь его поведение нормальным вряд ли можно было назвать.

Во-вторых, и это гораздо важнее: не европейское образование виновато в его отчуждении от того, что не так давно казаться могло ему нормальным и правильным. А именно то, что он не мог не понимать, что у него нет другого пути, как становиться более или менее Молчалиным: на государственной или военной службе, вне их, в семейной жизни, поскольку иначе он останется чужим для данного общества, а вне его ему не слишком комфортно было бы себя ощущать.

Следовательно, Чацкий не революционер и не критик тех устоев, того уклада жизни, которые давно и прочно стали нормой существования так называемого высшего общества. Чацкий часть его, человек, нахватавшийся философских взглядов вне собственного отечества, не западник и не славянофил, а тот, кто в идеале хотел быть полезным государству в связи со своим положением и образованием. Но выяснилось в конфликтной форме, что это возможно только так, как это делают все остальные, являясь вариациями Молчалина или он – их копией. Потому у Чацкого и столь определенно выразилась буквально ненависть к Молчалину, ему не хотелось походить на последнего, но иначе невозможно было бы жениться на Софье и жить с теми, кто бывает постоянно в доме Фамусова.

Вполне возможно, что Чацкий мог бы и хотел быть кем-то вроде Молчалина, но другим, честнее, талантливее, перспективнее и свободнее в мыслях и чувствах. Но условия не позволили бы такому совершиться в реальности. Пожалуй, именно это, то есть, разлад мечты и действительности так сразу и явно поразили Александра Андреевича Чацкого, что он впал в раж критиканства, чем добился обратного – окончательного и однозначного изгнания из общества. Правда, по его же формуле – забудут-простят-пригреют снова – высказанной по отношению к тому, как раскрыл свое двуличие первоначальный Молчалин, его тоже могли бы простить, как у Островского в пьесе «На всякого мудреца довольно простоты» почти простили Глумова. Но Чацкий не хотел такого прощения, поскольку оно означало бы, что он такой же, как все. И ему такая уравнительность претила, была для него вроде бы неприемлемой. Во всяком случае, в первом приближении. Его горячка после возвращения могла бы пройти, и он успокоился бы, его приняли бы опять за своего, к чему вся ситуация с его посещением дома Фамусова когда-нибудь могла бы прийти. Но он сделал слишком много, чтобы исключить себя из общества людей сходного положения. Ему пришлось бы заведомо жертвовать убеждениями, по известной формуле – повинившегося примут и простят. Другое дело, что и выслуживаться пришлось бы больше, а этого Чацкому совсем не хотелось.

То есть, вместо того, чтобы сохранить хотя бы внешне статус-кво, он наскоком на всех знакомцев отбросил свой авторитет далеко в минус. И для того, чтобы вернуться хотя бы к прежнему приятию Чацкого в обществе, в его кругу, ему потребовалось не только подчиняться свыше меры, а и подличать, наушничать, угождать и стараться втереться в доверие. Молчалину это удавалось до некоторого времени, пока тот не увлекся, поверив, что его положение в доме Фамусова в любом аспекте уверенное и соответствующее ожиданиям.

Чацкий, естественно, не такой рационалист, как Молчалин. Его захлестывают эмоции и гонор, чему Алексей Степанович Молчалин не давал возможности проявить себя в его поведении.

И тогда все, что он говорил про Молчалина, Чацкий мог обратить не к другим, а к себе самому, обнаруживая нежелание быть похожим на Молчалина, при том, что иного пути у него не могло быть, если он хотел жить рядом с этими людьми и строить с ними какие-то уравновешенные отношения.

Подводя итог, можно сказать, что мы оказались перед неожиданным выводом: что комедия Грибоедова «Горе от ума» не про конфликт Чацкого и фамусовского общества в широком смысле слова, как нас учили в школе, а поэтический эпос про Молчалина и тех, кто так или иначе похож на него. А это совсем иной, чем привычно, ракурс восприятия сатирического произведения, знакомого нам с юности.

Нравится нам это или нет, но выходит, что оно не о том, о чем мы по привычке думали, а о другом. И потому его содержание шире, значимее и обобщеннее, чем это было удобным в рамках уроков литературы в старших классах.

Молчалин оказался не монстром, но все же – явлением громадного размера и частотности в проявлении своих убеждений и принципов.

И такой вывод столь же правилен, вроде бы, сколь и неоднозначен все-таки. Во всяком случае, требует детального разбора комедии Грибоедова или прочтения ее в контексте данной трактовки одного из героев ее.

3. Копии второго ряда

Можно вновь и вновь приводит многочисленные примеры повторения того, что наметил Грибоедов в образе Молчалина. Повторим, именно потому, что, как кажется, и до сих пор этот герой «Горя от ума» не оценен критикой и читателями в полной мере.

И поэтому остановимся только на тех нескольких примерах, где молчалиство настолько убедительно отображено, настолько явно и выразительно дано думающему читателю, что иных мнений о литературных героях, которые будут перечислены ниже нет – молчалинство. И никак иначе.

Однако, не следует тут впадать и в литературоведческую эйфорию, ища в любом произведении русской литературы девятнадцатого века рефлексию именно на Молчалина.

Вот нечто похожее в произведениях Пушкина найти, кажется, сложно. Разве что – Евгений из «Медного всадника», поэмы, написанной Пушкином в год официальной публикации «Горя от ума» в 1833 году. Евгений тут сходит с ума из-за любви, из-за страха потерять близкого человека. И только поэтому в расстроенных чувствах, в исступлении грозит легендарной статуе Петра. Скажем так, условно, если это и Молчалин в чем-то, то в несчастном роде. Именно таковых героев покажет Гоголь в «Петербургских повестях» в Поприщине, Башмачкине и даже Чарткове. Все они, вне зависимости от того мизерабельного положения, которое определяет их надежды и мечтания, хотят иного, большего, не подозревая, что их фантазии опережают их же возможности. Потому и Башмачкин, и Поприщин сходят с ума: один от потери шинели, другой – из-за того, что не может быть мужем дочери начальника департамента и придумывает себе роль испанского короля. Они – истинные Молчалины, особенно Акакий Акакиевич из шинели, служака, который получал удовольствие от переписывания (исключительно переписывания и ничего больше) бумаг. Вероятно, Башмачкин в своем предельном сосредоточении на служебных обязанностях даже и в неурочное время был одновременно и недоМолчалиным и черезМолчалиным.

Настоящий герой комедии Грибоедова тоже служил исправно, но и себя не забывал, строил планы. Они есть у Башмачкина и Поприщина, но явно их осуществление менее реально, чем у Александра Степановича Молчалина. Отметим только, что и Башмачкин и Поприщин – терпят мучительное поражение в самых лучших ожиданиях: их не замечают надолго. И потому все усилия по обретению шинели одним, как и надежды на свадьбу у другого – блеф. Герой Грибоедова знает, чего он хочет. И медленно, последовательно добивается поставленной цели. Только он, повторим ключевое слово – заигрался, потому и пока, в рамках текста комедии «Горе от ума» потерял, кажется, все, ради чего старался. Но произведения других русских писателей показывают, что хотя бы со стороны может представляться, что другие Молчалины удачливее своего предтечи, целеустремленнее и последовательнее, потому добиваются, если не всего, но многого.

А разве майор Ковалев не есть очередная инкарнация Молчалина. Несомненно, именно так. Он ждет назначения и получит его, строит планы на семейную жизнь, благодаря ожиданию повышения по службе, крутит романы и буквально носится с самим собой. Случай с потерей носа не преувеличение, а материализация страха не достичь желаемого. Наверное, именно так стоит понимать описанную Гоголем фантасмагорию.

Но родственен ли Молчалину художник Чартков из повести Гоголя «Портрет»? Думается, что вполне определенно можно ответить на этот вопрос. Ему не хватило выдержки и терпения, чтобы трудом достичь известности и достойного положения в обществе. На помощь ему приходят потусторонние, по Гоголю, силы. И Чартков добивается своего. Он – признанный и востребованный художник. Но все же ему приходится постоянно приплачивать за статьи о себе, которые трижды подогревают интерес публики к его творчеству. В нем сидит ощущение дискомфорта, поскольку при всей внешней фанаберии – славе, авторитетности мнения, похвалам и заказам – он не может не понимать, чему он обязан собственным успехам. И стоило ему увидеть нечто поистине настоящее, как все в его душе рухнуло в бездну безумия. Выяснилось, в очередной раз, что все, на что он тратил время и силы – иллюзия искусства, имитация жизни и признания.

Таким образом, тут интересно именно то, что мы видим Молчалина в образе художника, что показывает – тип, заявленный Грибоедовым – не просто чиновник, а человек любой профессии, имеющий сходные с героем «Горя от ума» взгляды и убеждения.

Особенно это качество подобия любопытно наблюдать на примере героев комедии «Ревизор». Если внимательно к ним присмотреться, то выяснится, что все они, вплоть до Осипа, слуги Хлестакова, есть варианты Молчалина. При этом, как в мужском, так и в женском обличье. Это своеобразная ярмарка тщеславия в русском ее изложении. И не просто портретная галерея, а именно такая, где выявлены сходные и розные черты с сутью характера и позиции никого другого, как только Молчалина. Вероятно, тем и примечательна комедия Гоголя, что одно и то же обозначено в ней через трансформацию, но не с изменением исходного образа. Он-то как раз прочитывается при желании сразу и достаточно убедительно, на что стоит обратить особое внимание.

Эта комедия не просто смешна по природе своей. Она печальна, поскольку говорит о том, что молчалинство как общественное явление, хоть разнолико и массово, но однообразно, единосущно. И такой вывод самый очевидный, как и самый неутешительный.

В контексте сказанного выше уже нет риторики в вопросе о Чичикове и Молчалине.

Чичиков из поэмы «Мертвые души» хочет успешно жениться, благополучно устроить свою жизнь, создав видимость богатства. То, что это именно видимость, его мало волнует. Им движет цель. И для достижения ее он использует вроде бы законный прием – скупает имена тех, кого нет в живых, но кто еще числится по документам живым. Несомненно, что Чичиков мошенник и обманщик, но он на самом деле воспользовался недостатками крепостного законодательства. И, в очередной раз, как это случается с Молчалинами в литературе, заигрался. Не подумал, как быть, если слух пойдет, не предпринял мер на крайний случай. Он обходителен, как Алексей Степанович, с каждым из владельцев крестьян находит общий язык, подстраиваясь под человека, с которым в данный момент договаривается о покупке подлинных мертвых душ. Ему сопутствует удача, и он считает, что уже сделал все, как задумал. Но одна из героинь поэмы решает узнать, какова цена мертвых душ. И сомнительный характер сделки раскрывается, Чичиков претерпевает разоблачение, позор. Но, как и Молчалина, его простят, поскольку оборотистость его все же на грани закона и преступления, прецедент необычен и остроумен, да и он свой, так что, не терять же такого человека, если таланты и деловитость его можно пустить на пользу себе. В этом отношении к Чичикову также проявляется и то, как относились к Молчалину в «Горе от ума»: вряд ли кто-то сомневался, что он угождает всем по необходимости, из-за посредственности своей, невысокого положения в обществе. Но все же принимали его заботу как внимание, его внимание как почитание, его почитание как подчинение. А все это – первое, и второе, и третье – для тех, с кем выстраивал взаимоотношения преданный Молчалин, бесценно. И за такое простить можно не все, конечно, но многое.

Несомненно, и сам грибоедовский Молчалин, и его воплощения в произведениях других русских писателей девятнадцатого века, прекрасно давали себе отчет, что наказать – обязательно накажут, но все же не отдалят надолго, поскольку подчиненные, которые готовы на многое для благодетелей своих и начальства, не столь многочисленны, как могло бы показаться. И, если человек выбрал для себя роль покорного исполнителя чужой воли, то и это такое достоинство, которое перевешивает личные недостатки.

Чичиков, к тому же, интересен именно масштабом проводимой им аферы, тем, что свидетельствует о размахе деятельности инициативного и напористого человека. Чем образ интересен и сам по себе, и в связи с метаморфозами в молчалинстве как типичном общественном явлении не только того века, символом которого он стал.

Естественно, время вносило коррективы в то, как интерпретировалось молчалинство в разные периоды становления и развития национальной литературы, выражая и особенности менталитета конкретного русского писателя того века.

Что особенно легко проследить при сопоставлении хрестоматийно известных героев произведений Гоголя и Достоевского, отличия манер письма которых есть не только факт литературный, а и исторический, связанный с переменами в общественном сознании. Индивидуальное тут, в том числе, отражает и дух десятилетий, когда появлялись те или иные произведения русской классики в литературе. И это подтверждается, например, перечислением героев Достоевского, которых закономерно и по праву можно отнести к молчаниству. Вот указание только на некоторых, самых известных, почти нарицательных из них.

Для вхождения в тему в связи с творчеством Достоевского зададимся почти сакраментальным вопросом: разве Макар Девушкин, так называемый «маленький человек» из «Бедных людей» Достоевского – не Молчалин? Это же именно он выдает в одном из писем как бы дальней родственнице Вареньке – сыт, обут, одет, тем самым называя три кита известного по русской литературе определения – «мещанское счастье». Он доволен положением, не стыдится бедности, служит честно и простодушно, почитает начальство и следит за собственной благонамеренностью.

Разве не Молчалин несчастный Вася Шумков из повести «Слабое сердце» того же писателя. Образ Васи Шумкова, будучи и вариантом образа Башмачкина из гоголевской «Шинели», не смог совместить прилежное отношение к службе и лирические чувства (снова Гоголь, но теперь уже Поприщин из «Записок сумасшедшего»). Желая выразить благодарность начальнику своему, берет работу по переписыванию (!) бумаг на дом, но не успевает в срок, и в новогодние дни пытается героически, с надрывом и страхом наверстать упущенное. В результате сходит с ума, не получив ни невесты, ни благодарности начальства. Это, скажем так, герой молчалинского рода из печальных и неудачливых. Но в той же повести Достоевского есть и его сослуживец, который также желает отличиться перед руководством. А в самом деле, вместо помощи другу делает все, чтобы и свадьбу расстроить по каким-то личным мотивам, и мешает тому выполнить давно переданную ему для исполнения работу.

Таким образом, Достоевский в одном и том же произведении представляет читателям сразу две ипостаси образа Молчалина. Правда, обе – драматические, поскольку несчастлив и Вася Шумков и его сослуживец и сосед. Поскольку им, как и Макару Девушкину, не хватает полета, размаха и уверенности в себе. Более того, цинизма и самонадеянности истинного Молчалина. Они слишком деликатны в некоторых ситуациях, потому и страдают, мучаются и плохо кончают.

В произведениях Достоевского при необходимости можно найти еще не одну личность литературного героя, в котором сказываются черты и специфичность поведения, свойственные Молчалину. И все же приоритет в данном контексте есть только у одного персонажа: у Фомы Фомича Опискина из «Села Степанчиково и его обитателей». Начав в роли приживалы у хозяина дома, после смерти благодетеля он становится подлинным вершителем судеб всех, кто когда-то воспринимал его как шута. Тут не просто попытка отомстить за прежнее недоброжелательство настоящее или мнимое, а целая философия. (Потому было бы неправильно, упрощенно воспринимать Опискина как русский аналог заглавного героя комедии Мольера «Тартюф», поскольку Фома Фомич идеолог, проповедник, авторитет морали и всего, что попадается ему на глаза.) Он только на первый взгляд смешон в его нравоучительности, внешняя религиозность вспомнится и у Иудушки Головлева. Он только кажется борцом за правду и воспитателем нравом. Но перед нами – Молчалин без прикрас и стеснения, почти античный герой на котурнах, как бы страстотерпец и воитель нравственности, закона и справедливости.

В Опискине заявлено Достоевским то, о чем мог даже и не подозревать по внешнему простодушию первоначальный грибоедовский Молчалин – потребность властвовать над людьми, навязывать окружающим образ мыслей, который Опискину кажется единственно приемлемым и потому непререкаемы.

Следовательно, русская литература девятнадцатого века дает нам колоритные примеры различных метаморфоз Молчалина. И потому Фома Фомич – есть Молчалин-философ. Он плохо кончает, поскольку, как и его прототип, заигрывается, слишком активно вмешивается в личную жизнь доброго и искреннего в своей порядочности сына вдовы, которой принадлежит имение. И его выгоняют из дома недавних его благодетелей, но он возвращается в него достаточно скоро. И не только потому, что попал в грозу и насквозь промок. А прежде всего из-за того, что вспомнил, кем был, кем стал, и кем никогда и нигде не будет кроме того дома, где жил не один год. Его возвращение встречают патетически. Точно по Грибоедову – не забудут, но простят. Но какая-то внутренняя работа после всего пережитого произошла в Фоме Фомиче. Он превратился в тень самого себя: азарт подличанья скуксился, нравоучительность поблекла, так что он, изображая пострадавшего за истину, доживал собственные дни чуть ли ни в монастырском по сути уединении, живя среди тех же людей, которые его почти также, как прежде – боготворили, любили и почитали. Однако что-то главное ушло из будней и праздников Опискина, то чувство владения мыслями и поступками других людей, беспрекословного подчинения. То ли роль правдолюбца ему надоела, то ли он устал от нее. Или, скорее всего, философ не знал, что дальше делать, имея безоговорочный авторитет среди домашних в Степанчикове. И потому скис и умер, не оставив ничего, кроме воспоминаний о начинаниях и морализировании обо всем на свете и по любому поводу.

Наверное, Фому Фомича можно воспринимать и как страдальца, ведь стремился же он к чему-то, хотел чего-то достичь. И обрел то, что было его целью, тайным и долго ожидаемым намерением. Но выяснилось, что за новой ролью – ничего нет, кроме все того же шутовства, но в ином аспекте. Наверное, это и стало итогом его уединенных размышлений, ощущение тупика и пустоты, что свойственно практически всем, и кажется, без исключения, молчалиным в русской литературе.

В конце шестидесятых годов Островский заканчивает пьесу «На всякого мудреца довольно простоты». Героем здесь стал не замоскворецкий купец, а молодой человек Егор Дмитрич Глумов. Ему хочется обрести достойное его, по собственному мнению, положение. Потому он интригами и различными способами буквально втирается в доверие местных уважаемых господ и дам, понимая цену их словам и поступкам.

Живет он двойной жизнью – для новых своих покровителей Глумов помощник и потатчик во всех их завиральных инициативах. А для себя – ведет дневник, в котором реально, зло и иронично описывает тех, кому служит вроде бы безукоризненно и не жалея сил и времени. Принципы Молчалина проявлены в Глумове изобретательно и очевидно. То, что в какой-то момент он переоценил возможности, вернее, не спрятал подальше свои записки – случайность. Да, случается скандал, его двуличие, лицемерие и ханжество разоблачаются. Но те же, кого он без стеснения описывал как людей недалеких и устаревших, не прочь и дальше использовать его. И им даже лучше после всего происшедшего, ведь виноватый молодой человек станет впредь спокойнее и дисциплинированнее, поскольку всегда его можно и дальше держать в страхе фиаско, потери места и внимания со стороны властителей дум местного масштаба. Так что, Глумов остался все тем же Молчалиным, как и его предтеча, пострадавший за то, что слишком увлекся игрой. Но не зря же Чацкий в финальных репликах утверждает эмоционально, что Молчалина Фамусов простит. И дальше будет пользоваться его услужливостью, ведь виноватый покорнее и зависимее от начальства, чем свободомыслящий Чацкий, например.

Неоднократно образ Молчалина использовал в прозаических сатирах Салтыков-Щедрин. Это и премудрый пескарь, и вяленая вобла, и карась-идеалист из одноименных сказок. То есть, те иносказательно обозначенные человеческие типы, манеры поведения, чья индивидуальность зиждется на сервильности и желании идти на компромиссы до возможных и невозможных пределов. Если говорить о сказке «Либерал», то тут уж нет и не может быть никакого иносказания, так как герой ее постепенно и, надо сказать, осознанно и последовательно, все более и далее отходит от подлинных идеалов, отступает каждый раз по совету тех, кто имеет власть. И заканчивает лозунгом – применительно к подлости. Несомненно, грибоедовский Молчалин далек и по времени, и по натуре от такого «последовательного», правда, в определенном смысле, реализма. Но он явно на пути к нему. Просто Салтыков-Щедрин довел молчалинство до логического завершения. Однако, тема ему показалась настолько существенной и знаковой, что он развил ее в трех крупных прозаических произведениях, которые появились примерно в одно и тоже время – в семидесятые-восьмидесятые годы.

Это – «В среде умеренности и аккуратности», «Современная идиллия» и «Господа Головлевы».

В первом из них писатель показал молчалинство как широкое общественное явление. Как это было в «Господах ташкентцах», в «Помпадурах и помпадуршах», в других классических произведениях русского писателя девятнадцатого века. Будучи сначала чиновником, а потом редактором известного литературного журнала, Салтыков-Щедрин отлично знал все нюансы власти, весь механизм руководства на уровне города, губернии, то, что есть цензура. И потому описывал чиновничество иронично и нелицеприятно.

Цикл «В среде умеренности и аккуратности» есть апофеоз молчалинства, как бюрократического образа жизни, массового и привычного всем менталитета.

В «Современной идиллии», введя в нее Глумова из пьесы Островского и нарицательных персонажей из комедии «Горе от ума», вроде Репетилова и Загорецкого, автор свидетельствует, что нет такой подлости, которую не смогут сделать как бы добропорядочные люди, чтобы их считали благонамеренными, чтобы к ним не было у власти никаких претензий.

Понятно, что названными выше двумя произведениями в контексте молчалинского типажа все ясно. И не возникает сомнений, что Салтыков-Щедрин с изумляющим правдоподобием раскрывает безжалостно и жестко то, что только обозначил Грибоедов в своей комедии.

Но уж Порфирий Владимирович из «Господ Головлевых» как оказался в раду молчалинских типажей, он какое имеет к ним отношение? На самом деле – прямое и однозначное.

Вспомним некоторые факты его биографии. На службе в Петербурге не особенно продвинулся, блестящую карьеру не смог осуществить. Зато вошел во все дела, связанные с наследством. Сначала умилительно общался с матерью, пока она была в силе и по положению, и по здоровью. Потом, после смерти брата, стал все большую власть забирать над ней и принадлежащими семье имениями. Практически выселил мать из дома, стал виновником смерти обоих сыновей, поступивших вроде бы не по его воле и не оказавших ему должного, по его мнению, почета. Сошелся с женщиной, которая следила за хозяйством, то есть, нарушив религиозные предписания, не только жил с ней вне брака, а и вступил с нею в интимные отношения тогда, когда по религиозным нормам этого делать было нельзя. Родившегося от него ребенка сдал в приют, а, став владельцем всего, что было в семейном владении, сошел с ума и умер зимой по дороге то ли в церковь, то ли куда-то в другое место.

Порфирия Владимировича не случайно называли Иудушкой: его велеречивость, утомительная нравоучительность, показная религиозность, пошлость, подлость, жадность и занудство, как и многое другое – все это по отдельности и вместе являло пример выражения молчалинского характера, который нашел себе достойную его форму.

В этой связи достаточно вспомнить, немного забегая вперед, и учителя греческого языка из «Человека в футляре» из рассказа Чехова, который, по словам автора, только в гробу нашел себе подлинное успокоение в борьбе за справедливость, благонамеренность, и порядок.

Таким образом, Порфирий Владимирович Головлев, чья фамилия достаточно определенно отсылает читателя к «Сказкам» Салтыкова-Щедрина, возник не сам по себе, не на пустом месте. Молчалинская данность все более находила себе выражение и форму, по содержанию оставаясь тем же самым, о чем сказал Чацкий в «Горе от ума». То есть, суть личности Молчалина в его перевоплощениях у других русских писателях не изменилась, иными стали масштаб умеренности и аккуратности, как и изначальная подлость, внутренняя чертовщина, поистине дьявольское, прямо скажем, начало этого образа. Пожалуй, тему эту можно развивать особо и подробно, но к слову имеет смысл сказать, что Молчалин в любом его обличии делал вид, что потворствует прихотям начальства, будучи себе на уме. А по существу, обманывая всех собственной подчиненностью людям и обстоятельствам, постоянно имея в виду только личные интересы, не думая о последствиях своих действий и слов для репутации тех, кому вынужден служить словом и делом. Поистине, нечто мефистофельское, кажется, есть в хрестоматийно известном герое поэтической комедии «Горе от ума». Так что, воспринимать его только как неприметного и гнусного из-за стечения обстоятельств человека было бы заведомой ошибкой, принижением того, кто стал в настоящем роде символом всей русской литературы девятнадцатого века.

Наследие Молчалина можно обнаружить при желании в любом произведении русской литературы девятнадцатого века, вплоть до учителя Передонова из «Мелкого беса» (в контексте мефистофельства Молчалина как героя и образа название сатирического произведения Сологуба звучит пророчески. Правда, Молчалин все же не мелкий бес, а инкарнация нечистой силы, обретшая себе человеческую оболочку.)

А закончить по необходимости краткий и неполный обзор молчалинства, как явления русской литературы классического дореволюционного периода стоит, вспомнив еще один рассказ Чехова – «Ионыч». Провинциальный доктор, чья биография в этапные периоды его жизни рассказанная писателем лаконично и фактографично, все тот же Молчалин, который добился всего, чего он хотел, но потерявший уважение к себе и другим. Финал тут оправдан и логичен, поскольку заведомая услужливость, как и необходимость думать одно, а говорить и делать другое в конце концов приводят к духовному распаду. Что и описал Чехов в «Ионыче», в некотором роде подведя в рамках небольшого по объему произведения итог тому, чем казался и был по сути Молчалин, который не у Грибоедова в комедии, а в произведениях других писателей дорывался «до степеней известных», но оставался все тем же подпольным человеком в буквальном почти смысле слова. И тут уж ничего нельзя было поделать, поскольку сверхзадачей его было добиться некоторого положения. При этом, не меняясь внутренне, что и было расплатой за серость и ограниченность миропонимания, которые всем были очевидны. И только Молчалины казались достоинствами. Положение тех, для кого он стал знакомым и узнаваемым прототипом, менялось. Но от ничтожности душевной, от посредственности все равно некуда было деться продолжателям теории и практики молчалинства. Потому и в новом качестве, обретя некоторый служебный статус, они недалеко ушли от того, кто благословил их на путь покорения служебной лестницы. И тогда фиаско их закономерно, поскольку месту надо соответствовать. И расти вместе с ним, хотя бы и в подлости, не дай бог. У Головлева это получилось, как ни у кого, но привело к летальному исходу, потере всего, на что он потратил время, силы, саму жизнь.

И в этом – приговор молчалинству, тому, что в первой половине девятнадцатого века казалось лишь меркантильностью и нормой бытования в чиновничьей среде. А стало эпилогом развития отрицательного персонажа, во всем масштабе его природы и данности.

Почти послесловие

Как бы ни воспринималось трюизмом, а четыре десятилетия – не шутка. И страна, и я стали другими.

А Молчалин – все тот же, живчик, вечно живой и востребованный персонаж, каких в их нарицательности в русской литературе мало. То, что ему уделено столько внимания, не ностальгический экскурс, а потребность обратить читателей на то, что не утеряло своей актуальности. Во всяком случае, я лично в том убежден.

Илья Абель