Григорий ХУБУЛАВА | В тишине между небом и небом

Почему последний цветок? Григорий, такой чудесный рисунок, прекрасное лицо, но почему последний цветок?

Потому что она увянет позже других.

 

Окончен день, не время для усилий,
И мыслей на уме наперечёт,
Из глаз молитва медленно течёт,
В постели одиноко, как в могиле.
За днём ушедшим наступает новый,
Он тоже не изменит ничего,
Но я готов благословить его
За то, что в нём есть воздух, ты и слово.

Пусть ребёнок, по залам музейным гуляющий
Позабудет на миг о приличьях и мере.
Кем покажется Кронос, детей пожирающий?
Что расскажешь ему о безрукой Венере?

Удивлённый малыш искушённого взрослого
Пусть тогда ни за что не оставит в покое,
Пусть вздыхает, кричит, донимая вопросами:
«Им же больно? Ну, мам… А зачем и за что их?»

Пусть увидит хотя бы на этом, недвижимом,
Возмущаясь и громко с невидимым споря,
Сколько в мире разбитом несчастных, обиженных,
Сколько боли, разлуки, терпения, горя.

Я дойду с малышом до сияющей лестницы,
Дома он у экрана смешно и невинно
Ткнёт внимательным пальчиком в алое месиво:
«Мам, а это вот… статуя или картина?»

Не поможет убежище,
Вьюге не скажешь «Кыш»,
Это чудище-снежище
Валится с неба, с крыш.
Открываются клапаны,
Шлюзы во мгле ночной
Серебристыми лапами,
Им не прикажешь: «Стой»
Руки ветра развязаны,
Сниться готовы сны,
Это было предсказано
В час золотой луны,
Это ежится, зиждется
На простоте слогов
От Омеги до Ижицы
В каждом из языков.
Если б знала, ты, Милая,
Что у меня внутри
Только горечь унылая…
Господи! Не смотри!
Вот вам тема увечная:
Горсть и клочок земли,
Жизнь одна, бесконечная,
Новой не припасли,
И судьба не пророчится
И календарь забыт,
Говорить бы, — не хочется,
Снег заводной летит.

Далеко, между небом и небом,
Где душа не вздыхает, скорбя,
И никто не питается гневом,
Я нечаянно встретил тебя.

Ты смотрела в глаза, понимая
Всё, о чём я боялся сказать,
И сияньем меня обнимая
Чистым, ласковым, как благодать.

Всё кругом исчезало, стиралось,
Словно ложь, точно маска и грим,
Ты одна неизменной осталась,
Мой восход, мой Иерусалим.

Безымянные мысли и чувства
Растворились, растаяли, но
Было сердце прозрачно и пусто
И тобою до боли полно.

Дух, что в пламя и воду рядился,
Дрогнул тонкой иглою в петле…
Я сиянье вдохнул и родился,
Чтоб увидеть тебя на земле.

Это было, ну, почти что было,
Видимо, не в точности, но так.
Чьей ногой оставлен след унылый?
Чьей рукою нацарапан знак?
Тень отбросив, улетела птица,
Сам с собою вслух заспорил лес,
Маленькая странная частица
Целое своё искала здесь.
Ей так жарко, так темно и тесно,
Стонет, задыхается в золе.
А когда-то мне хватало места
На огромной и живой земле.

Как яркий свет на острие иглы
И замершего сердца возмущенье,
Слова опять становятся малы
Для нашего обычного общенья.

Кто слышал сочетание слогов,
Способных уместить моё желанье?
Струится речь, не зная берегов,
Но в устье существует лишь молчанье.

И непроизнесённое ценя,
Встречая взгляд, который ищет взгляда,
Ты смотришь, улыбаясь, на меня,
И в тишине рождается отрада.

Скользи, моя застывшая душа, свободно прояви свою отвагу,
Стань тонким острием карандаша, которое внезапно рвёт бумагу.
Пускай отчётлив будет яркий след мучительный, отчаянный и быстрый.
Пусть излучает он слепящий свет, штрихов неровных высекая искры.
Тебя могучий сотворить посмел, и уместить в границы хрупкой плоти,
Чтоб замысел его в тебе созрел благодаря невидимой заботе.
Душа, останься замыслу верна, не избегая пристального взгляда,
То пения небесного полна, то тишины зевающего ада.
Твори собой рисунок или текст, причудливый узор невыразимый,
Чтоб тело, угодившее под пресс, пугало мир безумной пантомимой.
Пускай в рисунке твой раздастся клич, и духов лёгких призовёт летящих,
И страха леденящий паралич боится сам движений настоящих.
Скользи, душа, я буду за тобой послушно, робко следовать повсюду,
Сражаясь с бесконечной, вязкой тьмой, глаза открыв и воплощая чудо.
Пусть раскалится белая ладонь и молча улыбнётся твой смиритель,
И на бумагу выплеснет огонь, когда, ломаясь, громко хрустнет грифель.

Григорий Хубулава