Григорий ОКЛЕНДСКИЙ | В поисках смыслов

Благодарю редакцию «Нового Континента» за возможность представить читателям мою новую книгу – четвертый сборник стихов, изданный за последние 15 лет.
Книга «Опустела земля…» увидела свет в Киеве в апреле этого года в издательстве «Друкарский Двор», которое возглавляет Олег Федоров. Послесловие написал отец проекта «Артелен», киевский поэт Николай Лобанов. Книга в твердом переплете, где под обложкой на 170 страницах размещено более 150 стихотворений, написанных с февраля 2022 года.
Тот факт, что книга издана в столице Украины в тяжелые дни кровопролитной войны с агрессором, очень значим для меня. Киев сегодня — место силы. Счастлив, что книжка появилась на свет именно здесь, в городе, который люблю с детства.
Как хрупкий мостик надежды на мирное будущее, веры в победу Добра и Разума, я включил в сборник любовную лирику, собранную в заключительной главе «Остается любовь…»
Не устаю повторять: лучше бы ни этой ужасной войны, ни этих стихов не было. Но мы не властны над событиями эпохи. Мы можем выражать своё отношение к ним в надежде быть услышанными.

Григорий Оклендский

В поисках смыслов

Подборка стихов из новой книги «Опустела земля…»

***

Если можешь не петь, не пой.
Если можешь молчать, молчи!
Если можешь не пить, не пей.
Если можешь кричать, кричи.

Каждый день как последний бой.
Каждый бой как последний день.
И погибший — всегда живой,
Если он защитил детей.

Если мир сорняком пророс,
А война расцвела зверьем.
Карма — кара небесных гроз —
Постучится в твой отчий дом.

И когда над твоим гнездом
Чёрный ворон в урочный час
Ненавистным взмахнет крылом…
Почему ты тогда смолчал?

***

Мне повезло, я не был на войне.
Не нюхал пороху, не слышал вой снарядов.
Глухой, ослепший — в страшной тишине
Не хоронил ребят, убитых рядом.

Мне повезло — я в Прагу не входил
На танковой броне могучим строем.
И «Пражскую весну» не я душил,
Забрызгивая мостовые кровью.

Десантником не стал я, и в Афган
Отправлен не был старцами во власти.
И мне не доверяли караван
Из грузов двести безымянной части.

Я не пытался Грозным овладеть
Победоносным танковым ударом.
И не моих ребят косила смерть,
Подмешивая яду в ад кровавый.

Мне повезло, я Бучу не пытал,
Нигде не мародерствовал по пьяни,
Ни разу никого не убивал
И в бой меня не вёл товарищ Сталин.

Мы живы… но не будет нам покоя,
Покуда, иссечённые свинцом,
Гниют деревья, умирая стоя
С бескровным человеческим лицом.

Марш

***

Выступает отряд желторотых бойцов,
не похожих на стаю безусых птенцов.
Их коричнево-чёрный модняцкий прикид
ни о чём вам, конечно же, не говорит?
Марш, марш, марш.

Кто проворно готовит зиг-хайлевый корм
по рецептам ушедшего века тайком?
А когда запылает мечом и огнем,
усмехнутся — так это ещё не погром.
Марш, марш, марш.

То не печи горят, а большие костры,
где калечат слова и сжигают мосты…
Даже страшно подумать, представить на миг,
как страна содрогнётся под лающий крик:
Инородцы – на фарш!
Марш!..

***

Какая изувечная пора —
вагонами считать солдат погибших!
Повальный мор под гнусное «ура»,
и свальный хор десятков тысяч бывших —
когда-то бывших, всё-таки, людьми,
что гулко шаг чеканили на плаце.
Внушили им, война — борьба за мир,
за русский мир! На ржавом пепелаце
в чужую землю въехали тайком
с зашоренными наглухо глазами.
Весенней ранью пали в грязь лицом,
и раны умереть им приказали.

Что за чертой, в горячечном дыму?
В потустороннем космосе неб’ытья?
Предавши жизнь, ушёл в ночную тьму…
Чей голос повелел тебе забыться?
Шагнул за край и присягнул свинцу,
а мог бы жить заслуженным морпехом —
внучат обойму подарить отцу
и дом залить счастливым детским смехом.
Россия собирает урожай,
цыплят… цыплят по осени считает.
А сыновья уходят взводом в рай —
кромешный ад их молча принимает.

Я знаю есть город…

Не бывал я ни разу в Одессе —
пьяный воздух акаций глотнуть
и, как пушкинский юный повеса,
одесситку обнять, умыкнуть.
Пробежаться по улицам звонким,
благодарно вкушать благодать.
А случится, зачать там ребёнка —
без надежды его воспитать.
Прибежать на Привоз спозаранку,
торговаться лукавым лицом,
и хозяюшку с гордой осанкой
не обидеть скупым кошельком.
Разбежавшись, нырнуть в Синедолье
и без страха уплыть в никуда.
Не бояться и минного поля —
мин в помине не знали тогда…

Город вольных приморских бульваров —
под неласковым небом живешь:
прилетел обезумевший варвар
и занёс окровавленный нож.
Много горя видала Одесса,
но жила — и шутя, и всерьёз.
Непокорная! Старому бесу
никогда не зайти на Привоз!
Не отнять у неё анекдоты
и прикольный смешной говорок,
бесконечную жажду свободы,
черноморского пляжа песок.
Не удастся армаде суровой
огорчить дюка де Ришелье!
Верным панцирем — мощное слово,
сочный юмор одесских месье.
Ноги прочь, сапожищи бесовы!
Здесь навеки не ваша земля!
И лежит аргументом весомым
тень отмщенья на дне корабля.

Письмо с передовой

Прости меня, я всё ещё живой.
Сижу в окопе и грызу сухарик.
Нас командиры гонят на убой
туда, где взрывы, гром пороховой.
Я не солдат — смешной худой очкарик.

Прости, коль разлюбила сгоряча,
устав от беспросвета и разрухи,
от злой тоски, работы по ночам,
от равнодушия к пустым моим речам,
от женской доли молодой старухи.

Зачем я здесь, на проклятой войне?
За что в бою кромешном жизнь отдам
вдали от дома, в мертвой тишине?
За эти миллионы гробовые?
За эти похоронные, шальные,
что в мирной жизни мне не по зубам?!

Фантомное

Выходи из засады, белый флаг подыми.
И получишь в награду свой спасительный миг —
жизнь твоя сохранится, хоть не сахаром плен,
развенчав небылицы, может, встанешь с колен
гражданином, мужчиной, и откроешь глаза,
и прозреешь, повинный, и простят небеса…

Взглядом скользким и мутным исподлобья глядишь
окровавленным утром у израненных крыш.
Ты умишком неловкий, а характером трус —
результат перековки территории «Русь».
Что ты детям оставишь? Только горе плодить.
И в тумане растает беспросветная жизнь.

И фантомною болью будешь мучиться век —
и не вырастет поле у подножия рек.
Пересохшие реки, как морщинистый рот,
как убитый навеки постсоветский народ.

Царевна Лебедь

как сладко верить в чудеса,
что эта девочка жива —
минуют горести и беды
царевну Лебедь.
она взмахнет одним крылом —
не попадёт ракета в дом,
она взмахнет крылом вторым —
друзьям живым.
как страшно верить в чудеса…
неразличимы голоса
детей, убитых на войне —
в ночи, во сне.
пожары — факелы беды,
и вой сирен — беги, беги!
и, онемев, встаёт рассвет,
а света нет.
в огне сгорели два крыла,
а девочка всё шла и шла
в последний путь, в далекий край.
в небесный рай.

***

Больно… теряешь друзей
напрочь, навылет.
Совесть надёжней, верней.
Значит, забыли.
Ветер приносит с полей
запах полыни,
стоны убитых детей…
Дети невинны!
В страшных глазах матерей
горе отныне.
В мороке тусклых огней
воздух остынет.
Тени ночных фонарей —
горькая свита.
Список из бывших друзей,
пулей пробитый.
Рушатся связи быстрей
в годы разлома.
И чик-чирик воробей —
сено-солома.

четвертый рим

русская литература пылает, горит костром.
что бы она ни внушала, закончится всё кайлом.
русский язык отменим, матерный — сохраним,
и на кривой кобыле въедем в четвертый рим.

русского мира поступь — кованым сапогом
миру напомнить жестко мы будем стоять на своем:
город разрушим бомбой, землю зальем свинцом,
злою голодной стаей придем и добро отберем.

умные книги на русском — плесень и пыль на них.
русского поля побеги гибнут в краях чужих.
вражьих агентов вышлем, книги в утиль сдадим,
и на хромой собаке въедем в четвертый рим.

Шахматная партия

Жду сражения всемирного масштаба!
Шахматная битва — я стратег генштаба.
Пешка боевая движется в ферзи.
Станет офицером — больше не проси.
Станет офицером — жизнь отдаст в бою.
Пешки молодые славу пропоют.
Королева всхлипнет — жалко ей солдат.
А Король не дрогнет — в чём он виноват?

Шахматная партия — бойня номер пять.
В каждой клетке всполохи — фланг не удержать.
Все фигуры смешаны — будет мордобой!
Конные ли, пешие — едут на убой.
Лже-Король из бункера приказал — умри!
Родина в опасности — раз, и два, и три.
Трехходовка мощная, шагом марш на фронт —
кони бесшабашные, люди третий сорт.

Пехотинцев драных молния разит,
Бесы точат зубы — норовят в ферзи.

***

в загнанной реальности
не дыша, живем,
обрастаем страхами
и слова жуем.
провожаем мальчиков
в предпоследний бой,
верим, что воротится
сыночка домой.
может, искалеченный,
может, без ноги,
мастера заплечные
справят сапоги.
с друганом поделится —
пара на двоих.
девок ладных встретите,
девок молодых.
деток нарожаете,
будущих солдат,
чтоб гордились родиной
с головы до пят.
чтобы знали сызмальства
жизнь — она пустяк.
если надо, родина
отберет за так.
человечек боженька,
сын-то весь в отца.
и сосет под ложечкой
ужас без конца.

Февральское

Февраль-февраль, коварный враль!
(вот потому и укорочен!)
Верни нам веру и печаль,
не разлучай их темной ночью.
Тревожно, душно на Земле.
Ползет война, гремит стихия.
Бессмертный Ной на корабле
спасет ли нас в года глухие?
Куда направит он ковчег?
На рифы? В прошлое? К забвенью?
Зловещий двадцать первый век
накрылся собственною тенью.
Пророка нет. Герой убит.
Полярный круг под гнетом ночи.
Где друг, где враг? Мороз трещит
и что-то тяжкое пророчит.
Проснулись бесы в феврале,
грозят обрушить мирозданье.
А в камуфляже по земле
шагают твари на закланье.

Возмездие

Война-война, такая СВОлочь —
гремит и ухает с утра.
Бесовское у Zлобы СВОйство:
уносит жизни со двора,
уносит жизни с поля боя,
из неотопленных квартир…
То притворяется рябою,
то уркой, гадящим в сортир.

Когда мясник приходит в Бучу
и окровавленным ножом
калечит дождевые тучи
и поливает мир свинцом,
тогда Изюм встает из пепла,
и открываются врата:
в огне войны сгорают скрепы,
и отменяется парад.

Ракета больше не крылата.
Во тьме — ни друга, ни врага.
Во рву — убитые солдаты.
Кровавый след от сапога.
За слёзы всех детей невинных —
судьбу кривую проклинать.
Возмездие стучится, тать!
Сегодня — время Украины!

Баллада о примусе

Бывшие люди и сраму не имут —
тени лежат набекрень.
Я не спеша разжигаю свой примус,
тени кладу на плетень.
Лягу на травку, а звезды в зените —
будут ли падать? куда?
Примус угас, застрелился правитель,
в кране пропала вода.
Я философски приму эти беды —
примус особенно жаль.
Примус — в починке, кончается лето,
тени исчезли. Печаль.
Птицы вконец обнаглели — летают,
гадят в амбары, в зерно.
Ты отличишь эскадрилью от стаи?
Птица упала на дно.
Порномасштабное время сатиров —
мутные люди в цене.
Разоблачаются прямо в эфире,
чтобы вещать о войне.
Парнокопытные вмиг разбегутся —
их призовут на убой.
Самым двуногим прикажут прогнуться
под незавидной судьбой.

Я наблюдаю за ходом событий,
я починяю миры.
Стань невидимкой, бесчувственной льдинкой…
Стань человеком! Замри.

Спасительное

в свою скорлупку ухожу,
где безопасно и лениво —
где нет войны, не гложет жуть,
жужжит пчела миролюбиво.
там нет ни дна, ни кораблей,
лишь мысли роем муравьиным
ползут в убежище скорей,
когда сирены вой противный
внушает страх и день, и ночь,
предупреждая об атаке
коварных щупальцев — точь-в-точь,
как будто в душу лезут раки.
варить живыми их не смей!
отдай за так и без остатка
тому, кто вырвет из клешней
смертельный яд — липучий, гадкий.
тогда ты выйдешь из себя,
вернешься в мир, где много света,
покоем волю обнеся
и подарив автопортрету.

Что дорого…

Ни гроша ты не оставишь за душой.
Ничего не унесёшь в далёкий край.
Всё, что дорого, раздай пока живой —
Раздари, оставь внучатам, разбазарь.

Память детства, как крупу, перебери
И по зёрнышку отдай на семена.
По крупицам ту девчонку сотвори,
Что была в тебя когда-то влюблена.

Обойди пешком священные места.
Не забудь отдать последние долги.
Над могилой мамы разомкни уста —
Только не обманывай, не лги.

Успокой свою печаль в закате дня,
Под покровом ночи воспари звездой.
Не прощайся, ибо, даже уходя,
Оставляешь в небе росчерк озорной.

Непарадные размышления

Не суетись, не мельтеши,
На всём скаку стреножь гордыню.
Пусть сигаретный дым остынет,
Ночь успокоится в тиши.
И чай покруче завари,
И вспоминай — пусть память колет.
И тенью — бумеранг к застолью.
Всё возвращается, старик!
И одиночество души
Не возводи в размер страданья —
Таков был замысел витальный,
Такая плата — ведь, грешил?

Узнай себя во взрослом сыне,
На равных с ним поговори.
Когда зажгутся фонари,
Мы встретимся. На середине.
Живи открыто, не по лжи,
И пусть рука не оскудеет,
И сердце бьётся на пределе,
Одолевая виражи!
Свободным над землёй пари,
Расписывая небо фресками —
Несовершенными, недетскими,
Непризнанными до поры.

…Чей голос арфою журчит,
Как детский сон, давно забытый?
И я войду в его обитель,
Бесстрашно выбросив ключи.

Заоблачная жизнь

С годами мы становимся нежней,
И крылья — наших дней воспоминанья —
Как парочку влюбленных лебедей,
Уносит в поднебесье утром ранним.
Там, в облаках, такая благодать!
Там воздух разреженный, но чистейший.
Земных страстей под небом не сыскать —
Лишь ангелы сочувственно утешат.
Там жизнь неспешна, некуда спешить —
Земные войны небо не разрушат.
И в этой благодарственной тиши
Увидим свысока кусочек суши,
Где наши внучки — ангелы Земли —
Взрослеют, вспоминая нас с тобою.
И наши души, словно корабли,
Вернутся бестелесною весною.

Горечь слов

все слова уже сказаны
не спеша помолчим
мы одним миром мазаны
я и мой псевдоним
Новый год настроения
нам добавит едва ль
чаша долготерпения
как разбитый грааль
соберем по осколочкам
склеим горечью слов
вдоль дороги проселочной
понастроим домов
вместо тех что разрушены
беспощадной войной
и картошечкой к ужину
мир придёт и покой

Григорий Оклендский